Читать книгу Божественная комедия. Ад - Данте Алигьери - Страница 8
Песнь VI
ОглавлениеСодержание. Данте в третьем кругу ада. Здесь под градом, снегом и ливнем мутной воды казнятся обжоры, увязшие в грязной тине Треглавое чудовище Цербер, страж этого круга, хватает грешников, четверит их, сдирает с них кожу. С яростью бросается он на поэтов; но горсть земли, брошенная Виргилием в тройную пасть чудовищу, укрощает его. Поэты идут далее, попирая грешников, смешанных в одну отвратительную кучу с грязью. Один из них, флорентинец Чиаако, приподнимается и, на вопрос Данта, предсказывает ему будущие судьбы Флоренции и его собственное изгнание. Данте спрашивает его об участи некоторых флорентинцев и узнает, что они в более глубоких кругах ада. Попросив живого странника напомнить о себе своим соотчичам, Чиакко упадает лицом в грязь и навсегда замолкает. В беседе о будущей неземной жизни, Виргилий и Данте приходят в границе третьего круга и, спустившись в четвертый круг, встречают демона богатства, великого врага человечества, Плутуса.
1. С возвратом чувств, к которым вход закрылся[134]
При виде мук двух родственных теней,
Когда печалью весь я возмутился,[135] —
4. Иных скорбящих, ряд иных скорбей
Я зрел везде, куда ни обращался,
Куда ни шел, ни устремлял очей.
7. Я был в кругу, где ливень проливался[136]
Проклятый, хладный, вечный: никогда
Ни в мере он ни в свойствах не менялся.
10. Град крупный, снег и мутная вода
Во мраке там шумят однообразно;
Земля, приняв их, там смердит всегда.
13. Там Цербер, зверь свирепый, безобразный,[137]
По-песьи лает пастью тройной
На грешный род, увязший в тине грязной.
16. Он, с толстым чревом, с сальной бородой,
С когтьми на лапах, с красными глазами,
Хватает злых, рвет кожу с них долой.
19. Как псы там воют души в грязной яме:
Спасая бок один другим, не раз
Перевернутся с горькими слезами.
22. Червь исполинский, лишь завидел нас,
Клыкастые три пасти вдруг разинул;
От бешенства все члены он потряс.
25. Тогда мой вождь персты свои раздвинул,
Схватил земли и смрадной грязи ком
В зев ненасытный полной горстью кинул.[138]
28. Как пес голодный воет и потом
Стихает, стиснув кость зубами злыми,
И давится и борется с врагом:
31. Так, сжав добычу челюстьми тройными,
Сей Цербер-бес стол яростно взревел,
Что грешники желали б быть глухими.
34. Чрез сонм теней, над коим дождь шумел,
Мы шли и, молча, ноги поставляли
На призрак их, имевший образ тел.[139]
37. Простертые, все на земле лежали;
Один лишь дух привстал и сел, сквозь сон
Узрев, что мимо путь свой мы держали.
40. «О ты, ведомый в бездну,» молвил он,
«Узнай меня, коль не забыл в разлуке:
Ты создан прежде, чем я погублен.»
43. И я: «Твой лик так исказили муки,
Что ты исчез из памяти моей
И слов твоих мне незнакомы звуки.
46. Скажи ж, кто ты, гнетомый мукой сей,
Хоть, может быть, не самою ужасной,
Но чья же казнь презренное твоей?» —
49. И он: «Твой град, полн зависти опасной,[140] —
Сосуд, готовый литься чрез край —,
Меня в себе лелеял в жизни ясной.
52. У вас, граждан, Чиакком прозван я:[141]
За гнусный грех обжорства, в низкой доле,
Ты видишь, ливень здесь крушит меня.
55. И, злая тень, я не одна в сем поле;
Но та же казнь здесь скопищу всему
За грех подобный!» – И ни слова боле.
58. «До слез, Чиакко,» я сказал ему,
«Растроган я твоим страданьем в аде;
Но, если знаешь, возвести: к чему
61. Дойдут граждане в раздробленном граде?
