Читать книгу Последняя принцесса - Дарина Ладорская - Страница 12

В полночь, когда яркий диск луны осветил крыши домов Эденваля, на окраине района бедняков, на маленькой улочке, ведущей к самому мрачному месту в столице, остановился экипаж. Дверца отворилась, и на разбитый, весь в трещинах, тротуар ступил одинокий юноша с бутылкой виски в руках. Ступил и тут же пошатнулся. Кучер спрыгнул с насиженного места и ухватил юношу за локоть, но Люциен Монтфрей хлопнул его тростью по руке. Не сильно, но убедительно. Достаточно убедительно, чтобы через секунду экипажа и след простыл.

Он остался один на улочке, где пахло нечистотами, грязью, бродягами. Здесь жили люди, которым ни где не было места, у которых не было собственного пристанища. В этот особенный день Люциен ощущал себя именно таким: человеком без места, ужасно одиноким и брошенным на произвол судьбы. Ему некуда было пойти, кроме одного особого местечка неподалеку от этой Брошенной улицы. Да, она действительно так называлась. Брошенная улица – богами забытая дорога, ведущая к колыбели мертвецов.

Тяжело опираясь на трость, Люциен прошел к крайнему дому, дальше которого раскинулось большое, кажущееся на первый взгляд пустым, поле. Его никто не остановил, не окликнул, хотя изредка он замечал, что кое-кто, притворяющийся спящим, косится в его сторону. Один такой мужчина, спящий на голой земле, укрытый драной шинелью, протянул вперед руку. Лулу, по доброте душевной, бросил в раскрытую ладонь золотую монетку и прошел дальше, ни разу не обернувшись.

Дорога привела к невысокой, с его рост, каменной ограде. Поцарапанная, местами осыпавшаяся, покрытая мхом, она выглядела древнее, чем русалки, которые исчезли больше тысячи лет назад. Здесь Люциен ощущал небывалую силу, словно все боги вселенной устроили тут свою штаб-квартиру. И хотя за оградой всегда было холодно, а по земле струился серебристый туман, он любил это место больше, чем собственный дом. Точнее, полюбил его совсем недавно. Неделю назад, когда похоронил здесь лучшего друга.

Он ткнул тростью в железную створку ворот, и она со скрипом отворилась. Ворота здесь никогда не запирались, никем не охранялись, но желающих прийти и нарушить покой мертвых все равно не было. Не от кого было охранять это кладбище для простолюдинов.

Тенью Люциен проскользнул внутрь и вернул створку на место, словно никто здесь не проходил. Он был на этом кладбище всего один раз, в тот день, когда копал могилу, но очень хорошо ориентировался, будто невидимые стрелочки указывали ему путь. Он аккуратно, стараясь не потревожить чужие могилы, зачастую безымянные и неухоженные, прокладывал себе путь и наконец добрался до нужного места.

С помощью Дэниара он позаботился, чтобы могила была красивой, утонченной и благородной, каким был его друг. Здесь установили мраморное надгробие (возможно, первое и единственное на этом кладбище), рядом небольшую белую скамеечку для посетителей, и все это ограничили кованной черной оградой, чтобы проходящий мимо путник ненароком не наступил на могилу.

Шатаясь, Лулу нащупал маленькую дверцу и ступил в Усыпальницу, так он в шутку прозвал это место. После долгих переговоров с отцом он все-таки добился, чтобы от тела не избавлялись, как от дохлой крысы. Его друг, в чем бы его ни обвиняли, был достоин человеческих похорон, со жрецом и церемонией. В конечном счете Фабирон разрешил похоронить его на кладбище для простолюдинов, и Люциен не стал сопротивляться, хоть это не было достойным местом для покойного дворянина. Но, по крайней мере, это не канава, куда его могли бросить. И не свиньи, которым могли его скормить.

– С днем рождения, Робейн! – Люциен поднял вверх бутылку. Темная жидкость ударилась о стенки сосуда. – Я приготовил тебе подарок, но не дотерпел и начал его пить еще по дороге.

Сделал смачный глоток. Виски, долгое время хранившийся в неприкосновенных запасах отца, обжег горло, разлив по телу приятное, успокаивающее тепло. Ночь была настолько прохладной, что изо рта Люциена вырывались струйки пара, но он не чувствовал холода: на кладбище ему было уютнее, чем в собственной комнате у камина.

