Читать книгу Хитрец. Игра на Короля - Дана Юмашева - Страница 5

По огромному, залитому светом множества люстр Тронному залу шла делегация островов Тари Ашш. Прибывшие двигались уверенно, бесшумно и быстро, отчего их короткие темно-зеленые плащи, накинутые поверх черных пиджаков, расходились крупными волнами. Шествие князей Синклита не было жалким представлением сломленных имперской экспансией вассалов – то ступали исполненные величием Ядовитые люди.

– Каковы гордецы! А ведь нет ничего за душой, – чуть слышно прошептала герцогиня Ксавия своей сестре, и та ответила ей утвердительным взмахом веера.

Во главе делегации гордо ступал Первый князь Синклита Тейенсс Таш'Усс[12]. Почтенный возраст вдоволь поглумился над суставом его правой ноги, и князь вынужден был опираться на трость – с непременным навершием в виде головы змеи.

Поравнявшись с троном Императора, делегация остановилась. По старому обычаю, герольд неторопливо объявлял имена и титулы прибывших, предоставляя тем самым одельтерскому обществу шанс детально рассмотреть дипломатов. У тех были коротко стриженые, бритые наполовину или налысо головы, а кожу от виска и до затылка покрывали татуировки, – и, за исключением двух или трех человек, рисунки растягивались на половину лица. В отличие от разноцветных глаз одельтерцев, радужные оболочки всех Ядовитых были до неприличия яркооранжевыми.

Великий князь Сейих-Ашш Саайет Инир Таш'Шассейт, посчитав недостойным участвовать в подписании унизительного договора, так и не явился в Этидо. «Вряд ли в последний момент он изменил бы решение, – усмехнулся про себя государь. – Но здесь справятся и без него».

Чувствуя себя на вершине мира, Ресильен де Брольи поднялся с трона и сделал пару шагов к публике.

– Добро пожаловать в Одельтер, господа! – начал он. – Его Величество и светское общество Империи рады приветствовать вас в Этидо, Старой столице нашей Империи. Мы надеемся заслужить ваше расположение и сохранить на долгие столетия сложившиеся между нами отношения.

Четыре десятка оранжевых, горящих, обращенных на Императора глаз вспыхнули еще ярче.

– Почитаем за честь быть приглашенными к тебе, Первый в своих землях, – на языке островов Тари Ашш обратился к Ресильену князь Тейенсс Таш'Усс. – Мы свидетельствуем новому императору свое почтение и признаем его власть. Царство Тари Ашш готово вести переговоры и наслаждаться всеми преимуществами пребывания в Старой Столице.

Как только Таш'Усс закончил приветственную речь, другой человек, коего даже не разглядела публика, произнес его слова на одельтерском. Участь дипломатического переводчика незавидна: он обречен всю жизнь тесниться за спинами господ и говорить их словами. Изредка, правда, он может во избежание скандала смягчать их фразы, – но не сегодня.

Принцесса-консорт Женевьев, стоявшая по левую руку от царственного супруга, продолжала присматриваться к Ядовитым людям. В какой-то момент она встретилась взглядом с Советником посольства Уной Таш'Хассей, – и ни одна из женщин не опустила глаз.

– Добро. Пускай же каждый ваш день в Одельтере будет подобен этому! – воскликнул император. – Всем шампанского, господа! Выпьем же за гостей, счастливое будущее Одельтера и островов Тари Ашш, счастливо пребывающих в нем!

Тейенсс Таш'Усс подумал о том, какой смех поднялся бы в Синклите, если бы с подобным заявлением выступил сам Великий князь Таш'Шассейт.

– За гостей и счастливое будущее! – пронеслось эхом по Тронному залу, и громким возгласам вторил звон ударяющихся друг о друга бокалов.

На этом официальная часть приема была закончена. Скрепя сердце церемониймейстер Арсиан Перрин сократил ее донельзя, ибо в землях Ядовитых людей не признавали пышных церемоний.

Спустившись с помоста, Ресильен Первый поравнялся с делегацией Тари Ашш и завязал разговор с парой князей Синклита, справляясь о здоровье и настроениях Великого князя. Ядовитые собеседники держались прохладно, но отвечали уже на одельтерском; остальные же дипломаты рассыпались по залу, разбавив вопиющую бледность платьев и черноту мужских мундиров мрачной зеленью строгих плащей.

Наступило время развлечений, и месье Перрин, отделившись от толпы, замахал руками в сторону помоста с музыкантами. То был небольшой, но приятный на вид оркестрик, разряженный в синее, черное и белое; в центре его скучал скрипач, скрывавший свое лицо за выдержанной все в тех же цветах полумаской.

