Читать книгу S.O.S. Sборник Oбреченного Sчастливца - Дана Ви - Страница 1

– Сделай лицо попроще! Мы на празднике, а не на похоронах.

Сморгнув, я повернула голову в сторону, откуда донесся строгий женский голос, и закатила глаза. Отлично! Он снова там, на ее коленях!

Тепло же все оделись! Чуть ли не в зимние, если не осенние, куртки и утепленные тканевые спортивные костюмы. Пледов всевозможных разноцветных, шерстяных и флисовых, натащили.

А ему все холодно и все к ней тянет! Одет в темно-синие джинсы и красную спортивную кофту, на синюю футболку, под теплую черную куртку… Еще и под ее темно-коричневую куртку, к черному спортивному костюму и таким же кроссовкам, надо!

Так, лезь еще и под него! Там, еще черная футболка и черное кружевное нижнее белье.

Заныривай!

Молока не даст, но и ты не грудничок, Михаил! Вам же шесть, надо иметь, уже совесть… Иначе ее поимею я! И тебя, заодно… И с тобой вместе!

Ныряй под кожу, к ее кишкам… В которых ты сидишь, уже давно, но у меня. А будешь и у нее! А я вас зашью и скажу, что так и было. Родит тебя, снова! Меня бы кто обратно родил…

И когда же это все закончится?!

У него, что, своей матери нет?! Хотя… О ком и чем, это я? Для него здесь, каждая женщина – мать. Немного за сорок. С растяжками и без подтяжек. С осунувшейся полной, а где-то даже и чересчур-слишком-полной, фигурой. С опухшим, без косметики, лицом…

И в этом я их поддержала! Хоть, в чем-то… Но не из-за них и этого, а просто потому, что я. А еще потому, что дождь передавали, а я мало того, что везунчик – только и делаю, что под него попадаю. Так, еще же и вечно, как панда. Что с влагоустойчивой косметикой, что с не. Проще – с не и без нее, вообще!

Они же были с чем-то минимальным, из всего возможного набора. С какими-то попытками, вроде черной туши для ресниц и черного карандаша для бровей. Каких-то светло-бежевых теней и нюдовой матовой помады.

Но все мимо и не то, только хуже! Хотя, казалось бы, куда еще?! И в трех, а то и четырех слоях разномастной ткани. Будь то, их одежда или одежда мужей, детей! Которые, в отличие от них, сидящих здесь и вокруг меня, бегают где-то в отдалении… И не мерзнут!

Да и без разницы, кто!

Длинные блондинистые волосы, с отросшими темными корнями? Или короткие, но темно-каштановые? С карими глазами или с серыми? Зелеными?!

Даже чужая тетка – выступит ей! И вполне себе, сойдет за нее…

Лишь бы, только ему было тепло под крылышком… Гребаный птенец! Когда же тебя пнут из гнезда, навстречу взрослой и самостоятельной жизни?

– Правда? – не сдержала злорадной усмешки я и насупилась. – А, по-моему, разницы нет! И там, и там – скука смертная, не находишь?

– Не ерничай! – ее голос стал грубее, даже жестче и перешел в приказ, почти требование. Что обсуждению, как и пререканиями, а тем более нареканиям, не поддается. – Пошла бы лучше, с детьми поиграла, нечего уши греть!

Действительно! А почему бы мне не променять компанию взрослых теток на компанию мелких идиотов? Еще и орущих, ко всему… Как это я сразу и не догадалась? И зачем, только час сидела? Спасибо за помощь! Я обрела смысл своей жизни, наконец-то!

– Насчет первого – ни за что! – и как удачно, что последнее слово, само по себе, вовсе не слово. И делится на слоги, без моей язвительности и сарказма. Но с ними, как бонус и посыпка. – А насчет второго… Больно нужно слушать вашу трескотню! Ваш треп на темы: родов и воспитания детей. Плохих детсадов/школ и мамашек, не оплачивающих детям конфеты на День рождения… Я. Слушаю. Музыку!

