Читать книгу Уроки танго (сборник) - Даниил Гуревич - Страница 9

При рождении папа назвал ее Лукерией, в честь своей матери, но сам же и начал звать ее Ликой. А когда настало время оформлять паспорт и она самовольно записала себя Ликой, устроил ей за это разнос. Но разнос, как и все другие разносы (и поощрения тоже), был скорее для вида – он был слишком занят, чтобы серьезно заниматься домашними проблемами.

Лике повезло – она родилась в обеспеченной семье и была единственным ребенком, рано привыкшим к роскоши. Ее отец, кроме того, что занимал достаточно высокий пост в министерстве нефтяной промышленности, обладал еще деловыми качествами и, когда в России началась приватизация, он этим умело воспользовался и довольно быстро начал приобретать не только нефтяные предприятия, но и банки тоже.

Лика воспринимала свое социальное положение и богатство как должное: дорогая одежда, дорогие машины, дорогие рестораны, частые поездки за границу. Но относилась она к данным ей от рождения привилегиям довольно равнодушно и никогда ими не кичилась. В обществе, в котором она вращалась, все было наоборот – вся их жизнь была напоказ.

Лике недавно исполнилось тридцать четыре года. Она была уже второй раз замужем и имела ребенка, но, по ее же признанию, была никудышной женой и матерью. Она слишком дорожила своей свободой и независимостью.

Все в ней было необычно и ярко, в том числе и ее внешность. Она была высокая, худая, вся как бы немного вытянутая. Лицо тоже несколько удлиненное, не красивое, но интересное и яркое. Косметику она наносила только на глаза, которые от этого, казалось, занимали половину узкого лица. У нее были черные прямые волосы, падающие ниже плеч. Одежду она всегда носила только двух цветов: черного и белого. И обязательно в комбинации. Вот и сейчас на ней был элегантный черный брючный костюм, а на голове – широкополая белая шляпа. И в руках огромный букет белых цветов. С ее приходом сразу проступила бедность старомодно обставленной комнаты, давно требующей ремонта: много разных столиков, ламп с абажурами; диван и два кресла износились, поэтому покрыты были накидками; выцвели обои; с потолка свисала штукатурка; ступеньки на лестнице поскрипывали, а через одну даже приходилось переступать. Лика же выглядела на этом фоне еще ярче, наряднее, а поэтому довольно нелепо. За Ликой в комнату вошел Стас с двумя огромными дорогими чемоданами.

– Срочно в воду, – первое, что сказала она, протягивая Гале цветы.

– Спасибо. Какие красивые! – сказала Галя и, разглядывая букет, пошла на кухню. Лика, повернувшись к Тоне, протянула ей руку.

– Ты, очевидно, Тоня. А я – Лика.

– Очень приятно, Лика. Привет, Стас!

– Привет, – ответил Стас, продолжая держать чемоданы в руках. Лика повернулась к Стасу и засмеялась.

– Какой он смешной. Станислав, – Лика произнесла его имя на польский манер, с ударением на втором слоге, – миленький, да поставь ты чемоданы, они же тяжеленные. Я из такси выхожу, смотрю – Ди Каприо прямо у вашего дома. А он, оказывается, к вам идет. И такой галантный: чемоданы сразу схватил, даже просить не пришлось. И имя такое романтичное – Станислав. Все, с сегодняшнего дня ты мой кабальеро. Покраснел, глупенький, – захохотала она, подошла к нему и погладила по щеке. Стас еще больше покраснел и отодвинул голову. Но Лика уже про него забыла и, осматриваясь, стала расхаживать по комнате. Вернувшаяся из кухни Галя с тревогой, присущей всем хозяйкам, когда осматривают их жилище, за ней наблюдала.

– У вас очень уютно. Только, на мой взгляд, немножко старомодно. Надо менять обстановку. Девочки, вы на меня не обижайтесь – у меня совершенно никакого такта и еще дурацкая привычка говорить, что думаю. Ужасно. Но я не политик.

