Читать книгу В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора - Даниил Галкин - Страница 15

Часть I. Истоки
Наталка-Полтавка

Оглавление

Танцы затянулись за полночь. Я, как никогда, пользовался вниманием девчонок. И подумал, что оформительская работа дает кое-какие преимущества. Особенно усердствовала своенравная Наталка-Полтавка, практически не отходившая от меня весь вечер. Раньше я такого за ней не замечал. Несмотря на мальчишескую влюбленность, всегда ощущалось, что между нами существует незримая дистанция. Ведь ее семья жила в элитном доме в большой отдельной квартире! В классе Наталка держалась самоуверенно, даже немного высокомерно. К мальчикам относилась с подчеркнутым безразличием. Я решил спросить, чем обязан такому неожиданному вниманию. Наталка ответила сразу и довольно откровенно:

– Ты единственный в школе, кто давно мне нравится. Мне с тобой интересно. Кроме того, я тоже мечтаю стать архитектором. Очень хочу, чтобы мы с тобой подружились и после окончания школы вместе продолжили учебу в каком-нибудь вузе Харькова, Киева или даже Москвы.

Я очень удивился. Легкий флирт обернулся разговором с серьезной и целеустремленной девушкой. Я не хотел торопиться с ответом. Но, взглянув пристально, почувствовал, что Наталка не лукавит. Судя по выражению лица, она ждала, что я скажу. Высокомерной маски не было и в помине. Пришлось отвечать, спрятав свои эмоции, спокойно и предельно лаконично:

– До окончания школы еще много воды утечет. Поэтому поживем – увидим. А желание дружить, не скрою, у меня взаимное.

Тем временем зал заметно опустел. Ночь вступила в свои права. Мы, не спеша, как бы сожалея о стремительно уходящем в прошлое необыкновенно приятном вечере, вышли на тихую спящую улицу. Ароматы бурно пробудившейся природы были особенно сильны. Неповторимость украинской ночи звучит в поэме «Полтава»:

Тиха украинская ночь.

Прозрачно небо. Звезды блещут.

Своей дремоты превозмочь

Не хочет воздух. Чуть трепещут

Сребристых тополей листы.

Луна спокойно с высоты

Над Белой Церковью сияет…


Мы еще долго бродили по тенистым улицам города. Наталка без умолку говорила, перескакивая с одной темы на другую. Я больше слушал. Иногда в небольшие разрывы ее словесного потока вставлял отдельные короткие фразы. Как ни странно, спать не хотелось. Видимо, сказывалось сильное перевозбуждение от ярких событий уже вчерашнего дня. А может быть, на первом плане были неожиданно вспыхнувшие чувства и влечение друг к другу. Мы не скрывали, что нам хочется продлить эти неповторимые мгновения… Но первые проблески рассвета, также красочно описанные в поэме «Полтава», окрасили все вокруг и подсказали, что пора расставаться:

Зари багряной полоса

Объемлет ярко небеса.

Блеснули долы, холмы, нивы,

Вершины рощ и волны рек.

Раздался утра шум игривый,

И пробудился человек.


А для нас это было не пробуждение. Скорее удивительный сон наяву. Но настало время его прервать и после бессонной ночи отойти по-настоящему ко сну. Прощание вылилось в пылкий естественный порыв, свойственный чистой неискушенной молодости. Мы окунулись в мир самых светлых чувств…

В прологе многогранного и глубоко философского «Дневника любви» Пришвиных «Мы с тобой» о том времени написано: «Над миром нависла черной тучей война. В это страшное небывалое время встречаются двое, и из их встречи рождается любовь. Несмотря на то, что любовь эта протекает среди общих страданий, перед лицом которых она должна бы укрыться в тени и неприметности, несмотря на то, что она рождается не просто, не сразу, самим любящим дается тяжело…»[13]

И все-таки на таком невиданном по масштабам катастрофы переломе жизни, от которого нас отделяли считаные дни, наши юные души тянулись друг к другу.

Мама с тревожным ожиданием дожидалась моего прихода. Для родителей непривычно было мое ночное отсутствие, хотя они знали его причину. Четырехлетняя сестренка сладко посапывала в самом теплом и уютном уголке нашей комнаты. Папа молча завтракал перед уходом на работу. Но я заметил, что вид у него озабоченный. Завершив завтрак, он подошел ко мне и как-то отстраненно произнес:

– Вчера директор завода назначил меня, несмотря на запятнанное прошлое, своим заместителем по ремонту очень серьезной техники.

Что это значит, я сразу не мог понять. Хотя быстро сообразил, что подразумевается военная техника. И сказал:

– Папа, но ведь это повышение! А вид у тебя совсем невеселый.

Отец своей большой теплой ладонью не то погладил, не то пригладил мою непокорную шевелюру. Медленно, в глубокой задумчивости произнес:

– Понимаешь, сынок, это назначение – непростое. Повысили не только меня, но и других специалистов, опытных и знающих. Возможно, это связано с приближением каких-то чрезвычайных событий. И так думаю не только я. Меня очень беспокоит ваша судьба, если что-то случится.