В ответ на воззвание церемониймейстера музыканты поклонились и начали игру. Нехорошую: в ней будто не было единого мотива. Сначала мелодия поднималась за ведущей скрипкой, а затем резко падала, позволяя аккомпанировать пианисту. Партии сплетались воедино, заново наращивая высоту, и вновь обрушивались, с каждым разом все ниже и ниже. Так звучало новое веяние музыки, удостоенное слуха императора, – что показалось некоторым гостям весьма странным, ведь Ресильен Первый уже успел прославиться своим консерватизмом.

Но несмотря на то что в Тронном зале звучала не слишком приятная музыка, пары танцующих все равно заискрились в быстром минорном вальсе. «Стая подхалимов», – подумал Посланник царства Тари Ашш Стайеш Эйиах Таш'Найесх, оценив притворство всей сверкающей вакханалии.

И это было сущей правдой: сегодня лейтмотивом поведения имперцев оказалась угодливость, а темой их наружности – блеск. Блестели шелковые мундиры и начищенные ботинки господ, сверкали подсвечники и золотые нити на развешанных по зале гербах двух стран. Драгоценности всех мыслимых цветов переливались на оголенных шеях и тугих корсетах аристократок.

Я же в тот вечер была одета в черно-зеленое платье свободного, присущего островам Тари Ашш покроя. Тонкий кожаный плащ скрывал наготу плеч, а с запястья правой руки глядел гранатовыми глазами одинокий браслет-змейка. Слишком простой фасон, отсутствие пышных рукавов, многочисленных юбок и шляпки признавались женами и спутницами всех членов Высшего Державного Совета неприличной диковинкой. Ядовитые женщины всегда были особенными, они прекрасно смотрелись на фоне мужских темных фраков и вицмундиров, оттеняя и дополняя их, в то время как одельтерские дамы сбивались в большое кремовое облако, дабы «не отвлекать мужчин от работы». Надо сказать, имперские женщины вообще предпочитали не мешать.

Вынужденные хоть немного соблюдать обычаи их страны, я и Второй секретарь дипломатической миссии, княгиня Истенисса Таш'Дассийнеши, примкнули к дамам. Мы выслушивали разговоры о моде и завистливо посматривали в сторону мужчин, завязавших беседы о науке и политике. Высказавшись о каких-нибудь накидках «иллюзион», дамы переходили к другой своей обязанности, коею было обсудить все последние светские сплетни. Леони Планель, к примеру, рассказывала о том, как ее супруг, он же Советник по делопроизводству, поспорил с государем на пятьдесят тысяч экю. Эдалур благополучно проиграл спор, а когда об этом узнала родня, у половины из них случились обмороки.

Каждая подобная история сопровождалась дружным поставленным смехом.

Но иногда с подачи Ядовитых аристократок в светские беседы закрадывался разговор о чем-нибудь действительно важном, как, например, о гражданских правах женщин.

– Сетш упрекает нас за насилие над волей ближних, – с вызовом произнесла Истенисса, едва только Ядовитой стороне представилась возможность наполнить упражнения в риторике смыслом. – Поэтому в землях Тари Ашш каждый, независимо от пола, волен определять будущее для себя и государства.

– Ах, какой вздор! И в том, и в другом разберутся наши мужчины, – парировала виконтесса Тюэз. – Мы же занимаемся куда более душевными делами! Меценатство, благодетельство, филантропия – вот наша стезя.

«Да, раскидывать для приличия немного денежек ваших ненаглядных муженьков, которым только бы вертеть в руках и вас, и целую свиту любовниц, как тряпичных кукол, – с отвращением подумала я. – Потрясающее унижение».

Но высказаться вслух мне не дал один взгляд – застывший, хладнокровный взгляд оранжевых глаз князя Таш'Найесха, по одельтерскому обычаю моего законного супруга. Ему достаточно было на краткий миг обратить на меня взор, чтобы я почувствовала беду.

Князь выглядел спокойным и бестревожно взирал по сторонам, но кларет из округлого бокала не переставал литься в его желудок; и очевиднее сигнала тому, что мне тут же следовало оказаться рядом с ним, было не придумать. Сделать это удалось не без проблем, ибо дамы потребовали от меня заверений в скорейшем возвращении и не соглашались никуда отпускать, пока заверения не были произнесены.

Лавируя между проплывающих мимо платьев, я приблизилась к Стайешу и совершила то, что не могла сделать ни одна одельтерская женщина высшего общества: положила свою руку на его татуированный висок и легко провела по коже.

