Читать книгу Богиня - Дара Преображенская - Страница 6

……Меня закрыли в комнате и не выпускали оттуда. Это была совсем другая комната, она была намного меньше, чем наша с Лейлой, и внутри неё совсем не было окон, своего рода, некий склеп. Поэтому я не знала, день или ночь, потому что комната всегда оставалась тёмной. Меня никто не тревожил и не приходил ко мне в последующие два дня.

Лишь только утром и вечером кухарка Диляра вместе с прятавшимся за её юбками Хабибом навещали меня, чтобы оставить мне скудную еду.

Нет, это был не плов и не пахлава, а жидкая похлёбка, в которой едва различимо плавали кусочки баранины. Диляра ставила на пол свечу, и тотчас комната вся целиком освещалась, словно, таинственная пещера Али-бабы.

– О, Аллах, – причитала Диляра, – прости душу нашей жестокой хозяйке. Она не ведает, что творит.

С этими словами Диляра ставила поднос на пол, а мой нос тотчас улавливал ароматы похлёбки. Я заметила Хабиба.

– О, Хабиб, что ты здесь делаешь? Возвращайся обратно к тётушке, иначе если тебя увидят здесь со мной, тебе не сдобровать.

Хабиб вытирал слёзы и мотал своей детской головой:

– Нет, сестра. Мама злая, а ты – добрая. И Альфия – тоже злая.

– Но тебе попадёт.

– Они не найдут меня, – уверил меня мальчик.

Я ела, а затем Диляра уносила пустую миску, чтобы никто ничего не заметил.

На третий день моего заточения в дверях заскрежетал замок, и в комнату вместе со свечой вошла сама тётя Амиран. Тусклый свет свечи осветил её золотые браслеты и серьги.

– Знаешь ли ты, Марджина, почему оказалась здесь? – наконец, после долгого молчания я услышала властный голос Амиран-апы.

– Я разбила Вашу дорогую китайскую вазу, – ответила я.

– Очень дорогую, заметь, которую мы хранили в этом доме очень давно, ибо этой вазы касался покойный император династии Чинь. И это была последняя капля в чаше моего терпения. Ты невнимательна, непочтительна и ленива, к тому же, ешь даже больше, чем твоя сестра, а я очень довольна ею. Я думаю, пожалуй таким, как ты место в домах терпимости, и я продам тебя моей знакомой Фатиме.

Она вдруг замолчала, и мне показалось, что прошла целая вечность прежде, чем тётя Амиран заговорила вновь под дрожание одинокой свечи.

– Но всё можно изменить, – вдруг сказала Амиран-апа.

– Изменить?

– Если ты скажешь, что ты знаешь об алмазе.

– Но я ничего не знаю, – простодушно ответила я.

Тётя Амиран вздохнула.

– Хорошо. Сегодня ты останешься без еды, а завтра я решу, что с тобой делать.

Она ушла со свечой, и в комнате снова стало темно и неуютно. Правда, в ту ночь мне не суждено было голодать. Часа через два по моим ощущениям в комнату вошла Диляра с подносом.

– Я принесла тебе рагу. Ты, должно быть, проголодалась, девочка.

Свет свечи позволял рассмотреть уже немолодое лицо этой доброй женщины. У неё были глубокие чёрные восточные глаза, в которых горел огонь мудрости. «Наверное, подобный взгляд принадлежит всем старикам», – подумала я.

На ней было тёмно-вишнёвое платье с жёлтой полосой по воротнику и подолу.

Наверное, в молодости она была очень хороша собой, но почему-то одинока.

– Спасибо, Диляра-апа, – произнесла я.

– Кушай, девочка, во имя Аллаха, и не думай о плохом.

Курица оказалась очень сочной, возможно, больше мне будет не суждено так вкусно и сытно поесть, судя по угрозам тёти Амиран.

В течение некоторого времени мы так и сидели молча. Наконец, я спросила:

– Диляра-апа, расскажите, почему до сих пор Вы одна?