Поцеловав маму, проснувшуюся сестренку, которая радостно защебетала, и меня, он быстрым шагом ушел на работу. Отец был добрейшим человеком, но по-мужски сдержанным в проявлении чувств. Женская половина редко удостаивалась поцелуя перед уходом и после прихода его с работы. Ласковое слово «сынок» я слышал лишь в последнее время, когда остепенился и стал меняться в лучшую сторону. Зато отец как бы «оттаивал» при общении с рыжекудрой дочкой, которой старался посвятить все свое свободное время. Он любил ложиться на диван, сажать ее верхом и вместе с ней распевать песни. Яна слов не знала, но старалась подпевать, как могла. Вот как это было:

…Время между тем бежало,

И девчушка подрастала,

Очень говорливой стала

И дуэтом распевала

С папой песни тех времен

В красном мареве знамен.

В духе эволюционном,

В стиле революционном…


Отец отличался пунктуальностью и ответственностью. На работу выходил из дома в одно и то же время, с точностью до минуты. Путь до завода по улице Парижской Коммуны, затем вниз по Панянскому спуску[14] на Подол занимал у него не более двадцати минут. За многие годы он ни разу не опоздал. Кстати, в те суровые времена служебные опоздания приравнивались чуть ли не к преступлению.

…Отец уже возвратился с работы, когда я проснулся. Быстро собравшись, я помчался на свидание с Наталкой. Мы договорились встретиться у памятника Кобзарю в Петровском парке. В глубине аллеи, ведущей к памятнику, я увидел ее изящную, стройную фигуру. При встрече она прижалась ко мне и заплакала. По наивности я решил, что это слезы радости от встречи со мной. Однако причина оказалась в другом. Во время ночной прогулки она поведала мне о планах на летние каникулы. Как правило, каждое лето родители отправляли ее на Черное море, в Гурзуф. Там проживал брат отца, занимавший довольно высокую должность. У него был большой дом с садом прямо на берегу моря. Наталка в порыве нахлынувших чувств предложила мне вместе с ней провести в Гурзуфе часть летних каникул. Но ее ждал неприятный сюрприз.

Между всхлипываниями, вытирая слезы, Наталка рассказала:

– Когда мы с тобой расстались и я пришла домой, папа уже готовился спозаранку выйти на работу. Он почти всегда в добром настроении. А сейчас… с ходу, не расспросив даже, как прошел наш вечер, озабоченно объявил, что мои планы на лето меняются. С мамой мы через пару дней уедем к его стареньким родителям в Ивановскую область, в маленький город Юрьевец на Волге[15]. На мой вопрос, почему так сразу все изменилось, папа непривычно резко отрезал: «Все решено, так надо». И ушел. Я не понимаю, что происходит.

Я тоже не понимал, что происходит. Смутные мысли хаотично вертелись в голове. Настораживала совпадающая по времени и схожая озабоченность наших отцов. Они ничего конкретно не говорили. Но ведь не бывает дыма без огня. Атмосфера неспокойных будней давно уже была пропитана зловещим шепотом обывателей: ждали чуть ли не конца света. Да и официальная пресса и громкоговорители практически ежедневно передавали осторожную, взвешенную информацию о событиях, связанных с захватом Германией новых европейских стран. Но резюме, как правило, было успокаивающее. Между нами заключен надежный пакт о ненападении. Поэтому можно спать спокойно.

С Наталкой мы тогда больше не встретились. Ее подруга через несколько дней передала короткое прощальное письмо. В нем искренние признания были окрашены горечью расставания из-за вынужденного отъезда по воле отца. По неискушенной чистоте и непосредственности, она просила меня вместо несостоявшейся встречи в Гурзуфе навестить ее в Юрьевце на Волге. Поскольку мир тесен и непредсказуем, встреча произошла, но только через четыре десятилетия… Но об этом после.

Я места себе не находил после стремительного отъезда Наталки. Но жизнь берет свое, особенно в молодом возрасте. Начались каникулы. До отъезда в пионерский лагерь было более полутора месяцев. Развлечения и проказы полностью перестали меня интересовать. Я даже переключился на чтение книг более серьезного содержания. Много времени уделял рисованию с натуры, в основном пейзажей, с обязательным включением построек различных стилей. Стал помогать маме в хозяйственных заботах. Чаще гулял с подрастающей любознательной сестренкой, на ходу придумывая ей всякие сказки. Мне пришла мысль временно, до отъезда в пионерский лагерь, поработать на заводе, чтобы немного пополнить скромный семейный бюджет. Отец с пониманием отнесся к моему желанию и обещал подумать, как меня использовать на трудовой ниве. Но все благие пожелания и планы рухнули в одночасье.

13

Пришвин М. М., Пришвина В. Д. Мы с тобой. Дневник любви. М.: Художественная литература, 1996. Пролог написан В. Д. Пришвиной.

14

Панянка – пологая гора, спуск с которой ведет на Подол.

15

Значительно позднее я узнал, что Юрьевец – родина знаменитых советских архитекторов братьев Весниных.

В тени сталинских высоток. Исповедь архитектора

Подняться наверх