– Спасибо, Лулу! – прошептал чей-то глухой, словно в отдалении, голос.

Бутылка с глухим звуком упала на землю, но не разбилась: лишь расплескала содержимое, пропитывая могилу Робейна алкоголем. Хозяин напитка растворился в воздухе, оставив от себя увядающее облачко пара, вырвавшееся изо рта вместе с криком, когда призрак утянул его за собой. На свою сторону.

За Черту.

Люциен побелел от неожиданности, но не удивился, когда мир вокруг слегка изменился. Он по-прежнему сидел на скамейке, и видел то, что видел секунду назад, только теперь очертания предметов стали подвижными, как языки пламени, на которое дует сильный ветер и никак не может потушить. За Чертой не было никаких звуков вроде пения птиц, журчания воды, шума ветерка, играющего в листьях деревьев. Только Голоса. Голоса призраков.

– Я надеялся, что ты придешь, – коротко бросил Люциен, стараясь успокоить собственное сердце, и повернул голову направо, туда, где на скамеечке, положив ногу на ногу, расположился Робейн Альдорски.

Как и все призраки, его кожа была совершенно белой, светящейся в несколько обесцвеченном мире мертвых. За Чертой все теряло свой настоящий окрас. Все, кроме глаз мертвецов. Словно в насмешку над Люциеном, они оставались такими же яркими и живыми, как при жизни. Нет, даже живее, чем при жизни. Вот и когда-то золотые волосы Робейна превратились в длинные белоснежные лохмы, находящиеся в непрестанном движении. Так выглядят волосы уходящего на дно человека. Но глаза, обращенные на Лулу, оставались такими-же пронзительно синими, как при жизни. Даже живее.

– Такой великий день, – засмеялся Робейн, и волосы заколыхались еще сильнее. – Ты всегда праздновал его лучше, чем свой собственный день рождения. Кстати, ужасно выглядишь.

– Плохо сплю в последнее время, – нахмурился Люциен и пожалел, что не удалось пронести за черту бутылку. Сейчас бы не помешало сделать глоток, потому что внутри все съежилось от осознания, что эта встреча может быть последней. А затем в том месте, где он хранил самые лучшие чувства в отношении Робейна, останется только рана, с которой ему уже удалось сжиться за неделю. И которая будет саднить с новой силой, как только он вернется в обычный мир.

– Снится моя казнь? Я же говорил: не стоило тебе ее видеть. Ты впечатлительный.

– Но я должен быть ее увидеть. И поддержать твою маму.

– Она в порядке? – Лица Робейна коснулась тень беспокойства. – Я не могу покидать пределы этого кладбища. Она не приходила сюда. Я волновался, вдруг с ней что-то случилось.

– Она заболела. – Люциен сжал кулаки и снова разжал их, ощущая собственное бессилие и вину. – Перестала есть, ушла в себя. Сестра увезла ее в Триорн, сказала, что позаботится о ней, но сейчас я думаю, что мне стоило самому…

– Ты все сделал правильно, – Робейн снова улыбнулся. Как всегда по-доброму, заботливо. Лулу пришлось прикусить щеку, чтобы проклятые слезы не навернулись на глаза.

Какое-то время они сидели молча. Тело Люциена покалывало, сказывалось долгое пребывание за Чертой. Скоро из носа потечет кровь, а если даже после этого он не выйдет в реальный мир, то упадет в обморок и рано или поздно умрет за Чертой. Хуже участи не придумаешь. Тело сгниет за несколько секунд и вылетит в реальность, как ядро из пушки, а во время перехода остатки истлеют и превратятся в прах. Ветер его развеет. Не останется ничего.

Хотя время и поджимало, он никак не мог заставить себя спросить то, что очень хотел узнать. Поэтому спросил о другом:

– Почему ты не можешь выходить за пределы кладбища?

Робейн удивленно посмотрел на него.

– Разве сестра не объяснила тебе, как это работает? Или ты никогда не спрашивал? А впрочем, чему я удивляюсь. Душа становится призраком, когда после смерти преступает Черту. Поэтому первое место, где мы можем бродить, это место, где умерло наше тело. Мы, если можно так выразиться, по-прежнему привязаны к телу тонкой ниточкой. Но затем тело переносят куда-то, и призрак следует за ниточкой до этого нового места. Таким образом, за Чертой у нас есть только два обиталища: место, где мы умерли, и место, где лежит наше тело.