– Ничего, ты права, обстановку уже, наверное, давно пора было поменять, а главное – ремонт необходим, – смутившись, сказала Галя. Старомодность своей обстановки она, говоря по правде, не замечала – привыкла к ней, а вот о ремонте, необходимость в котором становилась все более и более очевидна, она думала постоянно. Но думай не думай, денег на ремонт, а уж тем более на новую обстановку в доме категорически не было.

Услышав, как заскрипели ступеньки, Галя подняла голову. По лестнице спускался Сергей. Он переоделся в довольно потертый костюм, клетчатую рубашку и старомодный широкий галстук. Лика тоже увидела Нечаева и своим быстрым широким шагом подошла к лестнице и протянула ему руку.

– Здравствуйте, я Лика, а вы – Галин муж, Сергей?… Простите, не знаю, как вас по отчеству.

– Можно просто Сергей. Очень приятно, – Нечаев галантно взял протянутую Ликой руку и поцеловал ее.

– Сережа, ты где это откопал? Можно было найти что-то поприличнее? – возмутилась Галя.

– А чем это неприлично? Вы извините, Лика, как нарочно весь гардероб в чистке, – развел руками Нечаев.

– Он у нас большой шутник, – словно оправдываясь, сказала Галя.

– Привет, Стас! Ты где пропадал? – спросил Нечаев.

– Здравствуйте, дядя Сережа! Я в Москву ездил.

– Зачем? – поинтересовался Нечаев.

– С немцами встречался. Им мой прибор очень понравился. Зовут к ним работать.

– В Германию?! Стаська, здорово! Как я за тебя рада! – Тоня подошла к Стасу и поцеловала его.

– Так что, покидаешь нас? Слава Богу, хоть ты выберешься из этой дыры, – сказала Галя.

– Поздравляю, Стас, – Нечаев похлопал Стаса по плечу. – Правильно делаешь – здесь у тебя перспективы ни-ка-кой.

– А там они мне дают лабораторию… и полную свободу. Такие условия, я даже не ожидал.

– Он, Лика, у нас талантище. Мы с ним на одном заводе работаем, только он вовсю изобретает, а я – простой инженеришка.

– Да ладно вам, дядя Сережа… Что бы они там без вас делали. А мне вот до настоящего изобретателя далеко, – сказал Стас, а потом слегка смущенно, но не без гордости добавил: – Правда, такого измерителя, как мой, еще не было. Даже маме понравился.

– Я в него точно влюблюсь, – расхохоталась Лика.

– Значит, расстаемся, Стаська? Как же я без тебя буду? – с искренним сожалением сказала Тоня.

– Очень просто… Как и раньше…

– Откуда такая красота? – спросил Нечаев, разглядывая вазу с цветами.

– Лика принесла, – чуть ли не с гордостью сказала Галя.

– Правда необыкновенные! Обожаю цветы, – воодушевленно заговорила Лика. – У меня дома всегда свежие цветы. И только белые. Я вообще обожаю белый цвет. Белый и черный – мои самые любимые цвета. Особенно в сочетании. Они отражают всю нашу жизнь – любовь и ненависть, добро и зло. Даже счастье не бывает только белым. А вот серый – самый противный цвет.

– А что, без зла скучно? Без него не бывает? – поинтересовался Стас.

– Без зла не скучно, но, к сожалению, мой кабальеро, без него не бывает. Каждый человек в своей жизни когда-либо совершает зло. Люди даже не замечают, когда его делают, или думают – это не зло, а если и зло, то маленькое, несерьезное. Это в натуре человека. Такими мы созданы. Согласны? – обратилась она к Нечаеву.

– Нет, не согласен. Бог, создавая человека, зла не предусматривал. Ненависть, равнодушие, зависть – люди сами до этого додумались. Если жить по Богу, можно и без зла обойтись. Поверьте, скучно не будет. И, кстати, маленьких зол не бывает. Для тех, кому зло причинено, оно никогда не бывает маленьким.

– Я же не говорю, что это нормально. Я просто говорю, что так есть, хотим ли мы этого или нет. А вы верите в Бога, Сергей? – спросила Лика.

– Это сложный вопрос.