Она тяжело вздохнула, поправила платок, скрывавший её густые уже поседевшие волосы.

– Когда-то я любила, и возможно, была бы очень счастлива с ним.

– Возможно? Но Вам что-то помешало? – спросила я.

– Он погиб где-то в горах, и я ничего о нём не знаю до сих пор.

Слёзы проступили на моих глазах, ещё немного, и я бы разрыдалась, но мой восточный темперамент и горячая кровь возобладали. Я сдержала свои эмоции и только грустно произнесла:

– Мне жаль, Диляра-апа. Мой отец тоже погиб в горах. И теперь у меня никого нет.

Я почувствовала, как Диляра-апа погладила меня по голове. Она сочувствовала мне, и от этого на моей душе стало теплее.

– А где же Хабиб? – спросила я.

– Он спрашивал о тебе, но я уложила его спать.

– Хабиб – добрый мальчик, – сказала я.

– Совсем не такой, как его родители, – едва слышно проговорила кухарка, возможно, боясь, что нас могут услышать.

Кроме рагу Диляра-апа принесла ещё кусочек халвы, той халвы, которую я всегда так любила.

Она ушла, оставив меня совершенно одну. Свеча дрожала, я ещё раз вдохнула ароматные запахи, исходящие от рагу.

«Почему Амиран-апа думает, что я могу что-то знать об алмазе?» – подумала я.

Мысленно я возблагодарила Аллаха, что тётя Амиран не догадалась обыскать меня, ведь алмаз хранился в кармане моей внутренней юбки. В тот вечер я так и не смогла спокойно уснуть, вспоминая всю свою жизнь, родной дом в Бухаре, в котором существование моё было вполне беззаботным. Я беспокоилась за Лейлу, ведь моя младшая сестрёнка был такой беззащитной. Я бы смогла помочь ей, если бы почувствовала, что ей плохо.

Свеча погасла, рагу и халва были съедены.

Диляра-апа пришла за тарелками уже под утро, чтобы Амиран не узнала о её скромной помощи мне.

– Хабиб ещё спит? – спросила я.

Кухарка кивнула:

– Да. Но скоро он проснётся.

…Тётушка Амиран осуществила свою угрозу, и я поняла это, когда в мою «маленькую тюрьму» вошли две женщины. Одной из них была сама Амиран-апа. Второй оказалась женщина средних лет в очень дорогом платье с изумрудными перстнями на пальцах её ухоженных изящных рук. Её густые волосы были спрятаны под великолепной работы накидку с жемчугами. Она была немолода, но всё ещё красива. У неё была загорелая кожа темнее, чем у жителей Солнечного Самарканда. Войдя, он обе остановились напротив меня.

Я заметила, каким оценивающим взглядом смотрела на меня незнакомая гостья. Я встала, потому что меня приучили в присутствии старших вести себя почтительно.

– Вот, Фатима-апа, это и есть та самая девочка, о которой я говорила Вам, – сказала Амиран, указывая на меня.

Я видела, как гостья одобрительно закивала.

– Она хороша собой, и я уверяю вас, дорогая Фатима, в будущем эта девочка принесёт много денег Вашей котхе.

– Я вижу, – улыбнулась Фатима-апа.

Она обошла меня кругом, посмотрела в моё лицо. Я опустила глаза, потому что гостья очень пристально глядела на меня.

– Она, конечно же, не умеет танцевать, но в Вашей котхе её обучат. Я видела, как она двигается по дому. Она довольно пластична.

Фатима взяла меня за руку и повернула вокруг оси. Мои длинные юбки заколыхались.

– Весьма недурно, – прокомментировала Фатима-апа.

Она ещё раз прокрутила меня вокруг оси, будто лишний раз решила полюбоваться моими движениями.

– Ну, как? – спросила тётя Амиран, – Как видишь, я плохого тебе не посоветую, иначе я бы не носила имя Амиран Джелиль.