– То есть тебя можно найти не только здесь, но и на Кидмарской площади? – уточнил Люциен, пытаясь осознать и запомнить все, что ему говорили. И хотя минуту назад пьяный мозг ничего бы не запомнил, переход за Черту отрезвил его быстрее, чем купание в ванне со льдом.

– Да. Теоретически. Но у меня нет никакого желания там появляться. Неприятные воспоминания, знаешь ли. Поэтому я брожу по кладбищу, общаюсь с новыми друзьями.

– Поэтому моя сестра иногда появляется в Рашбарде? Потому что умерла там?

– Конечно. – Робейн хлопнул его по плечу, и леденящий холод пронзил все его тело от шеи до пупка. – Я удивлен, как ты раньше до этого не додумался.

– Никогда не задумывался. Я всегда настолько рад ее видеть, что остальные мысли просто вылетают из головы.

И снова молчание. Дрожь в теле Люциена становилась все сильнее, у него затряслись руки. Так Черта тонко намекала ему, что пора бы выйти. Но он не мог уйти, ничего не узнав о причине смерти Робейна.

– Лулу, спроси уже. Я же вижу, как вопрос вертится на твоем языке.

Люциен набрал в грудь побольше воздуха. Или не воздуха. Скорее всего, за Чертой не было кислорода, не было самого понятия воздуха, но легкие что-то перерабатывали, и, по правде сказать, ему было плевать, что именно.

– Ты правда выдавал себя за принца Симиэля?

– А сам как думаешь?

– Хватит юлить! Сам же заставил спросить, а теперь на попятную?

– Ладно-ладно, – Робейн снова рассмеялся. Он явно пребывал в хорошем расположении духа. – Я ни за кого себя не выдавал. И не подстрекал людей на бунт. По крайней мере, в открытую. Но я действительно попытался украсть из королевской библиотеки один очень интересный документ.

– То есть как это в открытую? То есть, подстрекал тайно? Неужели есть люди, которые собираются пойти против Элитарии? Против моего отца? И что это за бумажка такая, ради которой ты пожертвовал своей жизнью?

– Тш-ш-ш, – Робейн приложил палец к губам. Выглядел он таким лукавым, что Люциену стало не по себе. О каких еще секретах лучший друг забыл ему сообщить? – Послушай меня внимательно, хорошо? Я знаю одну тайну, которую могу доверить только тебе. Эта тайна может изменить ход истории. Но ты должен пообещать, что твой отец об этом не узнает ни при каких обстоятельствах. По крайней мере, не от тебя.

Брови Люциена сошлись на переносице. Его отец не был идеальным, и в данный момент, глядя в глаза своему единственному другу, которого он убил из-за какой-то нелепой кражи и ложно обвинил в измене, Лулу чувствовал настолько сильную ненависть к Фабирону Монтфрею, что сам удивился, как ему тяжело сейчас сказать Робейну «да». Если он ненавидит отца, не должен ли он согласиться незамедлительно? Может даже самому возглавить проклятый бунт? Но крохотная часть души противилась секретам, противилась выбирать другую сторону, ведь он был Монтфреем, и отец всегда говорил, что нет ничего ценнее семьи. В конце концов Лулу выдавил из себя:

– Клянусь.

Лицо Робейна расслабилось, словно ничего другого он и не ожидал услышать.

– Я знаю, что принцесса Элетайн Дейдарит жива. И те, кто посвящен в эту тайну, собирают сторонников, чтобы найти принцессу, посадить ее на трон и свергнуть Элитарию.

Люциен едва удержался от смеха. Какая нелепая история! Всех Дейдаритов перебили. Даже кровожадным воякам хватило бы мозгов заметить, что одного маленького трупа не хватает. Но на смех уже не хватало сил. Он чувствовал, как струйка крови пробежала по губам вниз, к подбородку. Времени оставалось мало.

– Почему ты так уверен, что она жива?

– Я сам видел это. В те времена мой отец служил королевской семье. Был гвардейцем, и мы жили с ними в том дворце, где их перебили. Когда началось побоище, отец отправился защищать короля, а я спрятался. И все увидел. Принцесса Элетайн в тот день отправилась кататься на пони и задержалась дольше обычного. Это первое, что спасло ей жизнь: она вернулась в разгар битвы, а не в начале. Застыла, как вкопанная, когда под копытами ее лошадки захлюпала кровь. Она стояла там и смотрела, как убивают ее отца, маму, старших братьев, сестренку. Ее бы убили тоже, если бы одна женщина, кажется, гувернантка какой-то из принцесс, не бросила ее в полузасыпанный песком колодец.