– Вы меня извините, Сергей, но ничего сложного в этом вопросе я не вижу. Ты веришь в Бога или нет – другого не дано. Я, например, верю.

– Сейчас все решили, что верят, – вставил Стас.

– Правильно, Стас, – поддержал его Нечаев. – Именно – решили. Не пришли к вере, а решили. Вы не обижайтесь, Лика. Я уверен, он не имел нас с вами в виду.

– Надеюсь, потому что я, как вы говорите, именно пришла к Богу. И Библию еще в детстве прочитала.

Лика действительно прочитала Библию рано, правда, не в детстве, а где-то классе в девятом. Когда умерла ее бабушка, которая жила с ними, мама после похорон стала разбирать ее вещи, раскладывая их на две кучки: одну, большую – бесполезную – на выброс; другую – маленькую, которую выбрасывать было пока жалко. Лика подсела к маме и стала перебирать бесполезную кучу, из которой и вытащила Библию. Читала она ее до поздней ночи, и назавтра тоже, и так пока не прочитала до конца. Через несколько лет, уже в институте, она захотела ее перечитать, решив, что сейчас, повзрослев, она лучше в ней разберется. И оказалась права. На этот раз у нее словно открылись глаза на вещи, которые она раньше воспринимала как должное, никогда о них не задумываясь. Как, например, сталкиваясь с чем-то необыкновенно прекрасным: будь то закат на их подмосковной даче, освещающий багровым цветом белую березовую рощу, или неописуемой формы и красоты рыбы в огромнейшем американском аквариуме в Атланте, или невероятное разнообразие причудливых цветов на карибском острове Антигуа. Или почему люди от горя седеют, а влюбившись, забывают обо всем от счастья? Неужели это только какой-то химический процесс, происходящий в нашей голове? А даже если и химический, то как он в нас образовался? И главный вопрос: что такое наша душа? И что с ней происходит, когда умирает человеческое тело? Она умирает вместе с ним? Да и сам человек как создание был настолько совершенен, а мир, окружающий его, был настолько прекрасен, настолько утончен и уникален, что сейчас ей как-то не верилось, что такое совершенство могло быть создано без вмешательства какой-то высшей силы. Она попыталась хотя бы поверхностно разобраться в общепринятой теории большого взрыва, но сразу ничего не поняла, у нее не хватило терпения, и она прекратила свои попытки. С Библией было намного легче – она очень просто ответила на все эти вопросы, вернее, не сама книга, а вера, пришедшая к ней после ее прочтения. Она по воскресеньям стала ходить в церковь и слушать воскресную службу. Ради любопытства она даже пару раз зашла и в синагогу и, поднявшись на второй этаж, вместе с женщинами прослушала службу там. Но довольно быстро она поняла, что религия ее не устраивает, что придумана она человеком и к Богу отношения не имеет. Она перестала ходить в церковь, и вера в Бога у нее приобрела совсем иной характер – свободный и, как она считала, более личный – один на один, без вмешательства попа, увешанного золотом. А главное, никакая религия не соответствовала ей как человеку – ее независимости, частой безрассудности, ее любви к свободе. Переделывать же себя она не собиралась, решив, что такой ее сотворил Бог и вере ее это никак не мешает. И крестик на груди она продолжала носить. Кстати, отец ее тоже вдруг повесил на грудь крестик и стал похаживать в церковь, а на ее вопрос, с каких это пор он стал верующим, он очень просто ответил: «Не помешает, а вдруг…» Как раз то, что имел в виду Нечаев…

– Приятно удивлен, – услышав ответ Лики, сказал Нечаев.

– Лика, скажите, если не секрет, вы зачем из Москвы к нам пожаловали? – поинтересовалась Тоня.

– За многим… Наверное, сразу и не объяснишь… Я живу в каком-то нескончаемом маскараде… Я так от него устала… И мне захотелось хоть ненадолго снять маску и просто отдохнуть… И еще… Я думаю, в Москве школу танго открыть, так хочу у вас опробовать, как пойдет.

– Зачем пробовать? Боитесь деньги потерять? – спросил Нечаев.

