Читать книгу Поцелуй девственницы. С примечанием Б. Петрушевского - Чич Букинский - Страница 11

Что же дальше? О чем писать? Начало-то есть, черт с ним. Ну, воспитатель. Ну, детский лагерь. Ну, Маша. Встретились взглядами, проскочила искра. Вспомнил детство, каким оно было унылым. А дальше? Что они делают остальные 170 страниц? Понятно, должны быть какие-то испытания, преграды.

– NN, почему вы такой грустный?

Кристина.

– Я не грустный.

Мы сидели в фито-баре, комнате, заставленной удобными мягкими диванами, и не спеша попивали мочегонный фито-чай.

– Грустный. А ну-ка, улыбнитесь.

Ненавижу, когда приходится выдавливать из себя улыбку. Людям вечно невдомек, что мне не грустно, я просто не хочу улыбаться. У меня, может, скулы сводит от этого. И дети туда же. Что я за воспитатель такой, если…

– …даже дети заметили, что ты безэмоциональный.

Так сказала ГО, когда мы шли с ней после этого по коридору.

– Что я могу поделать? Если мне не хочется улыбаться, я не могу улыбаться.

– Они уже предлагали тебя защекотать.

Инна прошла мимо нас и опять, смотря на меня, улыбнулась. Вот теперь я действительно повеселел.

– Кстати, – сказала ГО после того, как мы отдалились достаточно, – сегодня иду я утром с процедур, а на диване сидят Инна с Кириллом и держатся за руки.

ЧТО, ПРОСТИТЕ? Хотя, этого стоило ожидать. Три парня в отряде – гопник, дебил и Леша. Кого выберет хорошая девушка? Конечно, блядь, гопника.

– Сосались? – спросил я как можно более непринужденно.

– Нет, просто разговаривали. Инка умная, возьмет его под крыло, он, может, спокойней станет.

Чуть позже – мы уже понялись на свой этаж – я, переварив полученную только что информацию, спросил:

– Мда. Есть у тебя для меня еще плохие новости?

Это, конечно, была шутка, я такие любил выдавать, и ГО, наверное, поняла, хотя и спросила: «В смысле?», однако плохие новости на этом не закончились. Уже вечером – мы сидели в комнате ГО, выбирая, во что поиграть с детьми завтра, – она сказала мне, после того, как я раскритиковал какую-то глупую и мерзкую даже для меня игру, где надо передавать по кругу огурец, незаметно для ведущего надкусывая его:

– Какой ты скучный. В тебе умер ребенок.

К психоанализу ГО я уже привык, а то, что она сказала, не было для меня новостью, но с этого начался наш разговор.

– Во мне уже все умерло.

– Ребенок умер, а взрослый еще не родился.

Зашла Анжелика, спросила бинт.

– Почему у тебя Анжелика ходит в таких коротких шортиках?

– Ей всего 14, и просто удобно ходить в коротких шортах. Она же не знает еще, что этим возбуждает извращенцев вроде тебя.

А пора бы.

– В том-то и дело, что не возбуждает. Ладно бы, действительно, я смотрел на нее, и у меня вставал. Но нет. Я смотрю на них и ощущаю что-то более сильное… Ну или даже не сильное, а глубокое.

– Глубокое…

– Это-то меня и пугает.

– Найди себе уже девушку.

– А я чем, по-твоему, занимаюсь? Алина вот, например…

– Ой, да спорим, у тебя ничего не получится? Ты ничего не сделаешь.

– Не, не буду я спорить. Хотя, если бы мы сейчас поспорили, я бы, может быть, что-нибудь и предпринял. Но вряд ли.

– Ты ничего не имеешь права предпринимать. Ты воспитатель, она ребенок.

– Ты же сама говорила, чтобы я пригласил ее на танец.

– Ну так танец. Я имею в виду, нельзя никаких романтических отношений допускать.

– Что ты подразумеваешь под «романтическими отношениями»?

– Нельзя заниматься сексом, целоваться, обниматься.

– Даже обниматься нельзя?!

– Конечно нет.

– А после смены?

– После смены можно. Хоть что делай. Только ты не в ее вкусе.

– Откуда ты знаешь?

– Мы с Алиной обсуждали, какие парни ей нравятся. Я ей показывала картинки накаченных красавцев, она посмотрела, фыркнула. Ей нравятся умные, с такой необычной, запоминающейся внешностью. Она мне показывала.

– У меня необычная внешность.

– У тебя? Пф-ф, самая обыкновенная.

– Что, совсем никаких шансов?

– Не-а.

– А если я ей Есенина зачитаю?

– Может быть.

А я уже представил, как Алина, затаив дыхание, внимательно слушает меня, потрясенная внезапным сказочным перевоплощением безэмоционального воспитателя в мужчину ее мечты, а я поставленным голосом произношу:

– Эх…

– Зато у Маши уже было пять парней.

…

– ПЯТЬ ПАРНЕЙ?! У МАШИ?!

– Да. А чего тут удивляться? У Маши на лице все написано. Она очень хитрая; хочет, чтобы все было так, как она спланировала; очень не любит проигрывать. У нее властный, сильный характер.

– Она меня точно в своего раба превратит.

– Тебя любая женщина в раба превратит.

– Не, ну пять парней…

Конечно ГО права, и ничего удивительного в этом нет. Одна часть меня, та циничная часть, уже давно, почти с первого взгляда на Машу, обо всем догадалась. Но другая-то часть надеялась. И я вместе с ней. Надеялся и верил. А теперь – ни надежды, ни веры. В этом безумном мире не осталось больше девственниц.

– Есть у тебя еще плохие новости на сегодня?

Чтобы уж наверняка убить во мне все.

– Не, а что такого-то? – недоумевала ГО.

– Что? Пять парней!

– Ну и что? Она же не трахалась с ними.

– А что делала?

– Извращенец гребанный.

– Ну, не трахалась, это понятно. Но целовалась ведь.

– Целовалась. Ну и что?

– Все равно.

Как она может считаться девственницей, если в свои четырнадцать уже перецеловала пять парней? И всех их, безусловно, любила. По-детски, конечно, но все же. А может и не любила, а просто хотела попробовать. Но это ведь неправильно! Так не должно быть!

Потом мы минут десять спорили на тему полигамности, хорошо это или плохо. Я приводил тот известный метафоричный пример про чайник и кружки, но забыл, как он формулируется. Полигамность это плохо. В четырнадцать, блядь, лет.

Я говорил, просто потому, что хотел отвлечься, но как только покинул ГО, тяжелые мысли о Маше вернулись.

Подумать только. Пять парней. У такой милой, неприступной и чистой с виду девочки.

Пять. Гребанных. Парней.

Плод сорван.