– Это просто невероятно. Я не могу поверить. Нам столько раз говорили…

– Элитария красноречива, но не всегда правдива. Пора, наконец, открыть глаза и понять это, Лулу. Я не знаю о дальнейшей судьбе принцессы, но помню, что когда я на следующий день вернулся к этому колодцу, ее там уже не было. А вместо нее посланники Элитарии подложили труп дочери кухарки.

– Но…

– Ты должен ее найти, Лулу.

– Что?! Я? Как, во имя богов, я ее найду? Как мне вообще понять, что это она? Я ее в глаза не видел.

– У нее на ноге, на пятке, должна быть метка. Но я не знаю, какая. Это ты тоже должен выяснить, если дорожишь нашей дружбой. Я пытался найти в библиотеке документ, где зарисована эта метка, но его нет. Исчез. Или никогда не существовал.

– Робейн…

– Я знаю. Это звучит безумно. Но для меня это очень важно. Через всю свою жизнь я пронес чувство вины за то, что не смог спасти их. Это была прекрасная семья, Лулу. Прекрасные люди. Лучше прочих. Они не заслужили такого отношения. Такой смерти. Пообещай, что найдешь ее. Пообещай, что хотя бы постараешься найти ее.

– А если найду, что мне с ней делать?

– Привези ее в Ульмарский дворец. Дальше пусть решает сама. После этого я буду знать, что ты сдержал слово. Обещаешь?

Люциен посмотрел на него в упор. Робейн пронзил его взглядом синих, как сапфиры, глаз. Его очертания стали размываться, а кожа – просвечивать. Вторая струйка крови потекла по подбородку, в ушах засвистел ветер, и Робейн вдруг исчез. Он словно бы вынырнул из воды и оказался на кладбище. Уставший, измотанный, но счастливый от того, что наконец узнал правду.

– Обещаю, дружище. Мы еще встретимся?

Ответом ему была лишь звенящая тишина.

***

Как оказалось, алкоголь, который вроде бы выветрился за Чертой, поглотил его изнуренное, лишенное энергии тело без остатка. И хотя голова оставалась ясной, ноги решительно отказывались идти прямо по линеечке, норовили путаться и спотыкаться о невидимые препятствия, так что Люциену приходилось ловить самого себя, силой воли удерживая равновесие.

Страшно представить, что подумал молодой извозчик, который доставил его домой, но Люциен был так благодарен ему за то, что не бросил на произвол судьбы его бестолковое тело, что отдал все деньги, которые при нем были. И хотя честный юноша долго сопротивлялся, в конечном счете мешочек оказался в его кармане.

Люциен Монтфрей часто возвращался по ночам. И первое время он проходил через главный вход, стучал до посинения, чтобы разбудить дворецкого, который мог бы ему открыть. Но дворецкий, как и все нормальные люди, любил по ночам спать в теплой постели, а потому ночные возвращения Лулу действовали ему на нервы. В конце концов он, едва ли не стоя на коленях, попросил своего молодого господина приходить через черный вход и вручил ему дубликат ключей. Отныне Лулу не беспокоил бедолагу, а проходил прямиком через кухню в свою комнату.

Сегодня, как и всегда, он стоял у черного входа, пытаясь попасть ключом в замочную скважину. Маленький ключик то и дело тыкался в дерево, в дверную ручку, падал на пол, терялся в траве – иными словами, делал все, чтобы Люциен провел на пороге всю ночь. Не иначе как с божьей помощью Люциен все-таки отворил дверь и погрузился в темноту кухни.

Ясная голова никак не могла взять в толк, почему он не может контролировать тело. Почему руки упорно не слушаются, а ноги – отказываются следовать нормальному маршруту. По дороге до коридора он сшиб стул, больно ударившись ступней, наступил на хвост ничего не подозревающей спящей кошки, уронил графин с водой, когда собирался попить, и, в итоге, намочил этой самой водой свое пальто.

В коридоре мелких препятствий поубавилось, но появилась настоящая пытка – лестница. Проклятые ступеньки! Люциену уже самому становилось тошно от своей беспомощности. Он частенько выпивал во время культурного отдыха с другими молодыми дворянами, но никогда еще не пребывал в таком состоянии. Тело просто отказывалось признавать, что Лулу его хозяин. Существовало отдельно от него.

