Читать книгу Хитрец. Игра на Короля - Дана Юмашева - Страница 12

Похолодевший кончик носа заставил меня поворочаться и, не открывая глаз, потереть его рукой. Впрочем, не прошло и пяти минут, как замерзли ладони, а очень скоро, даже несмотря на теплые одельтерские сапоги, намертво сковало ноги. Где-то, съежившись, совсем как я, испустила последний ледяной выдох моя загубленная надежда согреться. Кощунственно было даже мечтать о падении в теплый сон! Я не могла припомнить, чтобы прежде в поездах было так зябко.

От сильного охлаждения по телу пробежала мелкая дрожь, – и я открыла глаза. Керосиновые светильники в купе были потушены, однако мне почти сразу удалось различить циферблат часов и стрелки.

Без трех минут три часа утра.

– Чьерцем, скоро пересадка, – позвала я слабым спросонья голосом.

Васбегард не ответил, и, вглядевшись в темноту, я поняла, что в купе никого, кроме меня, нет. Чародей, должно быть, отправился в вагон-ресторан курить. Но неужели он воспользовался иллюзией, чтобы я не услышала скрип двери? И это – при всей его вредности?

До пересадки оставалось двадцать минут. Догадавшись, что холод мне уже не одолеть, я решила обратиться за теплым одеялом и заодно прикрыть, если те окажутся распахнутыми, окна напротив нашего купе.

Я выскользнула в коридор; открываемая и закрываемая мною дверь издала два протяжных звонких скрипа. Здесь стало еще холоднее, но – удивительно – все окна поблизости были закрыты. Обслуживание пассажиров обитало на другом конце вагона, и я, готовая написать жалобу на всех шести языках, которые знала, быстрым шагом направилась вперед.

Внезапно очертания окружавших меня предметов помутились. Дыхание участилось, и я, увязая ногами в предобморочной слабости, почувствовала лицом внезапный зной. По необъяснимым причинам я теряла сознание, но прежде чем упасть в темноту, обнаружила себя в незнакомом месте.

* * *

От раскаленного песка исходил жар, вынуждавший даже самое острое зрение видеть контуры подия[31], нижних ярусов и всего, что заполняло амфитеатр, зыбкими. Очертания зрителей плавились, пульсировали, наскакивали друг на друга, и для каждого, кто выходил на арену, обращались в неразличимое месиво. Публика же – особенно та, что знатнее, – спокойно наслаждалась зрелищем со своих мест.

Разряженный богом смерти служитель сполиария[32] подхватил за ноги нового покойника и неспешно потащил его к «двери павших»; за трупом потянулся насыщенный темно-бордовый след. Даже посмертный путь был здесь театрализован, и это приводило наблюдателей в совершенный восторг. Балуемая лицедейством толпа ревела, и яростный рык ее отражался от любой поверхности.

Во все двадцать тимпанов[33], расставленных вокруг арены, били ровно раз в секунду. Барабанщики не допускали ни единой ошибки, будто в руки их вживили странный, отмеряющий время механизм. Ритм ударов сводил с ума: с такой же очередностью в допросных камерах на виски истязаемых падают капли воды. Но здесь о влаге не приходилось и мечтать: вокруг расстилалось пекло.

Светловолосый мужчина поднял голову к небу и глубоко вдохнул. «Он уже был обречен, – выравнивая дыхание, подумал он о побежденном. – Не я, так кто-то другой. Такова воля властителей».

Подобный приговор был вынесен и ему.

Шестнадцать поединков подряд.

Обычному человеку не выдержать и семи подобных испытаний.

Светловолосый поднялся. Лицо его лоснилось от пота, горячий песок обжигал ступни через подошвы сандалий. Большая часть кожи была уже обожжена; несколько саднивших волдырей лопнули, и сочившаяся из них жидкость мешалась с сукровицей из тертых ран. Зрители не бросали светловолосому под ноги монеты и не ждали новой его победы. Они просовывали руки сквозь ограду и жестами призывали умертвить этого пленника.