Слово не поделилось, поделилось предложение, а точками послужили плевки желчью, почти что ядом. Люблю это сборище по интересам! Душевно… И от души в душу, пока кто-нибудь кого-нибудь не задушит! Теми же моими длинными и проводными, черными вкладышами-наушниками. Из рубрики: хотела бы убить – давно бы убила, но и сделала бы это по-другому. С воображением бы и фантазией подошла… Подошла! Да, только прерываться не хочется, подождем композицию, что не под настрой…

Я, правда, не слушала их разговоры. Только, разве что, улавливала суть, иногда. И не более! Между перерывами, когда одна песня сменялась другой. Остальное – было мне неинтересно.

– Вот и послушаешь рядом с детьми, – нахмурилась она, покачивая на руках мальчика.

– Преступила к правилу трех повторений? – изогнула я правую бровь и злорадно рассмеялась. – Не сработает! Можешь, хоть еще сто три раза сказать, а после повторить мне это! Я не сдвинусь с этого места, мне и здесь хорошо. Нор-маль-но! – процедила я сквозь зубы, цедя слово отрезками и потеплее укуталась в свою светло-зеленую дутую куртку, с капюшоном.

Пряча руки, сначала во внутренние карманы теплой серой толстовке, после чего и в светло-коричневой подкладке верхней одежды. Стараясь под ней и своими плечами, приподнять съехавший с ног, в легких черных джинсах, клетчатый темно-синий плед.

Подгибаю под себя ноги и сбрасывая черные кроссовки, сидя на темно-сером стуле, для походов. Из ткани, натянутой на серую металлическую опору. И ухожу не с головой, а нижней половиной лица, в тепло.

Грея своим же дыханием, впитанным и сохраненным в ткани, небольшие пухлые и растрескавшиеся губы. Покусанные белыми ровными зубами, что сами на себя сейчас не попадают. И курносый конец ровного маленького носа, с пухлыми розовыми щеками, по обе его стороны.

Темно-карими глазами продолжая зондировать обстановку и ненавидеть три вещи, подряд. А точнее, картины.

Ту, что передо мной!

Ту, что на мне. В виде растрепавшихся длинных каштановых прядей, что лезут везде и всем. Липнут к бледному высокому и жирному, от того и потному, лбу. И электризуются от синтетики.

Широкие темные брови, хоть и сбивают эти мутные капельки и разводят их по сторонам, как в море корабли. Но недостаточно для того, чтобы полностью пресечь попадание их в глаза. Тогда, в дело вступают и темные длинные ресницы, но и они не больно помогают, как и спасают. Путают, только больше и запутываются в прядки, смешивая все это дело, в какое-то подобие Кузена Итта из семейки Аддамс.

Связать бы их во круг шеи и… И! Что и? Все равно не умру, только шея лишний раз болеть будет и голова разрываться.

Так и о чем, то бишь, я? К чему шла и по итогу пришла? От чего шла-то?! Да! Картины!

И ту, что во мне. Ничто человеческое, ведь не чуждо. Но, в тоже время, что человеку хорошо – демону смерть

Температурный режим и теплообмен!

Спасибо деду за победу! А отцу – за так и не начатую, но проигранную, в сухую, войну. Бежал с поля боя так, что пятки сверкали и темные короткие каштановые пряди летели назад.

Оно и понятно! Первый уровень, как и первая книга, из трилогии, всегда интереснее и захватывающе последующих. Тем более, когда дело в них касается, не только банального перепихона и инкубаторства, а еще венчания, свадьбы и рождения ребенка. Позор – позором, а и ему плевать! Но, как ни посмотри, а ответственность и авторские права, в этом деле, очень трудно признавать и принимать.

А я осталась с ней! С матерью… Теперь, я под нее и словно человек.

Словно!

Внутри демон, снаружи человек! Но и это – до поры, до времени…

Звездный и лунный вечер. В темно-зеленом лесу, из выскребающих темно-синий полог неба, сосен и елей. Обещал быть длинным и ни капельки не томным! Длинным и холодным…

Осень! Только, начало и сентябрь… Но уже, от нее никуда не деться.

И зачем, я только поперлась на этот День рождения? Даже, несмотря на еду и напитки…

Костер!