Я почему-то подумала в этот момент, должно быть, Альфия ужасно обрадуется, когда меня увезут из этого дома.

Я представила себе высокомерную Альфию, которая ни на что не была способна, кроме как примерять свои многочисленные наряды. После гибели моего отца, один из его братьев дядя Исмаил стал ещё богаче; получается, горе, случившееся в моей семье, принесло им только больше счастья.

– Ты ещё сомневаешься, Фатима? – сквозь завесу своих мыслей услышала я голос тёти Амиран.

– Не могу только одного понять: почему ты так сильно хочешь мне продать эту девочку? Разве она тебе не родственница?

Мне вдруг в этот момент так хотелось крикнуть:

– Стыдитесь тётя Амиран! Ведь я же – племянница Вашего мужа!

Но я не сделала этого, боясь, что своим сопротивлением я навлеку гнев Амиран-апы. Она лишь пожала полными плечами:

– Нет. Эта девочка не является моей родственницей. Она лишь из жалости проживает в этом доме. Лишь только из-за моей доброты и жалости, Фатима-апа. Да будет Аллах милосерден ко мне.

– Разве у девочки нет родственников, которые кинутся искать её? – не унималась Фатима.

– Нет. За это можешь не волноваться. Она – абсолютная сирота, и никто не станет искать её.

– Чем она навлекла твоё недовольство, что ты хочешь отдать мне её за определённую мзду? – спросила Фатима-апа.

– Девочка абсолютно не приспособлена быть хорошей служанкой, а в моём доме нужна служанка.

– Почему ты решила, что она непременно станет хорошей танцовщицей в моей котхе?

– Посмотри только, как изящны её движения, словно она не просто совершает их, а играет на кифаре. Поверь мне, Фатима, она станет настоящим сокровищем в твоей котхе. Благодаря мне эта девочка не умрёт от голода на улицах Самарканда.

– Но, может быть, у неё есть братья и сёстры? Они начнут искать её?

Я видела, как Амиран-апа только махнула рукой.

– Не думай об этом, Фатима. Даже если это и так, её сестра не предпримет ничего, чтобы разыскать её.

– Почему ты так уверена в этом? – произнесла Фатима-апа.

Тётя Амиран вздохнула и с нетерпением заговорила:

– Её сестра не способна на такое. И потом, если ты не хочешь брать её, так и скажи; я продам её в другую котху, будь уверена.

Данная угроза, казалось, возымела своё действие.

– Сколько ты просишь за эту девочку? – спросила Фатима-апа.

– Всего лишь семьдесят пять динариев. Согласись, это – самая подходящая цена.

– Семьдесят пять динариев? – спросила тётя Амиран, казалось, она в душе оценивала эту сумму и то, на что её можно было потратить.

– Больше я не дам. Её ещё многому нужно обучить, – наконец, категорически заявила Фатима-апа.

– Хорошо. Идёт.

– Дай-ка я получше рассмотрю свой «товар», здесь слишком темно. Идём, малышка.

Я почувствовала, как гостья потянула меня за руку, чтобы я вышла из комнаты, в которой находилась всё это время. Мы оказались в холле, где обычно любила проводить время тётя Амиран, когда сидела на софе возле окна и ела свой изюм или халву. Я сощурилась, когда увидела яркий свет. Я впервые осознала, как это прекрасно, когда небо голубое, а солнце такое ясное.

День обещал быть тёплым несмотря на поздний ноябрь. Приближалось празднование Нового года.

Когда я оказалась в холле, то смогла рассмотреть Фатиму. В свете свечи она казалась старше своих лет, но теперь я увидела, что ей не больше тридцати – тридцати пяти лет. Её губы были ярко накрашены, а на щёки умело наложены румяна. Впервые в своей жизни я видела женщину, пользующуюся макияжем для своей красоты. В её ушах красовались довольно тяжёлые серьги в виде массивных кругов из чистого золота. Она была красива, но эта красота уже начинала постепенно увядать.