Кто прав из них? скажи причину нам,
Как партии досель в таком разладе?[142]»
64. A он в ответ: «По долгим распрям там[143]
Дойдут до крови: партия лесная,[144]
Изгнав другую, навлечет ей срам.
67. Но чрез три солнца победит другая,[145]
Изгнав лесных при помощи того,
Что лавирует, берег обгибая.[146]
70. Чело подняв до неба самого,
Они врагу тяжелый гнет предпишут,
Хоть негодуй, хоть плачь он оттого.
73. Два правых там, но слова их не слышат:[147]
Гордыня, зависть, скупость – это три
Те искры, ими же сердца там пышат.»
76. Он смолк, терзаем горестью внутри,
И я: «Еще спрошу я у собрата,
Два слова лишь еще мне подари:
82. Ах, где они? поведай мне об них!
Узнать об них горю от нетерпенья —
В аду ль скорбят, иль рай лелеет их?» —
85. И он: «В числе чернейших! преступленья
Различные их повлекли ко дну:
Нисшед туда, увидишь их мученья.
88. А как придешь в ту сладкую страну,
Молю: пусть вспомнят обо мне живые.
Довольно! дождь меня гнетет ко сну.» —
91. Тут, искосив глаза свои прямые,
Он на меня взглянул, главу склонил
И пал лицом как прочие слепые.[149]
94. И вождь сказал: «Надолго он почил:
Звук ангельской трубы его разбудит,
Когда придет Владыка грозных сил.
97. На гроб печальный всех тот звук осудит,
Все восприимут плоть и образ свой,
Услышат то, что в век греметь им будет.»
100. Мы тихо шли под бурей дождевой,
Топча в грязи теней густые кучи
И говоря о жизни неземной.
103. И я: «Учитель, меры злополучий[150]
Умножатся ль в день страшного суда,
Умалются, иль будут столько ж жгучи?[151]» —
106. А он: «К науке обратись, туда,[152]
Где сказано, что чем кто совершенней,
Тем больше зрит он благ, или вреда.
109. Хотя сей род, проклятый в злой геенне,
В век совершен не может быть вполне,
Ждет тем не мене казни утонченней.»
112. Мы обогнули путь сей в тишине,
То говоря, чего здесь не замечу;
Когда ж пришли, где сходят к глубине,[153] —
115. Враг смертных, Плутус, нам предстал на встречу.[154]
134
Обморок, в который упал Данте в конце предыдущей песни, как бы запер двери чувств для впечатлений внешнего мира. Филалетес.
135
Данте не говорит, каким образом перешел он из второго круга в третий, вероятно потому, что хотел намекнуть читателю, что душа его и по возвращении в нем чувств так сильно была потрясена горестною судьбою двух любовников, что он не обратил никакого внимания на путь, теперь им пройденный. Оно пробудилось в нем только при виде новой казни. Штрекфусс.
136
В этом кругу казнятся обжоры (і miseri profani). «Дождь, этот благодатный дар неба, оплождающий землю, здесь во мраке, недоступном для солнечного света, ничего не производит, кроме отвратительной грязи и смрада: дары неба тщетно расточаются для сластолюбцев, грешники погружены в грязь: не то же ли случалось с ними и в жизни? Они не в силах из нее подняться; тщетно пытаясь из нее освободиться, они только поворачиваются с бока на бок; если же и случится им приподняться, они тотчас же снова падают (ст. 91–93) и притом вперед головою, вместилищем их духовных сил: до того она отяжелела, что сама клонит их к земле». Копишь и Штрекфусс.
137
Подобно Харону и Миносу, Виргилиев Цербер превращен в беса, треглавый образ которого кончается в исполинского червя или змею. Червем, который точить мир, назван и Люцифер (Ада XXXIV, 107). Он с тройною пастью, с толстым чревом, с сильной (в подлин: с черной и сальной бородой, с красными глазами – сущее олицетворение обжорства. Он насыщается грязью: этим выражена ценность того, чем сластолюбцы стремятся удовлетворить свои желания, ради чего они забывают о высшем назначении человека – о развитии высших духовных сил. Лай Цербера оглушает грешников; это голос злой их совести, для которой в грязи своей они охотно желали бы вечно быть глухими.