– Всего один вечер, – почти беззвучно прошептала я на языке островов Тари Ашш. – Стайеш, теплый мой, прошу тебя, отставь бокал.

– Шшшшессс, – так же неслышно прошипел он в ответ и одним глотком осушил половину налитого, так и не дав выудить из собственных рук ненавистный кларет.

Я глядела на него, спокойного и сдержанного, и догадывалась, какое марево ненависти поднималось за деланой невозмутимостью. Он был непримиримым гордецом в шкуре дипломата; человеком, оказавшимся не на своем месте.

Сегодня ночью после окончания приема он снова будет пить до беспамятства и страдать от собственного бессилия. Единственный человек, чувства которого – по какой-то нелепой случайности – я могу переживать наравне с собственными, приносит мне столько страданий. Своих страданий. А теперь он и вовсе позволяет себе неприемлемое поведение и с безразличием относится к тому, что один неверный порыв может стоить ему места в Посольстве.

Мое волнение нарастало пропорционально количеству выпитого супругом кларета. Вкупе с навязчивыми мыслями об испорченном будущем оно заставило меня сказать то, что я не хотела говорить никогда:

– Во мне тоже есть одельтерская кровь. Теперь ты тоже меня презираешь, верно?

Это был отчаянный шаг, но как еще я могла показать, что происхождение людей не обрекает их на вечное пренебрежение?

– Да, все совсем не так, как мне виделось, – обронил Посланник, и во взгляде его, обращенном ко мне, проявилась укоризна. – Одельтерская кровь…

С моей стороны было крайне жестоко добавлять ему еще повод для беспокойства, но теперь я, а не одельтерцы, была точкой приложения гнева.

Вы, уважаемый месье Монгрен, когда-нибудь переживали чувства победы и стыда одновременно? Такое, наверное, бывает после нечестной игры: вот он, желанный приз, и можно уже взять его в руки – но почему он вдруг так обжигает ладони? То же творилось тогда и со мной: я преуспела, но одновременно покачнула наш с князем Таш'Найесхом шаткий мир.

– И правда. Одельтерцы будут куда честнее иных Ядовитых, – настолько степенным тоном сказал Стайеш, что только очень хорошо знавшие его люди могли найти в нем издевку.

Он откланялся мне, как того требовал этикет, выискал глазами сине-черную компанию и направился к ней. Новый бокал он с собою не взял.

С начала торжества минуло уже несколько часов: вечер катился к одиннадцати. Но почти никто, кроме Первого посланника, для которого время на приеме тянулось невыносимо долго, этого не заметил. Высокопоставленные одельтерцы рассуждали о политике далеких стран, их жены домысливали последние великосветские новости, а Ядовитые люди сновали тут и там, дабы выведать как можно больше из неаккуратно оброненных слов.

* * *

Императорский церемониймейстер вновь подал музыкантам знак, и те остановились. Немногие танцующие пары впорхнули в толпу, и устроитель зрелищ, догадавшись для овладения вниманием господ подняться на помост с оркестром, объявил:

– Его Величество, светлейшие дипломаты и гости празднества! Чародеи Империи Одельтер желают даровать публике прекрасное развлечение. Для этого им понадобится немного места. Пожалуйста, господа!

Светская публика послушно расступилась, освобождая центр зала. В ту же секунду воцарилось молчание: вся аристократия затаенно ждала обещанное магическое представление. Ядовитые чародеи, прибывшие вместе с делегацией, опустили руки в карманы пиджаков, схватили маленькие, спрятанные артефакты и насторожились.

В центре зала вдруг соткались из воздуха люди в богатых сине-белых мундирах, украшенных аксельбантами, ремешками и знаками отличия. Через плечо каждого из них была переброшена белая лента, покрытая магическими литерами на древнем языке, изучавшемся только в университете Фье-де-ля-Майери.

То, конечно, была иллюзия: невидимые прежде, теперь чародеи лишь сняли с себя колдовство.

Поклонившись Императору, маги разделились на две колонны, по три человека в каждой. Выдержав момент, они одновременно хлопнули в ладони, и руки их высекли маленькие искры. Уже через мгновение огоньки разгорелись огромными и жаркими языками пламени, – но вдруг неподвижно зависли в воздухе.

Тогда одельтерские чародеи ударили в ладони второй раз. Языки пламени над их головами оживились и со стремительной скоростью понеслись друг к другу, чтобы соединиться. Громкий щелчок – и большая огненная бабочка, взмахнув крыльями под сводом залы, ринулась к правому сектору толпы, обдав отшатнувшихся зрителей теплом.