– Деньги здесь ни при чем. Вы не представляете, что сразу начнется – советы, сплетни, насмешки… А наша желтая пресса! Им только дай повод. Нет, тут надо быть уверенным…

– Ну а в нашей дыре кому уроки танго понадобятся? – спросил Нечаев.

– Во-первых, у вас совершенно очаровательный городок.

– Не вижу в нем ничего очаровательного, – вмешалась Галя. Прожив в Епишево уже чуть ли не половину своей жизни, она так и не смогла привыкнуть к жизни в провинции, хотя с развалом советской власти и приходом свободного предпринимательства, городок было не узнать: открылись дорогие рестораны, кафе, клубы, магазины, гостиницы, где стали останавливаться иностранцы, приезжающие на химкомбинат. Но, как считала Галя, эти нововведения не изменили духа города, который, по ее мнению, все равно оставался провинциальным.

– Это ты зря… – возразила ей Лика. – Ну а танго – это так красиво…

– Очень красиво, – согласился Нечаев. – Но для кого? Понятие красоты в наше время изменилось. Вы не заметили? Посмотрите на современные танцы – они никакого отношения к танго не имеют. А новая музыка? Это все что угодно, только не музыка. Рекламные щиты заменили картинные галереи, татуировка считается хорошим тоном… В общем, эпоха прекрасного. А чем вы занимаетесь? Извините за любопытство.

– Я у отца работаю. Он меня себе в замену готовит. Но мне это так скучно – не передать.

– А что за бизнес у вашего отца, если не секрет?

– Много всего, но главное – нефть.

– Нефть – это сейчас очень модно. Заняться, что ли? Ты как считаешь, Галча?

– Сережа, мы же договорились, – возмутилась Галя.

– Насчет нефти?

– Клоун.

– Согласен. Жизнь вынуждает. Лика, позвольте все же поинтересоваться: зачем вам школа танцев, если у вас нефти невпроворот?

– Что это вы меня все время подкусываете, Сергей? Вы со всеми женщинами так?

– Боже упаси! Только с красивыми.

– Тогда прощаю, но не злоупотребляйте. А насчет школы танго… Я вообще обожаю танцевать. Я, когда маленькая была, в балетной школе училась. Даже надежды подавала. Но я ленива, а в балете трудиться надо до седьмого пота и такая дисциплина. Нет, балет не для меня… Но танцевать обожаю. Особенно танго. Настоящее аргентинское танго. Я в Аргентине специально на месяц осталась, чтобы уроки брать. В Буэнос-Айресе танго танцуют прямо на улицах. Как это захватывающе красиво! Черные костюмы… Партнеры изящные, натянутые как струна… И музыка стремительная, возбуждающая… Да и вообще – всё как будто на надрыве, а вместе с тем так элегантно, так грациозно… Смотришь – и дух захватывает.

– Ну и танцуйте себе на здоровье. Школа-то зачем?

– Потому что я наконец буду заниматься делом, которое доставляет мне удовольствие. И я хоть как-то отвлекусь от всей этой пустоты, которая меня окружает. Эта бесконечная суета, показуха: у кого новейшая модель «мерседеса» или «бентли», из какого магазина шуба… Но и модели у всех последние, и одеваются все в одних магазинах. Рехнуться можно. Вот я и решила уехать от всего этого, хотя бы на год, куда-нибудь в глушь, ну не совсем в глушь, просто подальше, туда, где реальная жизнь… Посмотрела в интернете и выбрала ваш город. Мне название понравилось и монастырь ваш, а главное, от Москвы недалеко. И вот я здесь. Мне повезло – я встретила Галю, а теперь вас, совершенно замечательных… И такого душечку Станислава. И хоть вы, Сергей, меня все время подкусываете, но мне это даже нравится. Такова моя история… Вас, конечно, удивляет, что я хочу снять комнату, а не квартиру или гостиницу?

– Меня в нашей жизни уже ничего не удивляет.