С рыже-желтыми, даже красными и алыми, языками пламени. На темно-коричневых ветках и остатках черных головешек угля. В окружении белых, сколотых и обугленных кирпичей.

У которого я так и не села. Опять же, мне же тепло! В самом дальнем углу, занятой нами площадки и лобного места леса, разместилась! За серо-белым, разбирающемся пластиковом столом, на серых металлических ножках. А их, вместе с едой и питьем, к земле холодной тянет.

К зиме, холодам, одиноким котелкам…

Как и всех нас… Меня, правда, чуть меньше, чем остальных и окружающих меня, но все же. Еще немного в этом окружении и я поверю, что я человек. Разуверив в демонов и дьяволом, ангелов и богов… Во всех смыслах! В себе и не себе… И придушу себя же: либо наушниками, либо волосами. Или на дереве вздернусь, теми же первыми или вторыми.

А могла, ведь и дома отсидеться, прикинувшись, что: готовлюсь к завтрашним парам. Сэкономила бы время… И нервы! Опять же, не только себе… Но на кой черт?! Они обо мне не думают, а я, с какого перепуга и перепоя, должна?

– Девчонки, не ругайтесь! Ну, не хочет она идти к детям, пусть не ходит!

Это…? Что, сейчас?! Мамашка-кукушка этого пацана? Она вякнула?! Точнее, мило пробурлила, прошу прощения! Последняя стопка белой, для этой белой, т.е. блондинки, была нокаутирующей.

И куда, только, смотрит ее муж? Не на нее и даже не стоит рядом с ней! Подумать, только… Как и я, тоже не любит, сборник всех оттенков розового и сериальных штампов, в одном человеке?

Спортивный костюм, дутый жилет, кроссовки и… флисовый плед! Собрала все, что могла и не могла. Ей бы, прямо, отсюда и… Отсюда! В костер или на показ мод, перешедший в баттл и сброс, только не на маты! А в жерло вулкана или к аллигаторам.

А ведьм, ведь сжигали и за такое! За отсутствие рыжего, зеленого и наличие розового! А подобных стерв и не за такое!

Осматриваю окружающих, в поиске темной макушки Сергея, с выбритыми, молодежно, висками, и нахожу его при деле.

Своем!

А до ее и никакого нет. Пьет себе с лысым русым другом. Поделив на двоих любовь к темно-зеленому цвету, в дутых жилетах. И к темно-серым спортивным костюмам, заправленным в высокие серые кроссовки. Будто и не сговариваясь, а на деле… Плевать! Стоят в сторонке и в ус не дуют, молодцы!

Раньше я представляла себе ад в виде комнаты, где все, сугубо, выполнено в розовом цвете. В розовых тонах и розовых оттенках…

Пятьдесят оттенков розового!

Личный ад и личный сорт…. Но… Все взаимосвязано: сорт – смерть – ад! Красота… Среди бегущих!

К-хм… Розовое! Все и все… Люди, тоже!

Но сейчас… Вновь и вновь, осматривая эту гоп-компанию, понимаю, что отныне, моим личным адом, будет компания алкоголиков-проповедов-философов!

– Я не хочу, чтобы она слушала то, что мы здесь обсуждаем!

Какие мы циничные и принципиальные, аж бесит!

Не так сказала…

Бесит, что мы с ней в этом, так похожи! Уж, если вцепимся, хрен отпустим! И надо же… Хоть, где-то, наконец-то, проявилось наше с ней родство!

Та-дам!

Вот, что я люблю!

Раскрытия и вскрытия под конец… Не оленей, но в лесу! Хотя… Кто-то точно пойдет домой на рогах, а от какой именно измены, каждый решит для себя сам.

– Аня права, Люсь! Вдруг, после, наслушавшись всего этого, она и рожать не захочет…

– А я и не захочу! – широко улыбаюсь и резко прерываю третью мать.

В коалиции яжматерей, Юлю. Жену того светловолосого, Дениса.

Из рубрики: тупой и еще тупее, а точнее худой и еще толстее

Но, как ни странно, бесящую меня, чуть меньше, остальных. Не выделяющуюся, на фоне темно-коричневого большого бревна, своим костюмом цвет в цвет. С кроссовками и жилеткой, под цвет ночи. И короткими волосами, в цвет костра.