Один из чародеев театрально вскинул руку, и огонь пополз по воздуху желтой саламандрой. Через пару кругов та обернулась хищной птицей; публика восторженно ахнула.

«Столь щедрый подарок для гостей, как же», – скептически подумала я, разглядывая веселящихся дам и господ.

– Да, это очень сильная магия, – вдруг заявил на одельтерском незнакомый скрипучий голос (я услышала его из-за спины), – сотворение элементаля, что призван не столько забавлять публику, сколько следить за сохранностью императора.

Очевидно, это значило, что стоит кому-нибудь покуситься на жизнь и здоровье Государя, как огонь мигом перекинется на виновного, испепелив его дотла.

Я обернулась и узнала светловолосого скрипача, что вместе с оркестром играл для нас нехорошую музыку.

– Фойеренгер Алентанс, для вас просто Фойерен, – тут же представился музыкант, поклонившись. Через разрезы синебелой маски на меня в хитром прищуре смотрели его холодные голубые глаза.

– Келаайи ТашʼНайесх, – кивнула я. – Не думала, что в Одельтере принято представляться лично.

– Представляться? Я и так прекрасно знаю, кто вы, – широко улыбнулся скрипач.

– Подумать только! – вознамерилась оскорбиться я.

– Не спешите расстраиваться, княгиня, у нас и без того тревожно. Присмотритесь, Ваше Сиятельство, разве вы не видите, что здесь ошивается еще десяток наших чародеев?

К моему великому удивлению, никто из окружающих не спешил арестовать скрипача за прилюдное оглашение государственной тайны. Музыкант преспокойно, не понижая голоса, рассуждал о мерах безопасности Императора, а окружающим – и одельтерцам, и Ядовитым людям – не было до того дела.

– Не смотрите на меня так, – обиженно продолжил скрипач, – они забыли мои слова, едва успев их услышать.

Я поморщилась, даже не пытаясь скрыть недоверие.

– Все очень просто: спросите завтра любого гостя, помнит ли он, что играли музыканты. Ручаюсь, вы услышите фразы наподобие: «Ах, музыка была настолько скучна, что сразу же вылетела из головы», – ответил музыкант и, будто невзначай поправляя правой рукой маску, обнажил на запястье черный магический знак.

– Так вот чем объясняется музыкальный выбор Его Величества!

– Слышат и забывают меня и мою скрипку. Но видят, – кивнул собеседник и принялся деловито заправлять перчатку в рукав фрака. – А теперь перейдем к делу, княгиня.

Пока я гадала, какие дела могут быть у меня с этим человеком, музыкант придирчиво огляделся по сторонам.

– Вернулся, наконец, – заключил он, найдя в толпе свою цель. – Вы видите высокого кареглазого месье в гражданском, преспокойно беседующего с одельтерской дамой? Темные волосы, широкие плечи, бокал шампанского в руке. Милости прошу: это месье Чьерцем Васбегард, маг Государственного Архива, мастер иллюзии. Завтра в десять часов вечера он желает мирно побеседовать с господином Таффуром Вахэйлем в заведении «Азукар»[13]. Я рассчитываю на ваше содействие.

– А как вы убедите меня в том, что Вахэйлю это действительно необходимо?

– Просто посмотрите, как он изменится в лице, когда вы скажете, что в случае отказа тотчас же раскроется некий скандал. Этого будет достаточно.

– Добро, – скептически согласилась я. – Но почему же я запомню наш разговор, раз другие…

Собеседник взглянул на меня с непередаваемым укором, но, прежде чем он успел возразить, мы подверглись набегу небольшой стайки женщин – пяти или шести аристократок, принесших с собой пару бокалов шампанского, свежие сплетни и приятный смех.

– Я вижу, Ваше Сиятельство уже знакомы с месье Алентансом? – заявила виконтесса Тюэз. – Сегодня он исполнил что-то необыкновенное! Вы больше не сыграете для нас?

«Непременно он, – с ухмылкой подумала я. – Ручаюсь, без его минорной скрипки, которую вы уже забыли, остальные партии звучат совсем по-другому. А значит, дорогая Софи Тюэз, вы опять льстите – как и любая одельтерка в этом зале».

– Мое время дорого стоит, Ваша Светлость, – с искоркой в голосе ответил ей месье Алентанс, сопроводив тем не менее свою фразу жестом уважения.

– Бесстыдник! – незнакомая дама обиженно ткнула музыканта в грудь сложенным веером.