Я услышала, как тётя Амиран шепнула мне на ухо:

– Ты ещё не передумала, мерзкая девчонка?

Я нахмурилась и оттолкнула Амиран-апу.

– Конечно, не принято, чтобы дети говорили в присутствии взрослых, но я всё равно скажу.

– Что!

Лицо тёти Амиран выразило возмущение.

– Пусть Аллах решит Вашу дальнейшую судьбу, тётя Амиран. Видит Всевышний, я ни в чём не виновата перед Вами, но Вы ненавидите меня и Лейлу только за то, что мы являемся дочерьми брата Вашего мужа. Сейчас Вы властны надо мной, потому что я – не взрослая, как Вы. Однако придёт время, когда всё изменится.

Слёзы выступили на моих глазах

– Говорят, у обречённого на казнь есть право на последнее слово. Так вот, у меня тоже есть последнее желание.

– Говори, – упавшим голосом произнесла Амиран-апа, – Каково твоё последнее желание?

– Я хочу попрощаться с Лейлой, – разрываясь от слёз, произнесла я.

– Хорошо.

Она позвонила в свой звонок, пришла служанка, чтобы отвести меня в последний раз в мою комнату. Я должна была собрать свои вещи в дорогу.

– Лейла придёт к тебе, и вы попрощаетесь, – сказала Амиран-апа.

Краем глаза я видела, как тётя передавала деньги гостье, те деньги, которые она заплатила за меня, словно, я была товаром.

В нашей с Лейлой комнате было также пусто и неуютно. Она стала ещё более пустой, потому что все мои вещи были собраны и упакованы и погружены в повозку, а точнее, в экипаж, на котором приезжала Фатима-апа.

Лейла вошла в комнату, и мы горячо обнялись с ней, словно, виделись в последний раз.

– Марджина, почему ты так грустна? – услышала я надрывающийся голос младшей сестры, – Что случилось?

– Послушай, Лейла, скоро, а точнее, сейчас я уеду.

– Куда?

– Я не знаю.

– Скоро ли мы увидимся? – спросила Лейла.

– Я ничего не знаю, сестричка.

Я видела, как слёзы потоком полились из глаз Лейлы. Она вытирала их рукавом своего платья, а они всё капали и капали.

– Это из-за того, что ты разбила ту злосчастную вазу? – спросила Лейла и ещё крепче обняла меня.

– Да. Тётушка Амиран очень разгневалась на меня тогда.

– Я слышала, тебя держали в той ужасной комнате на втором этаже. Но ведь ты вернёшься? Ты обязательно вернёшься? – продолжала причитать Лейла.

– Я вернусь, – солгала я.

– Подожди, я попрошу тётю Амиран, чтобы она отпустила меня с тобой.

– Не надо. Не стоит делать этого, Лейла. Я….я обязательно вернусь.

Она посмотрела в мои глаза, я опустила их, потому что совсем не могла лгать.

В этот момент в комнату вошла Карима – она из служанок в доме тётушки Амиран.

– Мне велено поторопить вас. Экипаж уже готов, и вот-вот тронется в путь, – сказала Карима.

Мои объятия с Лейлой разъединились теперь уже навсегда. Перед тем, как выйти вслед за Каримой, я сказала, обратившись к Лейле:

– Пусть Аллах хранит тебя, сестрёнка. Никогда не позволяй никому обижать себя, и будь счастлива. Помни, что ты свободна в этом мире, и никто не вправе обижать тебя. Помни об этом. Так когда-то говорил наш отец.

– Почему ты говоришь так? Ведь ты же вернёшься? Вернёшься? – плакала Лейла.

– Я вернусь. Обязательно вернусь. – я вытерла слёзы и пошла вслед за Каримой.

Когда мы спускались с крыльца, чтобы сесть в экипаж Фатимы, я заметила фигуру Альфии. У неё был злой взгляд, а губы улыбались в ядовитой улыбке.