Не ведьма, но и сжигать бы было жалко!

– Что так, что этак…

Слова уложили на лопатки похлеще стопки белой.

Словесный апперкот!

Даже мужья этих подруг обернулись и воззрились, в непонимании, на меня.

Добрый вечер! Я наконец-то привлекла ваше внимание? Я рада! А вы…?

Да, будто и дело есть!

– Что, прости?

И голос, кажись, пропал.

Эффект достигнут!

Я добилась! Пора расшифровать попроще для эрудитов и сугубо понимающих. Интеллектуалам сейчас, здесь и всегда.

– Я как-то неправильно выразилась, не по-русски?! Я не собираюсь рожать! – повторяю дотошно и дословно, выделяя и разделяя каждое слово, подавая их отдельно. – По крайней мере, не сейчас. Может… Лет, так, через двадцать, – прибавляю в уме к имеющимся своим семнадцати. Кривлюсь. Можно и еще, взять и накинуть. – Двадцать пять! А вообще, я хочу ребенка из детдома! Где-то… Лет пяти! Не хочу подобного отродья, – указываю головой, не рукой и не пальцем… Конечно, я же такая вежливая, прямо девочка-девочка… Припевочка! Нарисовалась, не сотрешь! Указываю на мальчика в руках Анны.

Забавно, я даже в мыслях ее по имени называю!

Когда же она стала для меня не матерью, а просто Аннабель и Аней!? И не припомнишь же!

А что у пьяного на уме…. Глядишь, скоро будет и на языке! Демоны же – по мыслям, а ангелы – по словам. Перейму у них это. Тем более что, светлячки – куда более приближены к челяди. А тут, они все, как на подбор. И я, как тьма из тьмы и дядька Черномор!

И смешно и плакать хочется…

Компания пребывала в шоке от моих слов. Я же была спокойна, как удав. Впервые!

Помнится… А, ну, Аннабель мне и сказала! Она мне и говорила о том, что я: слишком много стала говорить! Но разве, это плохо? Даже, если я и отхвачу…

А что и, скорее всего! Разъяренный и мечущий молнии в меня, громыхая, при этом, голосом, взгляд Анны, не предвещал ничего хорошего.

Я буду точно знать, что получила за дело и что свою позицию я отстояла! А не трусливо убежала, поджав хвост.

Да, Ань! Я теперь, не прячу глазки в пол, от проступка. Не прячу их и от грязного слова, сказанного при тебе и тебе. Я теперь, другая!

Я теперь, гуляю!

Как меня занесло-то!

Другая!

Да! Иная! Пора бы уже и привыкнуть!

Каким-то образом ощутив, что говорят о нем, ребенок зашевелился. Зашевелился и как-то тихо заныл и завыл.

Надеюсь, во сне тебя волки грызут, да и, вовсе, загрызли! Загрызли и сгрызли! Будешь знать, как семейное счастье воровать.

Плохая?! Да, не спорю!

Эгоистичная и лицемерная, самолюбивая и самовлюбленная?! Дайте две, а там и четыре!

Да! Это все, да! Но лишь потому, что: не хочу делить Аннабель, с кем попало!

Какого черта он, вообще, к ней спать улегся?! Есть еще, как минимум, два теплых места. Пусть, к ним идет! На их счет – претензий нет.

Их, правда, так удивляют мои слова?

Неужели, они считали, что дни, плавно перетекающие в недели, а там месяцы и годы, проведенные с их детьми и не их детьми, смогут настроить меня на беременность? Роды и своих детей?!

Да, черта с два! Я их ненавижу. Уже! Что будет, когда у меня появятся свои? Еще! Я же убью их, тут же! Без суда и следствия. Да и до рождения, после зачатия. Коль, не пресеку до и во время… Чего хотелось бы неимоверно! Что я, даже готова вспомнить о боге и всех богах, моля их об этом, одновременно и вкупе!

– Тихо-тихо, спи… – зашептала Анна, нежно и ласково укачивая это отродье.