– Вы даже не представляете, насколько! – оскалился скрипач, и женщины рассмеялись. – Я даже могу спросить у княгини: не расскажете ли, Ваше Сиятельство, что вам снилось сегодня?

Я, как вы, понимаете, оторопела. Даже больше чем оторопела, месье Монгрен.

– Что, простите? – переспросила я в надежде, что предыдущий вопрос музыканта был лишь обманом слуха.

– Не соизволите ли вы, княгиня, поделиться с нами своим сегодняшним сном? – пытливо повторил Фойерен.

– Расскажите! – поддержала его неизвестная дама, схватив бокал шампанского с подноса проходившего мимо слуги. Бокал, который был для нее однозначно лишним.

– Извините, – вкрадчиво прошептала я. – Но не лучше ли нам всем поговорить об искусстве…

– Кто докажет, что сны – не искусство нашего сознания? – полуязвительно-полуиронично спросил скрипач.

– Не более чем странные связи между нашими воспоминаниями, – отмахнулась я.

– Не хочу и не буду жить в мире, где сны – кривое отражение наших впечатлений и переживаний! – под неотрывным вниманием одельтерских дам запротестовал скрипач.

– Именно, именно! – воскликнула виконтесса Тюэз.

Остальные женщины, смеясь и прикладываясь к шампанскому, начали изливать друг другу свои недавние сновидения. Будь у меня хоть толика их веселья, я бы, наверное, была из Ядовитых людей самой счастливой.

«Расскажите, княгиня: этого никто не узнает», – улыбнулся между тем месье Алентанс.

И хотя я отчетливо услышала его фразу, губ скрипач не разомкнул.

Но прежде, чем удивиться без меры, я поняла, что голос музыканта звучит в моей собственной голове, куда он ворвался с приятной вибрацией и тонким, похожим на бренчание десятка колокольчиков, звуком. Прежде я не испытывала подобного, но из прочитанных книг доподлинно знала, что подобный отклик может вызывать лишь телепатическая речь.

А теперь впервые в жизни я ощутила это на себе.

Сбитая с толку впечатлениями, я тем не менее смогла быстро прийти в себя и, воззрившись на месье Алентанса прямым взглядом, мысленно парировала:

«Вы и вправду телепат? Замечательно, тогда мне намного легче будет удовлетворить ваше нездоровое любопытство».

«Допустим, – снова приятно зазвенел в моей голове некрасивый прежде голос музыканта. – Но вы, княгиня, так и не сделали того, о чем вас столь трогательно просили достопочтенные дамы и я».

Вызывающая игра увлекла меня настолько, что я решила ответить честно, фамильярно смотря прямо в светло-голубые глаза телепатического собеседника и не издав ни единого звука. И, как выяснилось через пару недель, именно этим попала в расставленные силки.

«Мне снился океан. Я стояла на пристани, а он был такой бескрайний и манящий, чистая вода искрилась и была – я знаю – очень теплой. Небольшие волны катились к берегу, и мне хотелось прыгнуть и плыть. Но я не могла. Я пыталась сделать шаг, но мои ноги не слушались. Когда я посмотрела вниз, я поняла, что вросла по колени в пристань».

«Это был кошмар?»

«Нет. Кошмары – они намного хуже, уж поверьте».

Собеседник, пристально, но безэмоционально смотревший на меня во время откровения, вдруг сделался весьма серьезным. Поправляя бело-синюю маску, он чопорно изрек:

– Когда-нибудь вы обязательно поплывете, я вам обещаю.

Женщины, услышав это, отвлеклись от своей болтовни и рассмеялись.

– Вот спасибо. Вы весьма любезны, Фойеренгер Алентанс.

* * *

Когда яркое, пышущее жаром представление огненных элементалей подошло к концу, одельтерские чародеи будто бы невзначай забыли растворить этих существ в воздухе. Огромные огненные насекомые лениво ползали по семисотлетним дубовым перекладинам, по свешивающимся с них гобеленовым гербам – но не опаляли их. Они выглядели так, будто вот-вот впадут в спячку, слегка шевелили тонкими горящими крыльями, однако были готовы в любой момент обернуться беспощадными огненными кометами.

Светская публика уже напрочь забыла о присутствии этих магических созданий. Но уважаемым господам нечего было и бояться: большая часть их них желала в тот вечер только танцевально-музыкального забытья.

И лишь Тейенсс Таш'Усс, Первый князь Синклита, которому быстро наскучил светский гул, не открывал взгляд от сводов Тронного зала. Сощурившись, он наблюдал за медленными движениями элементалей.

– Замечательное представление, – наконец заметил он со вздохом.

