Читать книгу Перверсивная хроника событий - Д. С. Гастинг - Страница 9

На этой неделе ни мама, ни папа не пришли меня навестить. Не приходили они и на прошлой. О том, чтобы ещё когда-нибудь забрать меня домой на выходные, и речи быть не может – это и чокнутой понятно. С другой стороны, теперь им не придётся заморачиваться с кошкой, думаю я. И хорошо – эти Чевтайкины те ещё упыри.

Я смотрю на свои руки в глубоких шрамах, уже понемногу начинающих затягиваться, и понимаю, что не могу винить никого, кроме себя. Впервые за столько времени мне выпал шанс, и я, конечно, тут же умудрилась его просрать.

Мне очень скучно. Мне чудовищно скучно. Позавчера выписали Лерку, единственную мою подругу, насколько, конечно, можно назвать подругами двух больных на голову тёток. Впрочем, Лерка не была такой уж больной на голову. Лерка с её пышными кудрями, бойкими цыганскими глазами и жизнерадостной болтовнёй была здесь гостьей из иного мира, из мира адекватных людей. Если, конечно, можно как-то определить границы адекватности. В принципе, если подумать, адекватных людей вообще нигде нет, есть лишь те, кто по каким-то причинам не попал в нашу клинику.

Лерку в клинику привёл муж, неприятный тип с бегающими глазками, которому она наотрез отказала в супружеской близости. Такому я бы тоже отказала, знаете ли. Но Лерка мотивировала свою позицию тем, что у неё в интимном месте растут зубы. Этот факт её совершенно не расстраивал и даже радовал, гораздо сильнее волновало другое – будучи воспитательницей в детском саду, она очень хорошо усвоила, что зубы нужно регулярно чистить, где бы они ни располагались. Как бы добыть где-нибудь щётку и в лоскуты изодрать слизистую – вот в чём состояла одна из главных её забот. Здрасьте, а у вас не будет щёточки? – пропела она, в первый же день усевшись ко мне на кровать. Я хотела сказать, что средства личной гигиены у каждого человека должны быть индивидуальными, но раз я ни с кем не говорю, то я и тут ничего и не сказала. Нету, да? – разочарованно пискнула Лерка и пошла в соседнюю палату, где ей удалось раздобыть желанный предмет – в общем, не повезло его законной обладательнице.

А мне повезло. Лерка была бойкой, жизнерадостной и совершенно неунывающей. Она без конца травила байки из жизни детсадовцев, и я хохотала бы над ними, если бы моё горло было способно издать хоть какой-то звук. Но оно неспособно, поэтому я смеялась внутри себя – в отсутствие Лерки и это было недосягаемой роскошью.

Лерку нимало не смущало отсутствие реакции с моей стороны. Она относилась ко мне, я лишь теперь поняла, как к здоровому человеку – проверка, которой не прошли даже мои почти идеальные родители.

И вот теперь Лерку выписали. Завотделением, противная мордатая бабища, внушила Лерке, что её тайные зубы по какой-то причине выпали. Пару дней Лерка беззлобно и забавно ругалась, что теперь не сможет вести ютуб-канал и придётся вернуться к своим спиногрызам, а потом сказала: ну, не жили богато, нехрен начинать, зато муж теперь будет счастлив, должен же кто-то быть счастлив? Пожалуй, это самая мудрая мысль, которую я узнала за последние годы.

Наша палата рассчитана на четырёх человек. Моя койка – у двери, опустевшая Леркина – рядом, напротив обитают Наталья Васильевна и Сонечка.

Наталья Васильевна – очень древняя, полуживая старушка, уверенная, что сейчас конец февраля пятьдесят третьего года и самая насущная проблема, заботящая страну – выживет или нет вождь народов. Наталье Васильевне очень хочется, чтобы он не выжил, поэтому она просыпается в пять-шесть утра и сразу же заводит свои мантры.

– Сдохни, подлюка! Сдохни, кровопивец! Сдохни, сучий сын! – начавшись весьма безобидно, к вечеру эти ругательства переходят в такие поражающие воображение четырёх-пятиэтажные конструкции, что я даже пожалела, что отдала завотделением тетрадку и теперь мне некуда их записывать. Насколько я могу судить на слух, Наталья Васильевна в своих комбинациях ни разу не повторилась. Интересно, думаю я, глядя в её выцветшие глаза, кем она была до всего этого.

Сонечка – совсем юная худенькая девушка с морковно-рыжими волосами и светло-зелёными глазами, белки которых – постоянно красные от слёз. Всё происходящее в мире вызывает у Сонечки острую жалость. Она уверена, что самим фактом своего существования причиняет миру острую боль.

– Кроватке больно, что я на ней лежу! – восклицает она утром, едва проснувшись, тут же выпрыгивает из кроватки, совершенно голая. Санитарка Роза натягивает на неё халатик. Сонечка вырывается и кричит: халатику больно, что его надевают! Роза делает Сонечке укол, и она чуть успокаивается, но потом больно становится чашечке, в которую наливают кипяток, тарелочке, в которую кладут пюрешку, и пюрешке, которую кладут в тарелочку, а уж каково приходится унитазику – об этом лучше вообще не думать. Сонечку часто навещает мама, такая же худенькая женщина с морковно-рыжими волосами и тоже постоянно заплаканным лицом. Она обнимает Сонечку и прижимает к себе, а та, всхлипывая, что-то шепчет ей на ухо. Интересно, думаю я, глядя в её вечно красные глаза, кем она могла бы стать, если бы не всё это.

Интересно, если бы я могла выдержать всё то, что выдержала, сохранив при этом внутренний баланс – кем стала бы я?