– Слава Аллаху, тебя больше не будет в моём доме. И я буду считаться здесь первой красавицей.

– Возможно, но твой муж будет старым и уродливым, – достойно ответила я.

Я видела, как маленький Хабиб рвался ко мне, но слуги не пускали его, и он беспомощно топал своими ножками.

– Пустите, пустите меня к Марджине! – кричал мальчик.

Его увели в дом, а экипаж, наконец, тронулся в путь.

…….Смотря на яркое слепящее Солнце в то время, как в пути тряслась наша повозка, я задумалась над тем, изменилась бы так круто моя жизнь, если бы я всё же отдала алмаз тёте Амиран? Наверное, не изменилась бы. Скорее всего, я бы так и осталась прислуживать в доме моих родственников. первое время со мной бы хорошо обращались, но затем тётя Амиран непременно проявила бы худшие стороны своей души. Она получила бы желаемое и потеряла бы ко мне всякий интерес. Возможно, я бы нянчила детей Альфии, когда она вышла бы замуж, если, конечно, мне бы доверили их.

Может быть, впоследствии тётя Амиран нашла бы способ, чтобы избавиться от меня, ведь я не отличалась той покорностью, которая должна быть присуща слугам.

Я была вольнолюбива и достаточно эгоистична, как утверждала моя хозяйка. Я не так часто опускала глаза, как того требовали обычаи вести себя слугам в присутствии господ.

Я вдруг представила себе худое бледное личико Лейлы, что мне стало совсем грустно. Так грустно, что слеза упала на мою ладонь. Я постаралась скрыть её и отвернулась. Когда-то в детстве отец говорил мне:

– Никогда не показывай своих слабостей людям, ибо однажды они могут воспользоваться этим, когда ты от них совсем не ждёшь.

О, как мудр был его совет! О, и как бы мне хотелось быть рядом с отцом в далёком Китае или далёкой Турции, стране османов!

Увы…

Однако слёзы мои не остались незамеченными для Фатимы. Она улыбнулась мне, повернув своё лицо ко мне:

– Один восточный поэт сказал: «Не грусти. Однажды жизнь твоя изменится к лучшему. Не грусти. Однажды беды твои покажутся тебе смешными».

– Вы любите поэзию? – спросила я.

– В моей котхе все любят поэзию. И я уверяю тебя, дорогая моя, тебе там обязательно понравится.

– Я хочу видеть своих родителей, – пробормотала я.

Фатима-апа вздохнула.

– Послушай. Я тоже рано лишилась родителей, и это было тяжёлое испытание для меня. Я стала танцовщицей ублажавшей богачей в чайных домиках. Но затем моя жизнь изменилась, когда я вышла замуж. Аллах не дал мне детей, но он позволил мне устроить самую знаменитую котху в Аравии недалеко от Багдада.

– Так мы едем в Багдад? – спросила я, удивившись.

– Да, и ты будешь учить поэзию и станешь самой известной танцовщицей во всём арабском мире. Я чувствую это. В тебе есть и шарм, и характер, как раз то, что сведёт любого мужчину с ума, ты ещё не понимаешь, о чём я говорю, но когда ты вырастишь, то поймёшь.

Слова Фатимы доносились словно из другого мира, я не заметила, как уснула.

…Мне снился мой родной дом, цветы на окне, которые поливала Секхет, птицы, в клетке, что пели рано по утру, будя меня на утренний намаз в мечети. А затем в дом вошли какие-то чёрные чудовища. Их лиц я не видела, они шли по комнатам, уничтожая всё на своём пути, оставляя ужас и смерть после себя.

– Мама! Мама! Лейла! Отец! – кричала я.

Но никто так и не услышал меня в моём сне. Я знала, я чувствовала, что эти чудовища вот-вот сожгут мой дом, и, кажется, уже начала слышать запах гари совсем рядом.