А меня взяла измена. Все рогатые и рогоносцы, в очередь! За мной будите…

Отлично, давай! Давай забудем обо мне и будем успокаивать его. Давай не любить меня и будем лелеять его…

– А, может, ты его еще и к себе домой возьмешь?!

К себе… Не к нам! Вот, так и теряют друзей! Так и теряют семью…

– Дарина! – рыкнула она.

И уже полноценное повернулась ко мне, не только лицом и головой, а и всем своим тучным корпусом. Но… И при этом, стараясь, как можно меньше двигаться. И вообще, не двигаться. Естественно! Чтобы не разбудить его. Для меня она этого никогда не делала.

А когда она, вообще, что-либо делала для меня?!

До десяти лет, я была на попечении бабушки.

Валентина! Женщина пятидесяти двух лет… Прекрасная женщина и прекрасный человек!

С кучей милых мимических морщинок, у аккуратных, небольших старческих губ и светло-карих глаз. С подернутыми сединой короткими светло-каштановыми волосами. И с чуть сгорбленной, но худой фигурой.

Чуть ли не единственный, пока и на моем веку, кто, хоть, как-то был в моей треклятой жизни. Принимал в ней какое-то участие. Да и практически все! Была и есть, мне и для меня, вместо матери и отца! Пока, первая работала и отбивалась от мыслей о втором!

А после… После, на самостоятельном. Так сказать: под свою ответственность и на своем попечении! Я принадлежала, лишь, себе. Только, сугубо, на материальном попечении, я была у нее. Что касалось отношений, как чувств и эмоций, так ощущений и души, было не к ней.

И что же я вижу теперь? Теперь, я вижу, что, оказывается, в ней есть душа! Душа, представляете! Чувства и ощущения, эмоции… Сердце в ней есть! Чертова душа и в черством сердце, которую она сейчас дарит этому отродью! Не мне, ему!

Почему же тебе так везет-то, сученыш, а?!

– Да пошла ты! – выкрикнула я.

И обувшись, подорвалась со своего места, идя в сторону дороги.

Кое-как накинув на плечи куртку, и застегнув ее молнию, на половину, я побрела по коричнево-желтой, земляной и песчаной, тропинке. Сквозь темно-зеленые деревья и кусты, по непроглядной и, хоть, глаз выколи, темноте. Не разбирая дороги и силуэтов, чего бы и кого бы там ни было, впереди.

Класть!

Я больше не останусь в этом окружении, не останусь рядом с этими людьми! С их чертовыми детьми и Анной, забивающей на собственного ребенка, чтобы уделить внимание чужому.

Прекрасно, добросовестная…!

К-хм!

Пусть, я споткнусь и пусть упаду, разобью нос и голову… Тело и душу. Сердце! Что, собственно, одно и то же! Или меня изнасилуют, например! А может, даже и убьют.

Пусть, я готова к этому! И не потому, что, скорее всего, возрожусь.

Хоть, мысли мои, как и дела, достаточно крамольные и каверзные. Но неестественная смерть, как не суицид, обязывает к прощению и отпущению!

Лишь бы, только не терпеть эту ноющую и снедающую меня боль. Что, сейчас рвет меня на части. Не хочу чувствовать ее! Не хочу…

Нужно уйти! Куда? Не важно! Лишь бы, далеко. К кому? Не имеет значения! Лишь бы, не домой. И лишь бы, не обратно. Не вернусь! Не попрошу прощения. Хватит! Напросилась за всю свою недолгую, но какую-то жизнь…

Кто же знал, что официальная, как и капитальная, ссора, произойдет именно сейчас?

Если бы мне сказали, что я пошлю родного человека и уйду ночью из леса, в никуда и одна… Я бы не поверила!

Но… Вот! Верь или не верь, а это случилось сейчас! И как-то… Не страшно, даже. Не больно! Не настолько, чтобы… Чтобы невмоготу и никак! Стало, даже легче! Будто… Камень с души упал!

И, хоть, она и болит… Продолжает ныть и подвывать, скрестить и выскребать, меня же и из себя.

Акклиматизация – всегда проходила для нее тяжко.

Но болит, уже не так сильно и не так тянуще. Эту боль можно терпеть! И я потерплю, как обычно, в принципе.