138
Подражание Виргилию, Aen. VI, 420.
Cui vates, horrere videns jam colla colubris,
Helle soporatam et medicatis frugibus offam
Objieit Ille fame rabida tria guttura pandeni
Gorripit objectam, atque immanla terga resolvit
Pusus bumi, totoque ingens extenditur antro.
139
Не смотря на то, что грешники, наказуемые в этом кругу, имеют человеческий образ и кажутся действительными существами, они так ничтожны, что их нельзя отличить от зловонной грязи, в которую погрязла их душа. Как грязь, Данте попирает их ногами, обращая на них столько же внимания, как и на грязь настоящую. Каннегиссер. – Вообще однако ж заметим, что Дантовы тени в аду еще не совсем освобождены от земли, существо их еще связано с некоторою материальностью; в чистилище они более духовны; наконец в раю души называются уже не тенями, а светами, ибо вечно окружены светом оживляющей их радости.
140
Флоренция в это время была разделена на партии Белых и Черных, споривших между собою о первенстве (см. ниже).
141
Чиакко есть или сокращенное Джиакопо, Яков, или прозвище, которое на флорентинском наречии значит свинья. Невероятно, чтобы Данте в обращении к этому грешнику употребил сказанное слово в насмешливом тоне, при том глубоком участии, которое он принимает в его судьбе. Во всяком случае, эта игра слов между Чиакко, Яков, и чиакко, свинья, резко характеризует представителя греха, здесь наказуемого. Этот Джиакопо или Чиакко, по словам древнейших комментаторов, быль судья и веселый собеседник, приятный в обществе. Об нем упоминает Боккаччио Decamer. IX, 8.
142
Данте спрашивает о судьбе родного города, потому что весною 1300 дела Флоренции находились еще в нерешенном состояния.
143
Для ясного уразумения предсказания Чиакко необходимо знать политическое состояние Флоренции того времени, тем более, что эти исторические сведения послужат нам впоследствии ключом для объяснения многих мест Дантовой поэмы. В конце XIII столетия, Флоренция, изгнав партию Гибеллинов, наконец могла насладиться некоторое время миром; но это спокойствие было непродолжительно. Пистоия в то время входила в состав гвельфского союза в Тоскане, имея такое же народное правление, как и Флоренция. Одна из знаменитейших фамилий этого города, Канчелльери, разделилась на две линии: члены одной назвали себя по матери, Бианки, белыми, члены другой, в противность ей, назвались черными. Эти партии давно уже враждовали между собою и нередко приходили в кровавые столкновения; во в 1300 вражда их загорелась с новою силою. Амадоре, один из партии Черных, поссорившись, ранил своего родственника Ванни (из партии Белых). Отец Амадоре, человек миролюбивого характера, отправил сына к отцу раненного извиниться в своей запальчивости; но этот последний, вместо того, чтобы слушать оправдания, велел схватить Амадоре, и, сказав, что мечем, а не словами, решаются такие оскорбления, отрубил ему правую руку. Это злодейство тотчас разделило весь город: одни приняли сторону Черных, другие Белых. Но распря не ограничилась одной Пистойей, а тотчас же передалась и Флоренции, где враждебный дух Гвельфов и Гибеллинов еще несовершенно был подавлен. Во Флоренции сторону Черных приняли члены старинного дворянского рода Донати (под предводительством Мессера Корсо), а сторону Белых новый дворянский дом Черки (под начальством Мессер Виеро). Смуты и кровопролитные драки распространились по всему городу. В это время Флоренция управлялась приорами, избиравшимися ежегодно по 6 человек, каждый на два месяца. Желая прекратить волнения, они, согласно с преданием, по совету Данта, бывшего с 15 Июня по 15 Августа прошедшего года приором Флоренции, изгнали из города предводителей обеих партий: Черных в Перуджию, Белых в Сарзану. Это было в феврале 1301. В то время Черные обратились