Я стояла рядом с ним, невидимая и бесплотная. Различая все больше деталей его лица, припоминала, кому они принадлежат. Светлые волосы, впалые щеки, длинный нос, тонкие губы и глаза – пронзительные, светлые, холодные. Он был измучен и бледен, левая половина лица истекала кровью. На секунду мне показалось, что он заметил меня и улыбнулся – еле-еле, одними только уголками губ.

Тот самый скрипач с одельтерского приема… в иной и будто реальной действительности. Я догадалась, что мы находимся в былой Империи Цесс, безжалостном царстве песка, много сотен лет тому назад. В ту эпоху, когда жизнь была суровее, а люди – непримиримее. Когда победитель поединка получал право жить.

Пленник оглядел арену: неподалеку от него подъемным механизмом оторвали от земли массивную решетку. Настало время второго поединка, и новый противник – исполин, чей рост приближался к пяти локтям[34], – вышел на арену под безудержные овации толпы. Он неторопливо последовал к своей изможденной жертве, и сильные, раздутые мускулы его играли при каждом шаге. Ему не о чем было волноваться. Как правило, гигант выходил на бой с куда более сильными противниками, а на тренировках использовал оружие в два раза тяжелее обычного.

В ту же секунду за спиной светловолосого открыли другое заграждение – от клетки с огромным полосатым зверем. Кто-то, смеясь до ужасного гогота, ткнул хищника в бок металлической спицей. По оранжево-черной шкуре пробежала карминная дорожка крови.

Противников будет двое.

Светловолосый знал, что не переживет этой схватки. Однако он мог выбрать, кого заберет с собой. Человека? Зверя? Зверь был чист и честен. Человек хотел убивать. Зверь хотел есть. Человек был страшен и покрыт шрамами; он был силен и уверен в своей победе. Зверь был экзотично красив. Тигр не обращал внимания на великана, и светловолосый неведомым образом почувствовал неведомую, шедшую от зверя к противнику связь. Великан был укротителем?

Расстояние между тремя соперниками уменьшалось.

Зверь? Человек?

Хищник подскочил первым. Он замахнулся на пленника лапой – и лишь чудом не разорвал. Но этого усилия хватило, чтобы зверь повалил светловолосого на арену и набросился сверху. Второй удар – и сорванная со щеки и шеи кожа повисла на когтях зверя большими, страшными кусками. Превозмогая боль, светловолосый сумел перевернуться на спину. Вытянутая рука его из последних сил удерживала морду хищника в паре больших пальмов[35]. На недолгое счастье смертника, зверь тоже был истощен. В такую же угоду толпы. Будь по-другому, у пленника не осталось бы ни единого шанса.

Светловолосый изловчился взять кинжал правильным хватом – и бил, бил им в шею зверя, точно так же, как в своего первого врага. Бил в артерию и пытался уворачиваться от мощных замахов. Иногда у него получалось уйти, другие же он пропускал, – и последних было больше.

Публика кричала, бесновалась и совсем опаскудела: ей неприятно было, что светловолосый еще не умер. Божий гнев, сотни лет назад покаравший эту землю, сделал ее людей желчными и ущербными.

Наконец израненный тигр, обессилев, всей тушей повалился вниз. Прямо на своего убийцу. Вскоре светловолосый, пусть и тяжело, но выполз из-под хищника, – а тот остался лежать, делая последние сиплые вдохи. Нижние ряды зрителей видели, как огромный, красивый хищник плакал от боли…

Светловолосый приподнялся, встал на одно колено; он был весь в крови, на коже зияли разверстые раны. Сделав усилие, пленник выпрямился – и тут же развернулся к поджидавшему его исполину.

И поклонился ему.

Исполин не ответил. Он презирал людей вроде того несчастного смертника, голодавшего перед Божьим Судом пять дней и вооруженного одним лишь кинжалом. Светловолосому не дали даже щита, настолько велики были его грехи. Таких гигант казнил, и пусть он был не слишком молод, головы и кости приговоренных крошились с прежней силой.

Начался бой, и палач сразу понял, что светловолосый хитрит. Пытается измотать его, вынуждает делать выпады. И потому секутор принялся рвать дистанцию; обманным замахом он вынудил противника уклониться влево и, вместо того чтобы нанести удар, метнулся в сторону и сильно толкнул его в грудь. Светловолосый потерял равновесие и затоптался на месте – и тут великан поразил его сокрушительным выбросом.