Плевать на нее и на ее друзей. На их детей и на всех свидетелей плевать! Надоело держать авторитет!

Тихая и примерная девочка!

Ее только в пример и ставить!

Чуть ли, не боготворить, ага! И в попу целовать!

Ради всего… к-хм… не моего святого!

Надоело нести этот хомут. Надоело тянуть вожжи, таща за собой этот караван и корабль. Надоело, я – не бурлак!

Пусть, ненавидят! Даже, пусть презирают. Я буду не против! Рано или поздно, они должны были увидеть мое истинное лицо, без этих чертовых масок!

Что, в большинстве свое, понавешала они же сами и для себя.

И они его увидели.

Да будет свет!: сказал недо-электрик и пере-хирург-сапер, и перерезал не те красно-синие провода!

В переднем правом кармане куртки разрывается телефон. Повторяет, снова и снова, одну и ту же мелодию звонка.

А я продолжаю идти, как в сказке, не зная куда! Не принесу, да, но несу то, не зная что. Себя! А куда? На Кудыкину гору, чтобы спрыгнуть с нее!

Но перед этим… Толкнуть всех тех и этих. Пропущу и провожу, так уж и быть, в последний-то путь!

Спотыкаюсь о темно-коричневые, почти черные, старые и трухлявые, иссохшие, большие и длинные, толстые корни деревьев. Прорвавшие и прорезавшие побитую и истерзанную, потрескавшуюся со временем и потресканную самим временем, дорожку под ногами. Запинаюсь о серые камни, осекаюсь о стеклянные бутылки. Считаю прочую мерзость, радуясь, что и не носом. Вроде, оставленного цветного пищевого и питьевого мусора, разноцветного и разношерстного, продакт-плейсмента.

Практически падаю, но, в последний момент, ловлю сама и себя же. Удерживаю равновесие, перевожу сбившееся дыхание и иду еще быстрее.

Хотя, куда уж быстрее?

Знаю, что оторвалась и что меня уже никто не догонит. И не начнет, даже погоню! Не начал! За кем и чем? Но ощущение чьего-то присутствия не покидает, не оставляет ни на одном из шагов.

Неужели, догнала?

Но, да! О ком и чем, это я говорю?

Эта женщина не переступит через себя! Даже и, тем более, ради меня. Не наступит на шею своей гордости, своей же гордыней.

Человек, а столько греховного пафоса! Не дадут же забрать ее из личных интересов и побуждений. Или…

Или да? И она… Догнала?!

Слышу хруст сухих веток за спиной…

Ускоряюсь!

Но…

В секунду оказываюсь поймана!

Чья-то правая рука хватает меня за плечо, разворачивает и…

Оглушительный шлепок!

Резкий и резвый хлопок, пощечина!

Вторую руку-то, левую, я и не заметила!

Вышло смачно! Голова отклонилась назад. Пришлось, даже согнуться и чуть выгнуться, чтобы не упасть. А после, приложить правую, уже свою, но прохладную ладонь. К своей же правой, горящей и покрасневшей, раскрасневшейся, как никогда и нигде, ни с кем и ни чем, щеке.

Ситуация напоминала сцену из Паразита.

Вот, только, у меня – кожа толще, чем у Павлуши. И навряд ли, из-под нее просочится жидкость. Какая-либо! Дрянь, если только… У такой твари, как я, иной и не течет.

И это, к слову не мои мысли. Хотя и такое бывало! И не такое…

Дурной пример – заразителен!

Это – цитата из ее же глаз. Немое обращение ко мне! Пока что, немое…

Останется синяк и, похоже, крупный.

А завтра в колледж…

Сегодня он зацветет, а завтра расцветет, всеми цветами и соцветиями радуги!

Зачем, только, она, снова и снова, подвергает сомнению свою родительскую пригодность и компетентность? Еще немного и ее могут лишить родительских прав.

Не то, чтобы я волновалась за нее… На самом деле, мне все равно. И, как было сказано мной же выше, плевать! Просто… Оказаться в интернате и детском доме, не очень-то и хочется, не хотелось совсем! Особенно, когда мне остается год до совершеннолетия и обращения. Официального принятия себя, как демона и всех его сил, в себе!