Тейенсс высказался на языке островов Тари Ашш, и, по случайности (трудно сказать, счастливой или несчастной), сказанное было уловлено тонким слухом императора, оказавшегося в тот момент чуть поодаль князя. Когда-то Ресильен де Брольи изучал Ядовитое наречие и втайне ненавидел целый мир, способный породить столь несозвучный диалект. Успех в языкознании был для Ресильена неосуществимой мечтой, но полученных в отрочестве навыков оказалось достаточно, чтобы в общих чертах понять слова Таш'Усса. И Правитель Одельтера был полностью согласен с заключением островного князя.

Они оба ненавидели празднества, шум и суету, и обоих безмерно тяготила власть. Тейенсс и Ресильен были заклятыми врагами, встретившимися в первый раз и навечно помазанными враждебностью лишь потому, что однажды родились по разные стороны Граничного моря.

– Сегодня обществу хотелось представлений, и я дал им столь желанное зрелище, – признался де Брольи врагу. – Не мог же я обманывать их ожидания, верно?

– Общество не всегда избирает верное направление для ожиданий, – на прекрасном одельтерском ответил ему князь Таш'Усс.

Будь эти двое бойцами на ринге, сейчас они выхаживали бы друг напротив друга, оценивая арену и сложение противника. Момент для драки еще не наступил, но каждый желал узнать, с кем будет иметь дело.

– Было бы куда хуже, если для их развлечения мною был выбран иной метод, – без вызова в голосе ответил Ресильен; фраза его, однако, была подозрительно двусмысленной.

– А ты веришь в людей, Первый в своих землях? Важны ли для тебя их желания настолько, чтобы забыть о собственных?

– Обществу всегда лучше знать, как и кому приличествует себя вести, ибо оно есть коллективный разум.

– Я спрашиваю не об обществе. О людях.

Чем дольше жил император, тем больше он убеждался в том, что приличное количество людей глупы, подвержены внушению и потому удивительно безоружны перед общественным мнением. У общества же всегда одна, ничуть не усредненная, позиция: общество или подчиняется, или нет.

Одельтерское общество подчинялось. Император мог заявить, что с этого дня Державным Советом вводится всеобщий налог на мощеные мостовые – и замешательство во всех провинциях было бы всеобъемлющим. Но в здешнем обществе стали появляться люди, и с каждым днем они становились сильнее.

– Люди? Какая разница, что думают люди. Они всегда будут недовольны, – со стороны императора игра в откровенность была великолепна. – Вы же знаете правителя Собердана? Милейший месье, мой подопечный. Так вот, он, как человек с обостренным чувством ответственности, весьма стремится помогать всяким страждущим и покалеченным. А покалеченные считают, что весь мир им должен. И получается, что согласны с правителем только такие же романтики и дураки.

– Дураки, романтики, альтруисты и прочие рыцари в белых латах, но не циники. Которые, кстати сказать, вполне стоят того, чтобы растрачивать себя на них.

– Это зыбкая почва, – парировал император. – Нет на свете таких людей, на которых можно всецело положиться, даже на себя. Но можно заручиться поддержкой общества. Общество привязано к нам, но людей держат при властителе страх и деньги.

– Ты забыл про честь и верность, – добавил Первый князь Синклита.

– Люди частенько грешат тем, что называют вещи не своими именами! Есть выгода и желание выгоды, и иногда это желание особенно сильно. Но как ни назови феномен, сущность его останется неизменной. И если все понимают, о чем идет речь, стоит ли обращаться к такому примитивному средству, как терминология?

Будь те двое фехтовальщиками, слова их были бы изящными быстрыми рапирами, – но ни одна из них не могла бы достигнуть своей цели. Броня соперника оставалась непронзенной. Правда, Ресильен говорил с доброжелательной полуулыбкой, а Тейенсс Таш'Усс лишь придавал себе благостный вид.

– Люди ошибаются, причем нередко. Не берусь отвечать за всех, Ваше Императорское Величество. Но есть среди них те, за которых я готов ручаться. За своих людей. И я верю, что их на деле больше, чем я думаю.

– Помните, что жизнь невероятно богата на сюрпризы, – изрек Ресильен де Брольи, пригубив шампанское. – И иногда возникают странные союзы.

– Союзы или дань некоей непреодолимой силе?

– А вы как считаете, князь?

– Есть и такие союзы, что неотличимы от соперничества, – победно заключил Таш'Усс.

Ресильен и Тейенсс стали теми, кем распорядилась им быть судьба, и ничего не могли с этим поделать. Сейчас Император Одельтера и Первый князь Синклита были одинаково ловкими, цепкими и осторожными и ни в чем не уступали друг другу.