Клинок проткнул невощеную кожу яркого нагрудника, и внутренние органы несчастного были разрублены так, что даже лучший хирург не смог бы залатать их.

Публика взревела; светловолосый повалился на землю, и внезапный порыв горячего ветра присыпал его умирающее тело несколькими унциями песка.

«А теперь вон отсюда, княгиня Келаайи Таш'Найесх», – раздался приказ одельтерского мага Чьерцема Васбегарда, заглушая крики толпы, пока те совсем не утихли.

«Ведь что такое сны, как не искусство нашего сознания? Не более чем странные связи воспоминаний, верно?» – тут же подхватил второй, почти незнакомый голос и рассмеялся.

И теперь, будто повинуясь воле невидимых демиургов, знойный песчаный пейзаж начал растягиваться в стороны, а затем расплываться перед моими глазами черными полупрозрачными лентами.

* * *

В этот момент я проснулась в купе, на этот раз освещенном лампой. Часы показывали без трех минут три; напротив меня мирно и беззвучно спал мастер иллюзии Чьерцем Васбегард. В голове звенело, будто от недавнего сеанса телепатии, и вся моя физическая оболочка впала в болезненное, бездумное состояние. Слабо понимая, где заканчиваются грезы и начинается действительность, я вскочила на ноги, в один прыжок оказалась подле красивого, блаженно растянувшегося во сне чародея и начала его трясти.

– Не так остервенело, пожалуйста, – заметил Васбегард, моргая и всем своим видом показывая, что его совсем не волнует, почему я нависаю над ним с видом, который явно намекает о наличии к нему претензий.

– Чьерцем, если ты думаешь, что насылать в мои сны иллюзии забавно, то спешу тебя расстроить: это не забавно. Кошмары с поединками и твоими знакомыми не представляют для меня никакого интереса!

– Какими еще знакомыми? – удивился маг, и голос его спросонья звучал жестко и хрипло.

– Тот музыкант с приема, твой сообщник, который просил передать сообщение!

– Ах, это… – зевнул Чьерцем. – С него чары сходят, вот он и развлекается напоследок. Не принимай близко к сердцу.

– Но при чем тут я?

Бьюсь об заклад, в ту секунду моя ненависть к холоду, кошмарам и всему живому могла с легкостью принять обличье какого-нибудь звероподобного демона, возвышающегося за моей спиной.

– На тебе тоже было немного колдовства. Нам было нужно, чтобы ты запомнила. – Мастер иллюзии позволил себе с блаженством потянуться.

* * *

Утром 5 ноября 889 года мы высадились на перрон железнодорожного вокзала Лоэннлиас-Гийяра: четыре Ядовитых мага; три одельтерских чародея, призванных следить за нами, пока мы пребываем во Фье-де-ля-Майери; имперский теоретик магии, откликнувшийся на просьбу месье Васбегарда; и ложная сестра мага Государственного Архива. У меня на руках был поддельный паспорт, а остальным Ядовитым людям одельтерские чародеи предоставили заклинание иллюзии, превратившее пустой бланк в безукоризненный государственный документ. Слава Сетшу, железнодорожные проводники, в отличие от работников таможни, без распоряжения руководства документы на наличие магии не проверяли.

Служащие, по своему обыкновению, выносили из багажного вагона чемоданы, чтобы вернуть их пассажирам из первого класса. Но никто из них не догадывался, что среди имперцев здесь были люди с островов Тари Ашш. Под колдовскими масками никто не узнавал оранжевых глаз.

– Вам так к лицу… одельтерская мода, – когда все удостоверились, что их багаж на месте, шепнул Ядовитым чародейкам одельтерец Матье Деверо.

Унемша Гатадрис и Кайхесши Таш'Таэтт рассмеялись. Людей с Тари Ашш всегда забавляло, что иностранцы считают их внешность безумной. Впрочем, Ядовитые чародейки с той же уверенностью могли считать странным самого Матье: невысокого, светловолосого, с непременно добрым округлым лицом, образованным маленьким носом, строгими губами и маленькими же глазками.