Поднимаю глаза, всего-то на мгновение, чтобы с готовностью принять второй удар. Третий и последующие… Но вижу, лишь ее… Ступор?! Ступор! И… Испуг?!

На секунду! На какое-то ничтожное мгновение показалось, что она хочет попросить прощения! Хочет извиниться за все это. И не только за это. За все!

И я бы простила! Сама бы извинилась за все сказанное. И сказанное ранее, в том числе! Сказанное вслух и про себя, на высоких и бранных тонах.

Опять же, не только и ранее. За все!

Извинилась бы! Обняла и, глотая слезы, шептала бы слова любви. Слова тоски по ней…

Ранее, да! Когда они, еще были и теплились, пульсировали во мне, но не сейчас!

Мои губы нахально кривятся. И кривятся не в короткой усмешке, а уже в полноценном и широком, открытом оскале.

И ее опаска, те ее испуг и ступор, сходят на нет! Как с белых яблонь дым, тут же! Растворяются и сменяются злобой.

– Тварь! – шипит она.

А меня, вдруг прорывает. Прорывает на неконтролируемый смех! Я смеюсь в голос! Смеюсь сквозь подступившие и проступившие, невзначай, слезы. Почти, что свернувшись в три погибели и калачиком! Оседаю на темно-коричневую, почти черную, землю и грязь, пыль. Меня трясет!

А она так и стоит, сверля меня своим темно-карим, почти черным, взглядом. И наверняка выбирает: что же делать дальше?

Бить или уйти?Добивать и убивать или…?

Выбирает что-то среднее.

Хватает своей правой рукой, за мою левую руку, и тянет в обратную сторону.

К своим друзьям!

Продолжаю извиваться в приступах смеха, чуть ли и не задыхаюсь. Давлюсь этим приступом, в смеси с воздухом. Со сбитым и перебитым, убитым, навзничь, дыханием. Хрипло кашляю и сплевываю мокроту. Сбиваюсь, но после вновь смеюсь.

Это – истерика! Просто, очередная истерика. А ей кажется, что я над ней издеваюсь.

Рыхлю землю кроссовками. Практически, тащусь за ней следом и на коленях. И возможно, даже рву джинсы, как, в принципе, и обувь. Но сейчас, это не трогает. А если и трогает, то меньше всего.

Она поднимает меня за плечи, обеими руками, и ставит перед собой.

Чуть поодаль от себя, на том же самом столе, на столе я замечаю блеск. Мое внимание привлекает средних размеров светло-серый предмет, со светло-коричневой деревянной резной ручкой. Он, буквально, загорается от света костра. Позволяя и почти требуя, заострить все свое внимание на нем.

И как же я его раньше не замечала?

Неужели, знак свыше?! Решил помочь своей грешной дочери? Не нужны мне твои подачки и помощь твоя не нужна!

Или нужна?

Снова сама себе противоречу. Говорю: нет! А внутри себя ору троекратное: да! Как же я себя бешу в эти моменты! Этой своей неопределенностью и уступчивостью. Ведомостью и доступностью! Как же ненавижу!

Ладно! Будь по-твоему, но это – в последний раз.

Последний…

Как и то, что: подачки не нужны ипомощь

Ух!

Застыв на месте, я будто вросла в землю, смотря на предмет перед собой.

Смотрю на него какое-то время, в полной тишине и молчании. Словно, погрузив себя и мир вокруг себя, в непроницаемый и невидимый купол. Непроходимый для всего и вся, не только звуков, но и каких-либо действий. Смотрю долго и упорно, дотошно рассматриваю каждую часть и элемент, каждую деталь и мелочь.

Тяжело вздыхаю и сглатываю липкий и тянущий, мерзкий ком, образовавшийся в горле, от оставшихся внутри слез.

Даже не слыша просьбы, уже знаю, что именно она попросит.

Просьбы и попросит?

Требования и заставит!

И я знаю, как это воплотить. Каким образом создать и воссоздать, явить миру!

Это будет больно! Больно, но не больнее, чем уже есть, на самом деле. Зато зрелищно! Они запомнят это. Надолго запомнят! Запомнит и она. Та, что предала!