к папе Бонифацию VIII с просьбою прислать им стороннего правителя для водворения у них порядка. Между тем Белые, как менее виновные, вскоре были призваны обратно, под предлогом, что климат Сарзаны был для них вреден, и действительно многие из них погибли от болезней. Возвратившись в город, они успели в Июне 1301 изгнать и остальных из партии Черных, которые и удалились к своим вождям в Перуджию. Принимал ли какое участие Данте в этих интригах партий, очень сомнительно: достоверно только то, что он в то время употребляем был для политических дел и был отправлен послом к Бонифацию VIII. Между тем Бонифаций, доброхотствуя Черным, как истым Гвельфам, отправил, вероятно по их же проискам, Карла Валуа, брата французского короля Филиппа Прекрасного, во Флоренцию под личиною миротворца. Начальство города приняло его с честью и, по принесении им клятвы в ненарушительном повиновении законам республики, уполномочило его преобразовать и успокоить республику. Вскоре однако ж он ввел в город вооруженное войско. Этой минутою воспользовались Черные, ворвались в город и пять дней к ряду опустошали его огнем и мечем. Карл не принял решительно никаких мер для прекращения этих смут и только заботился о том, чтобы всеми зависевшими от него средствами добыть поболее денег; вместе с тем он изгнал из города под различными предлогами всех неприязненных ему граждан, между прочими и нашего поэта с множеством Белых. Впрочем, многие из этой партии оставались в своих домах и после отбытия Карла из Флоренции (в 1302), и только в 1304 были окончательно изгнаны. Филалетес и Вегеле (Dante's Lebeu und Werke, 1852, 117 и д).
144
Партия лесная (la parte selvaggia) – партия Белых, названная так потому, что ее предводитель Виеро был урожденец лесной провинции Вальди Ниеводе. К ней принадлежал Данте. – Другая партия Черных.
145
Т. е. в истечении трех солнечных годов партия Черных победит Белых. Данте читает от изгнания Белых в Июне 1301 до 1304, когда окончательно были изгнаны Белые.
146
В подлин: che tette piaggia; piaggiare (от piaggia) собственно: лавировать около берега, louvoyer ie long de la cote, отсюда в политике: louvoyer, играть двусмысленную роль (Vocabolario Dantesco par L. G. Blanc, 1852). – Здесь очевидно разумеется Бонифаций VIII (см. выше).
147
Ответ на второй вопрос Данта. Кто эти два правые, трудно решить. Думают, что Данте разумеет здесь себя и друга своего, Гвидо Кавальканти, что однако ж невероятно, потому что Гвидо был в числе тех Белых, которые, по совету Данта же, были изгнаны в Сарзану. Скорее можно допустить, что эти правые – Бардуччио и Джиованни да Веспиньяно, о которых упоминает флорентинский историк Виллани (Villani, X, 179).
148
Не смотря на все грехи этих государственных людей Флоренции, Данте не может не отдать справедливости великим их талантам. Все они, исключая Арриго, из благородной гибеллинской фамилии Физанти, помещены в более глубоких кругах: Фарината между ересиархами (Ада (X, 32)), Теггьяио и Рустикуччи между содомитами (XVI, 41–44), Моска между сеятелями расколов (XXVII, 106). См. ниже.
149
Слепые духом.
150
«Как глубокомысленно спрашивает Данте об отдаленной будущности и грядущем состоянии душ после воскресения мертвых в день страшного суда при виде грешников, прилепившихся всей их душою только к низкому настоящего!» Копишь.
151
В подлин.: о saran si cocenti.
152
Виргилий обращает его к Аристотелевой философии, которая учит, что существо, чем более совершенствуется, тем восприимчивее становится для радости и скорби. Св. Августин говорит: «Cum fiet resurreсtio carnis, et honorum gaudia et malorum tormenta majora erunt»
153
Они приходят к внутренней границе третьего круга, где спуск в четвертый круг.
154
Плутус, мифологическое божество богатства.