С горем пополам, бросив трость на пол и обняв руками перила, Люциен доковылял до второго этажа, где должна была быть его комната. Проклятое освещение! Почему нельзя оставлять свечи так, как делают в обычных домах? Как будто все в этом дворце умеют видеть в темноте. Кое-кто не может вообще-то. Хоть бы раз учли его мнение.

Лулу посчитал количество дверей на этаже. Три. Значит, пришел по адресу. Первая – комната Ромаэля. Вторая – Цирена. Последняя его. Странно только, что под ней виднеется желтая полоска света. Кажется, он не оставлял свечей, но мог ведь и забыть погасить их. Он собирался в спешке. Как всегда.

Люциен с размаху налетел на дверь, думал, получится за нее держаться во время борьбы с очередным ключом, но прогадал: дверь вдруг отворилась, и Лулу упал бы на пол, если бы вовремя не зацепился за ручку.

«Еще и дверь забыл закрыть. Когда-нибудь забуду собственное имя» – промелькнуло у него в голове, когда он поднимался.

Его взгляд привлекла одинокая свеча, оставленная на прикроватном столике, но усталая голова не стала делать никаких выводов. Ему ужасно хотелось спать, а кровать была рядом, разобранная, приготовленная ко сну, слишком притягательная, чтобы тратить время на раздумья. Он повалился на мягкую подушку и почувствовал, будто лежит в облаке, сжал пальцами одеяло и подтянул его к себе, подложив под щеку. Ему всегда нравилось спать, обнимая одеяло руками и ногами, как ребенок обнимает детскую игрушку. Закрыл глаза, чувствуя каждую расслабившуюся клеточку тела. Как вдруг кто-то взвизгнул от страха и удивления.

Лиссарина, спускавшаяся вниз, к слугам, чтобы попросить еще одну свечу, вернулась в комнату и схватилась за сердце, когда увидела на своей кровати чужие ноги в туфлях. В темноте она не сразу узнала владельца сей прекрасной, заляпанной грязью обуви, но когда светловолосая голова слегка приподнялась на крик, все встало на свои места.

Честное слово, она была готова схватить какую-нибудь статуэтку и ударить непрошенного гостя по голове. И она бы сделала это, если бы вовремя не рассмотрела в наглеце Люциена Монтфрея.

– Что ты здесь делаешь? – сказали они одновременно, и терпение Лиссарины едва ли не лопнуло.

– Это не твоя комната! – выпалила она, уперев руки в боки.

– А ты полуголая, – непонятно к чему заметил Люциен, и Лиссарина ахнула.

Она ведь действительно стояла в одной ночной рубашке. Быстро запахнула накинутый на плечи халат, завязала его лентой на талии и сложила руки на груди, все еще выражая недовольство. Хотя, откровенно говоря, спеси в ней поубавилось. Это замечание и совершенно невинный вид Люциена, обнимающего одеяло, застало ее врасплох.

– Вставай и убирайся из моей комнаты, – она подошла к нему и потянула за руку. – Найди другую ночлежку.

– Какая ты злая, – промычал Лулу, не открывая глаз. Она доставляла ему не больше неудобств, чем бабочка слону. – Вредина.

– Это я вредина? Тогда для тебя вообще слова не придумали, – она продолжала тянуть его за ладонь в надежде, что он свалится на пол, но либо сил у нее не хватало, либо Лулу за что-то крепко держался, только с места он не сдвинулся.

– Очаровательный. Вот мое слово.

– Мистер Очаровательный, будьте так любезны подобрать свое очаровательное тело и удалиться в собственные очаровательные покои, – процедила она сквозь стиснутые зубы.

– Не могу. Я уже сплю. – И рука, которую Лиссарина отпустила и которая безвольно болталась в воздухе, спряталась под подушку. Он перевернул голову на другой бок, завершая беседу.

– Проклятье! – прошипела Лиссарина злобно и села на краешек кровати, сложив руки на груди. Выглядела она словно обиженный жизнью ребенок. – А мне где ночевать прикажете, милорд?

– Здесь, – Лулу, не открывая глаз, хлопнул рукой по второй половине кровати.

– Как бы не так! Завтра с утра придет служанка и увидит нас вместе. Поползут слухи, а ваш отец и так уже однажды подумал… нехорошее про меня. Я здесь не останусь. Если вас найдут, пусть найдут одного.