* * *

Когда ранним утром в спальню вошел, покачиваясь, мой супруг, я, переодетая в матине[14], сидела у зеркала. Занималась я тем, что втирала в кожу состав из масел и жира, защищавший ее от пагубного влияния одельтерского, приходившего уже осенью мороза. Стоило пропустить хотя бы день, и от леденящего континентального ветра мои лицо и руки покрылись бы растрескавшейся коркой. Но в самые сильные холода не помогали любые ухищрения, и в такие дни я и вовсе не покидала Шато дю Силанс.

За несколько лет ни я, ни Стайеш так и не привыкли к имперскому холоду.

После приема 1 ноября 889 года Посланник предпочел согреться крепким алкоголем, даже несмотря на то что на самом торжестве не отказывал себе в возлияниях. Он вошел в комнату в теплом распоясанном архалуке[15], в руках у него были бутылка с коньяком и полупустой бокал.

– Сегодня я задумался, могу ли я всецело доверять тем, кто всегда подле меня? Кто знает все обо мне и не хочет быть таким же открытым в ответ, – вздохнул Стайеш; он долил в бокал коньяк и опустил бутылку на журнальный столик. – Только вот не могу понять, боятся меня или считают за дурака?

В ту же секунду к моим вискам подступил обжигающий стыд – в целом я ощутила его так, будто меня ударили обухом по голове. Стыд заставил меня услышать свой пульс, и, готовясь к худшему, я начала упавшим голосом:

– Мой прадед по отцовской линии женился на женщине из Одельтера. Однако для моей семьи это было простительно: мы не происходили из двадцати семи Таш. Формально прадед добился признания своей жены, которая прожила остаток жизни на Островах, выучила наш язык и следовала традициям. Тебе никто не сказал об этом раньше… На самом деле его семье было без разницы, а я… боялась заводить подобный разговор. Если после этого ты захочешь меня покинуть, я приму твое решение с честью.

– Покинуть? Вот ведь придумала, – отрешенно ухмыльнулся Стайеш. – Что до твоей имперской крови… Ты не похожа на них, у тебя Ядовитые глаза и наш образ мыслей. Я просто постараюсь забыть об этом. Важно не это. Важно наличие обмана. Откуда мне теперь знать, может, боясь сказать мне о мелочах, ты скрываешь что-то более серьезное?

– У меня больше нет секретов.

– Добро, – отозвался Посланник и, стянув со столика бутылку, продолжил выпивать.

Теперь он стал спокойнее; пускай даже внешне, но это была крошечная победа. Однако в душе Стайеш по-прежнему страдал, и я прекрасно чувствовала это. Посланнику был нужен отдых – хотя бы крошечный перерыв, хотя бы мысль об успокоении, – и срочно. Поэтому я спросила у него – непременно тихим, баюкающим голосом:

– Ты помнишь, как мы приехали в Найтерину?

– Весьма смутно.

– Я помню свою усталость и небрежно разбросанные по столу бумаги. Пасмурный, не ко времени темный вечер, открытые окна. Только закончился дождь, и с улицы веял прохладный сырой ветер. Мне, быть может, и нравилась такая погода на Островах, но здесь…

Князь Таш'Найесх молчал.

– Стайеш, здесь нет просторных улиц нашей столицы, наших праздников, лишенных церемониальной шелухи. Мне не хватает честности и прямолинейности Тари Ашш. Иногда мне кажется, у здешних людей нет даже души. Давай, как все закончится с переговорами, вернемся на пару недель в Ашш-Сетесс…

Не выпуская бокала из рук, Посланник обошел ложе и присел на мой край кровати. Супруг мой, как и любой Ядовитый человек, мог похвастаться высоким ростом, но не красотою; да и в плечах ему недоставало ширины. Контур его лица был строго очерчен, на нем выделялись крутые скулы и квадратная челюсть. Высокий лоб пересекали еле заметные горизонтальные морщины. Нос же был длинен и узок настолько, чтобы казаться аккуратным. Аккуратными были и большие глаза с округлыми нижними веками, и выступавшая поверх правого виска вена.

Здесь, в закрытой и теплой супружеской спальне, после изматывающего торжества, где надо было следить за каждым шагом всякого принимавшего в нем участие, Посланнику не перед кем было показывать напускное спокойствие. Когда супруг снова заговорил, в его голосе зазвучал неожиданный, едва различимый оттенок смятения:

– Видит Сетш, как я желаю вернуться! Но возвращаться нам скоро будет некуда. Посмотри, Келаайи: многие Ядовитые люди носят ту же одежду, что и одельтерцы, они строят дома по образу и подобию имперских и дают своим детям континентальные имена. Мы забываем традиции и скоро будем думать, как они… пока не станем ими.