Лика засмеялась:

– Меня тоже. Может быть, поэтому… Это, наверное, звучит высокопарно, но мне очень хочется пожить с нормальными людьми. Не просто общаться, а вот именно жить вместе… И плевать на всякие неудобства. Извините, я не имела в виду…

– Ничего-ничего, – перебил ее Нечаев. – Мы привыкли. А вы уверены, что мы нормальные?

– Ничего, я рискну. Ну так что, Сергей, сдадите комнату?

– Это по Галчиной части, она у нас начальник.

– Я сказала тебе, что Сережа не будет возражать, – по-настоящему обрадовалась Галя. – Ну а ты, Тонюша?

– Что я? Это вы с папой…

– Ты видишь! Я так рада! – от охватившего ее вдруг возбуждения Галя даже обняла Лику. – Я знала, что проблем не будет. Надо только комнату в порядок привести. Мы давно ею не пользовались…

– Прекрасно! Сколько вы хотите за комнату? – обратилась Лика к Нечаеву.

– Это тоже к Галче.

– Не знаю, мы никогда не сдавали, – растерялась Галя.

– Сто долларов в месяц будет нормально?

– Сколько?! – вместе воскликнули Нечаев с Галей.

– Вы считаете, больше? Скажите – деньги не имеют никакого значения.

– Да что ты, Лика! – закачала головой Галя. – Сто – это огромные деньги. Нет, мы не можем столько брать.

– Все – никаких разговоров! Сто долларов. Вы хотите все деньги сейчас, за весь год, или помесячно?

– Нет-нет! Конечно, помесячно, – испуганно запротестовала Галя.

– Как хотите, мне все равно.

Когда на следующее утро Лика в черном шелковом халате, из-под которого виднелись шелковые же пижамные белые брюки спустилась вниз, Галя уже увела все еще упирающегося Нечаева по магазинам. Лика прошла на кухню варить свой утренний кофе, пачки которого она всегда возила с собой.

Сварив кофе, Лика вернулась в гостиную и с чашкой в руке стала рассматривать фотографии на маленьком комоде, приткнувшемся к старенькому дивану, покрытому накидкой. Увидев фотографию Тони с интересным, но намного старше ее мужчиной, она взяла ее с комода и долго рассматривала. Затем, поставив ее на место, взяла фотографию молоденькой Гали с черноволосым красавцем, державшим на руках маленькую девчушку, скорее всего, Тоню. Затем фотографию этого же мужчины, улыбающегося, и в обнимку с так же улыбающимся молодым Нечаевым. Оба в белых халатах среди каких-то приборов. Рядом стояла фотография всего семейства Нечаевых с улыбающимся во весь рот Стасом. «Тут, пожалуй, без Фандорина не разберешься», – подумала Лика. Потом посмотрела на часы и, допив кофе, поднялась к себе переодеваться. Настроение у нее было на подъеме, хотя ей предстоял большой и тяжелый день.

* * *

Когда Лика вчера объяснила Нечаеву свой приезд в Епишево понравившимся ей названием города, старым монастырем с красивой трехглавой церковью, ну и конечно же, своей близостью к Москве, она немного погрешила против истины. Главной причиной приезда именно в Епишево была Катя, ее близкая подруга, единственная, кого она посвятила в свои планы и у которой здесь жила сестра. Катя сказала, что сестра у нее деловая, знает половину города и поможет Лике с ее школой. Вообще-то Лика привыкла все свои личные дела устраивать без посторонних советов и помощи. Когда у нее все получалось, ей это доставляло несравненно большее удовлетворение, когда же нет, она особенно не расстраивалась – ну так не получилось, зато не будет никаких претензий и обид. Кате она все это объяснять не стала, но согласилась на Епишево – ей было абсолютно все равно, куда ехать. Она поблагодарила подругу и взяла телефон сестры, зная, что звонить не будет.

В субботу, приехав в Епишево, она сразу сняла номер в гостинице и, оставив чемоданы, пошла прогуляться по городу: осмотреться и поспрашивать насчет аренды помещения под студию.