Однако обе стороны находились сейчас в паритете. Ведь чародейки моих земель, обзаведшиеся серыми глазами и высокими одельтерскими куафюрами[36], мало чем отличались от имперских женщин. Разве что они были слишком бледны, как после продолжительной болезни. Девушки чувствовали себя хуже, чем мужчины, но старались держаться, что получалось не всегда.

Так и сейчас Кайхесши вдруг страшно побледнела, пошатнулась и упала бы, если бы не была вовремя подхвачена Матье. Лекильм рывком раскрыл свой портфель и достал оттуда пузырек с нашатырным спиртом, который, к сожалению, в дороге уже открывали пару раз. Приведя чародейку в чувство, теоретик магии посоветовал не затягивать сильно корсет и вложил аптекарскую склянку ей в руки.

Чьерцем спустился на перрон последним. Но едва только все части его бренного тела оказались вне поезда, он напрочь забыл о существовании восьми человек, прибывших вместе с ним в Лоэннлиас-Гийяр. Вместо того, чтобы подойти к нам, Васбегард принялся крутиться, оглядываться и чуть ли не подпрыгивать, выискивая кого-то глазами в толпе.

– Нас встречают? – вкрадчивым голосом спросила Унемша Гатадрис; она еще не смекнула, как правильно вести себя в периоды выходок мага.

Словесный ответ на ее вопрос оказался бы излишним, потому что в эту же секунду из-за спин прохожих на Чьерцема, придерживая модную шляпку, выбежала женщина. Густые черные волосы ее были собраны в прическу, но уже успели растрепаться; в темно-карих, темнее, чем у Васбегарда, глазах блеснули слезы. Одна из них покатилась по смуглой щеке – вдоль красивого длинного носа к краю тонких губ. Незнакомка, очевидно, происходила из народа Песчаных Странников, но была облачена в имперское платье. Поравнявшись в Васбегардом, она с визгом бросилась в его объятия, и маг, хохоча, приподнял ее над землей.

– Позвольте представить вам одну прекрасную даму, – сказал чародей, когда знакомая его вновь ступила на землю. – Аниса[37] Джасинеджа бинт Балькис Саджайки, мой личный врач. Она будет также лечить все, что заболеет или примется истекать кровью во время нашего пребывания в Лоэннлиас-Гийяре. Некоторым из нас, подозреваю, уже нужно медицинское наблюдение.

Несмотря на водевильную сцену, с которой началось наше знакомство с Джасин, женщина эта оказалась приятной и донельзя разговорчивой. Уже к вечеру того же дня каждый из нас выслушал рассказ о ее родном славном государстве Хуран, что родилось много столетий назад в Великой Пустыне Аль-Мансур, и о его вечном соперничестве с халифатом Ат-Гунр, который разросся до самого пролива Мириад и взял его под собственный контроль.

Но сначала мансурская женщина одарила всех приветливой улыбкой и, отстранившись от Чьерцема, заботливо взяла Унемшу за руку. Доктор не ошиблась: девочка страдала сильнее всех – от вырванной из ее организма магии у нее начались сильные боли.

Покончив со знакомством, мы погрузили багаж в повозки и отправились в сторону Фье-де-ля-Майери.

За окнами наших экипажей раскинулся древний, возведенный более двух с половиной тысяч лет назад город. В Империи верили, что именно на этом месте, что называлось прежде Акаэтаал-Авалькур, величайший мансурский чародей М'хаарт передал свои бесценные знания одельтерскому Архимагу. Тот дал городу новое имя, Лоэннлиас-Гийяр, что переводится со староодельтерского как «обретение тайны», и заложил там первую библиотеку магических трактатов. С тех пор город неимоверно разросся, а Фье-де-ля-Майери стал главным магическим университетом Империи.

Первой силой, на которой зиждилось существование чародейской альма-матер, был покой. Фье-де-ля-Майери не был замешан в громких историях и не закрывался. В умиротворении проходили годы, безмятежно закатывались столетия, и университет размеренно старел. Недоступно взору ветшали Главные здания, учебные корпуса, лаборатории, Архив.