«Сначала меня нарекли Эссейшей, “несущей истину”, – с нахлынувшей горечью вспомнила я. – Но не прошло и двух недель, как моя наполовину одельтерская бабушка уговорила роди телей одуматься». С тех пор меня зовут переиначенным на островной лад одельтерским именем, а многие используют его сокращенный (и вместе с тем первоначальный) вариант Келаи.

Стоит ли говорить, такое имя не нравилось Стайешу? Как, впрочем, и его собственное. Замечу, что в семье супруга, входящей в число двадцати семи Таш, детей следовало называть, как полагалось Ядовитым людям. Но кто будет доволен, если всю жизнь его величают «гордостью»? Иногда Стайеш ворчал, что к четвертому сыну родители его устали выдумывать подобающие имена.

– Наш мир рушится, – продолжал супруг. – Все становится ненастоящим, эфемерной пустышкой. Даже наколки – самое естественное и древнее, что имели Ядовитые люди…

– Неправда. В мире еще осталось что-то истинное и свято почитаемое.

Мне потребовалась неощутимая человеческому восприятию пара мгновений, чтобы оказаться у его спины. Приблизившись, я запустила одну руку в его колькотаровые с проседью волосы, а другой начала легко водить кончиками пальцев по татуировкам – ненастоящим, конечно: я сама много раз аккуратно их подкрашивала. Стайеш не осмелился делать настоящие татуировки, ибо, в отличие от меня, был замешан в политику, и, если бы ему пришлось бежать, рисунки послужили бы великолепным опознавательным знаком. И он не стал жертвовать безопасностью ради традиций.

Основная проблема, по его мнению, заключалась в том, что в Ард Шенларе вообще наступили такие времена, когда наколки для Ядовитых людей стали опасны.

Мои же татуировки, одни из немногих на Тари Ашш, были подлинными. Ибо я твердо верила, что нательные рисунки приближают нас к Сетшу. Ведь левая половина тела – та, где расположено сердце, – принадлежит божественному началу, а значит, надо закрасить ее от людских глаз. И если не с ног до головы, то хотя бы левую половину лица.

Продолжая водить руками от головы Стайеша к его шее и обратно, я неожиданно вспомнила одну занятную вещь, которая могла бы его отвлечь, потянуть в сторону от пропасти.

– Ты помнишь, что видел сегодня во сне? – самым мягким голосом, на который была способна в тот день, обратилась к супругу я.

Удивленный, Посланник невольно приостановил ход разрушительных мыслей – теперь его измученное, наивное сознание принялось обдумывать неожиданный вопрос. Через пару мгновений Стайеш нехотя ответил:

– Я уже давно не вижу снов.

– Нехорошо… Пусть они непременно приснятся, легкие и приятные, – произнесла я полушепотом. – Но давай я пока расскажу тебе о своих?

– Попробуй, – смягчился Стайеш, и я почувствовала, что он начал успокаиваться.

– Я видела много искристой воды… Не озеро и не реку – целое море перед портовым городом. Уже вечерело, но волны все равно отливали яркими цветами. Я видела их, стоя на пристани. Из-за горизонта показались корабли, они были такие огромные. Целые плавучие замки! Они неспешно приближались ко мне, а за спиной в портовом городе был праздник: всюду ленты и громкая музыка, под которую танцевали наряженные и счастливые люди. Простые горожане.

– И каков же был повод? – спросил, еле заметно улыбнувшись, Стайеш.

– Падение Астериа после долгой войны со свободными островами Тари Ашш. Об этом никто не говорил вслух, но я точно знаю.

– Глупости, нам с ними нечего делить, – ухмыльнулся Стайеш и опустил бокал с коньяком на прикроватный столик.

– Я оглянулась и увидела тебя, одетого просто и нелепо, как какой-нибудь рыбак. Ты поднял меня и поставил на какую-то бочку. Неожиданно вокруг появились люди, музыканты, и я начала танцевать, размахивая красными юбками, будто кабацкая девка. Кажется, я была пьяна.

Посланник рассмеялся. Безумство и смятение отошли на второй план, и я мысленно поблагодарила за идею музыканта с одельтерского приема.

– А затем…

– А что случилось после этого, – сказал Стайеш, быстро развернувшись и наваливаясь на меня всем телом. – Я, кажется, знаю.