На витрине булочной она увидела объявление о сдаче помещения. Булочник, которого звали Афанасием Георгиевичем, сказал, что сдается не булочная, а его бывший магазин промтоваров, который он вынужден был закрыть. Когда Лика описала, какое ей нужно помещение, булочник радостно заулыбался – его магазин идеально для этого подходил. Они договорились на следующий день, в воскресенье, на десять часов.

Там же, в булочной, она повстречалась с Галей, которая сразу привлекла ее внимание своим красивым и открытым лицом. Они разговорились, и Лика пригласила ее где-нибудь посидеть и поболтать, на что Галя с удовольствием согласилась. В маленьком кафе неподалеку Галя рассказала ей о своей семье, об их собственном доме в самом центре города и о необыкновенном саде, который вырастил ее муж. Когда она рассказывала, на ее лице было выражение такого спокойного и привычного счастья, что Лике вдруг остро захотелось с таким счастьем познакомиться поближе, а еще лучше хотя бы пожить рядом с ним. Вот тогда-то ей и пришла в голову идея вместо гостиницы снять у них комнату и пожить в нормальной и, как ей показалось, счастливой семье. Свою семью она никогда ни нормальной, ни счастливой не считала. Галя с удовольствием согласилась, а на Ликин вопрос, как на это посмотрит ее муж, Галя лишь махнула рукой: – Вы не знаете Сережу. Он сама доброта…

Поднявшись к себе в комнату, Лика долго выбирала, что ей надеть, чтобы выглядеть поскромнее. Это было довольно нелегко. Но она решила, что сегодня, в конце концов, воскресенье и нарядная одежда как бы оправдана. Она надела свой самый скромный деловой костюм – конечно же, черно-белых цветов – долго разглядывала себя в зеркале и осталась довольна. Спустившись вниз, Лика в прихожей столкнулась с высоким мужчиной, которого она сразу узнала – он был на фотографии с Тоней.

– Здравствуйте! Надеюсь, я вас не напугал? – сказал мужчина.

– Здравствуйте! Я не из пугливых.

– Прекрасно. Вы, скорее всего, Лика. Мне о вас Тоня говорила.

– Вы правы, я Лика. А вы, скорее всего, кто?

– Виктор. Тоня вам, наверное, про меня еще не рассказала?

– Нет, не успела. Очень приятно, Виктор. Я вас видела на фотографии с Тоней. И я смотрю, у вас даже свой ключ. Вы им родственник, если не секрет?

– Конечно, не секрет. Тем более, Тоня сказала, что секретов от вас все равно не получится.

– Даже не надейтесь.

– Не буду, – засмеялся Виктор. – Нет, я не родственник. Мы с Тоней вместе в школе работаем.

– А, тогда это все объясняет. Особенно свой ключ.

Виктор опять засмеялся:

– Вы действительно ничего не пропускаете. Но я думаю, что о наших отношениях пусть вам лучше расскажет Тоня. Это будет как-то логичнее, да и порядочнее. Только не обижайтесь.

– Боже упаси! Я вообще никогда не обижаюсь. Мне человек или симпатичен, или нет. Вы мне симпатичны.

– Благодарю. Вы мне тоже.

– Вот и прекрасно. Извините, но мне пора, я уже опаздываю. А Тоня еще не спускалась. Но вы, я так думаю, знаете дорогу.

– Не заблужусь, – уже в третий раз засмеялся Виктор. – До скорой встречи, Лика. Очень приятно было познакомиться.

– Мне тоже. Пока, – выходя, сказала Лика.

Булочник ее уже ждал. Помещение действительно оказалось идеальным для студии: вытянутое, с двумя небольшими окнами с одной стороны и пустой стеной, вдоль которой Лика решила установить зеркало, – с другой. Булочник, оглядев Лику с ног до головы и узнав, что она приехала из Москвы и для чего ей нужно помещение, сразу заломил немыслимую цену. Но, как он ни старался, у него ничего не получилось – Лика торговалась до тех пор, пока не снизила цену втрое. Помещению требовался ремонт, и она сразу же позвонила рабочим, телефон которых он ей дал, и договорилась с ними о встрече на понедельник.