– Попроси прощения, сейчас же! – кричит она и пихает меня вперед, буквально в руки и объятия того предмета. Не забыв оставить и хлесткую, наотмашь, затрещину на затылке, своей правой рукой. – С улыбкой попроси. Широкой! С такой, чтобы я поверила!

Поверишь! Все поверят.

Мгновение…

И в моих руках тот самый предмет! Из их же рук выпадают белые пластиковые стаканы и тарелки, стеклянные бутылки и серые металлические столовые приборы. С грохотом падая и разбиваясь о стол. Царапая его с противным визгом и скрипом, и опадая на землю, не хуже той же рыже-красной и желто-зеленой листвы. Которую они покрывают и которой накрываются сами. А где-то и скрываясь, замалчиваясь, в редкой и мелкой, но, все еще, имеющейся темно-зеленой траве.

В их глазах страх, ужас и паника, зачинающаяся и начинающаяся истерика! В моих же – непоколебимость и решительность, дерзость и уверенность.

Сейчас или никогда!

Нужно потерпеть, просто потерпеть. Опять и снова, потерпеть, да! Но подождать! Подождать и исполнить!

Грузно выдыхаю и сглатываю вязкую, горькую слюну. Как остатки и осадки, от того кома в горле. У кого-то, может они и сладки, но точно не у меня и не здесь, не при них.

Хотя, как посмотреть… В секунду может все и измениться. И на моей улице, вполне, вдруг и заиграет музыка, начнется праздник. Начнется, уже очень скоро…

Поднимаю свой трофей на уровень лица и подношу его близко к нему. С секунду рассматриваю, убеждаясь в правильности того, что я видела на расстоянии. И опускаю к приподнятой левой руке.

Мое сокровище и прелесть!

Надавив им слегка, а после и чуть сильнее и крепче, больше, черчу…

Две параллельные линии!

Резко и быстро, резво, не раздумывая и не размениваясь.

По кистям рук вниз, от левого предплечья и испачканной правой кисти, струится теплая солоновато-металлическая жидкость. Металлическая на привкус и солоноватая на вкус. Но я не замечаю ее, не замечаю ее и на предмете.

Подношу его после, и возвращаю же его, к лицу. Провожу им, так же резко и быстро, одну линию. Будто, боясь уже и передумать. Левая рука саднит и неприятно щиплет. Но я пользуюсь правой, так что, на деле, не боясь ничего и делая все, как на автомате и не думая.

От уха до уха.

Со стороны напоминает параболу. С точкой пересечения осей, x и y, нулем, между сомкнутыми, чуть больше прежнего побелевшими, почти посиневшими и иссохшими, губами.

Уголки их тянутся вверх, челюсти размыкаются…

И я буквально вижу, как в них, в глазах и душах, телах напротив, бурлит адреналин. Уже не слышу и не чувствую, не ощущаю, а именно вижу. Вижу, как бушует страх внутри них! Внутри ее гостей и друзей. Внутри ее самой!

Дети плачут за спинами взрослых, пока они сами отходят от увиденного и шока, тихого ужаса. Стараясь сгруппировать хаотичные мысли, в своих головах. Во что-то, более-менее, походящее на одно целое. Адекватное и вразумительное, понятное всем и каждому.

Пытаясь доходчиво объяснить это себе, чтобы после объяснить и им, но не справляются и с собой. Не справляются с разумом, как и с эмоциями, чувствами и ощущениями. Сердцем и телом, с душой.

Маленький ублюдок просится домой, давясь слезами. На что я отвечаю раскатистым смехом и схаркиваю кровь. Плюю кровью, вперемешку с кожей и со своим же мясом.

– Так, достаточно широко, мами? – широко и как-то даже истерически, почти сумасшедше-психически, улыбаюсь я Анне.

После чего, отбрасываю нож в сторону, втыкая его в землю и траву, и иду на выход из леса.

Ухожу от них и от нее! На этот раз, окончательно. На этот раз, точно навсегда!

Помнится, она говорила, что ей: будет легко расстаться со мной!

Думаю, пора проверить это…