Еще вчера, простившись с Галей и вернувшись за вещами в гостиницу, Лика решила позвонить Катиной сестре, которую совсем проигнорировать ей не хотелось, и не столько даже из-за Кати, сколько из-за самой сестры, которую ей почему-то было жалко. Позвонила она с единственной целью: передать привет от Кати и распрощаться. Но Лида – так ее звали – сказала, что сестра сообщила о ее приезде, что она ее ждет, предупредила мужа, приготовила большой ужин и та просто обязана прийти. Лика пожалела о своем звонке – ей совсем не улыбалось провести воскресный вечер, выслушивая Лидины жалобы на родную сестру. То, что жалобы будут, ее сразу предупредила Катя, и оказалась права: весь вечер Лида рассказывала, как не сложилась у нее жизнь, как всю свою молодость она потратила на свою младшую сестренку, потому что матери было наплевать на них обеих, а отцу было наплевать на них на всех. И как ей, чтобы прокормить себя и Катьку, пришлось совсем молоденькой выйти замуж за этого бабника, не пропускавшего ни одной юбки, – при этом она кивнула в сторону мужа, который с первой минуты не сводил с Лики своих масляных глаз.

– Кстати, Катькин муж еще похлеще будет – всех баб в своем банке перетрахал. Но у него свой банк, а у моего – пара штанов, и то мной куплена. Сестренка у меня, конечно, красивая и не дура: когда банкир на нее глаз положил, она сразу смекнула и стала ему рожать – он лет на двадцать ее старше и всегда хотел детей, которых предыдущие жены ему не рожали. Зато сейчас она как сыр в масле. Я, конечно, за нее рада, но та могла бы как-то и помочь старшей сестре, уж коли у самой денег куры не клюют. А она вместо денег свои обноски присылает. А куда они мне? За кассой, что ли, в таком виде сидеть?! – на одном дыхании протараторила Лида и замолчала – передохнуть. Лика, получив наконец возможность вставить хотя бы слово, сказала, что Лида не права, что Катя просила передать ей деньги. Катя передавать ничего не просила, но Лике стало за подругу неловко и, достав из сумки купюру в сто долларов, она протянула ее Лиде. Та, взяв деньги, долго разглядывала купюру, словно видела ее впервые и, не сказав ни слова, положила ее под тарелку. Тут впервые за весь вечер дал о себе знать Лидин муж. Сладким голосом он спросил Лику, не будет ли у нее две по пятьдесят? При этом он с надеждой посмотрел на свою жену, кстати, тоже впервые за весь вечер. Лида сунула ему прямо под нос фигу и для надежности переложила сотню за пазуху платья. После этой несложной процедуры она вернулась к своему нытью. Лике, наконец, это надоело, и, посмотрев на часы, она твердо сказала, что ей пора домой. О ее школе танго они так и не поговорили, и только уже в коридоре, не выпуская Ликиной руки и, как ему казалось, неотразимо глядя ей в глаза, Лидин муж сказал, что он с удовольствием будет заниматься, не пропустит ни одного урока, но его она, конечно, будет учить бесплатно – все же близкие люди. Лида, вырвав его руку из Ликиной, заявила, что бесплатно они будут ходить вдвоем. Лике вдруг стало настолько противно и Лидино хамство, и ее неприязненный взгляд, и приторная улыбка ее мужа, и его липкие руки, что она очень холодно заявила: «Я не думаю, что мы настолько близки, чтобы я давала вам бесплатные уроки». Сказав это, она открыла дверь и не попрощавшись вышла из квартиры.

Выйдя на улицу, Лика с облегчением вздохнула и взяла такси. В машине она попросила шофера сначала отвезти ее в их лучший винный магазин, где надеялась купить бутылку своего любимого коньяка «Мартель ХО», рюмочку которого она всегда выпивала перед сном. Шофер посмотрел на нее с удивлением и сказал, что винных магазинов у них всего три и они все лучшие. «Мартеля», конечно же, не оказалось, но она, собираясь в Епишево, это предчувствовала и захватила с собой несколько бутылок. В магазине она все же купила бутылку армянского конька и поехала домой, вернее, к Нечаевым.