Читать книгу Последняя принцесса - Дарина Ладорская - Страница 3

Лиссарина и Ровенна действительно забыли обо всем на свете, как только оказались перед Рашбардом. Раньше Рин считала, что Армаш – это очень богатое поместье, почти королевский дворец, таким он был большим и красивым. Но по сравнению с Рашбардом Армаш был маленьким пряничным домиком из сказки, с которого осыпалась глазурь и покосились стенки. Настолько огромен и блистателен был дворец Монтфреев.

Дворец словно бы стоял на небольшом отдалении от основной улицы, названия которой Лиссарина, конечно же, не знала, а большая площадь перед входом была окружена кованной оградой с воротами, на которых, вся в вензелях, красовалась буква «М». Широкая тропа, ведущая ко входу, была каменной, а ее границы, словно выверенные линейкой, сначала украшали маленькие прямоугольные клумбы с мелкими голубыми цветочками, переходящие в кустарнички повыше, и, наконец, в кусты с редким сортом синих роз. Их практически невозможно достать. У парадного входа дорога расширялась, образовывая небольшую площадь для того, чтобы кареты могли развернуться и выехать с территории, а еще две дорожки тянулись под окнами первого этажа и прятались за углами, уходя во внутренний двор. Сам дворец, высотой в три этажа, был выполнен в бело-синих тонах, окна сверкали в лучах полуденного солнца, а с крыши безучастно смотрели в небеса белые статуи горгулий. Остроконечные башенки по бокам отбрасывали причудливые тени. Однако, несмотря на все внешнее великолепие, что-то подсказывало Лиссарине, что с внутренней стороны, скрытой от посторонних глаз, будет в сто раз красивее.

Их подвезли к парадному входу, и едва кучер помог им выбраться из кареты, дубовые двери распахнулись, и им навстречу поспешило сразу несколько человек. Первым – дворецкий в черно-белой форме с иголочки; на солнце блеснула цепочка его карманных часов. Он сразу же поклонился и заявил, что герцогиня ждет их к обеду, но любезно соглашается отложить его еще на полчаса, дабы дать гостям возможность переодеться и освежиться после дороги.

Слуги, вышедшие вместе с ним, немедленно принялись вынимать вещи из повозок, и уносить в дом. Не зная, куда себя деть, Лиссарина и Ровенна прятались за спиной графини, которая выясняла подробности их проживания. Оказывается, им выделили три разных комнаты. Две на втором этаже, где располагаются комнаты для гостей, одну – на цокольном, для воспитанницы графини. Однако если графиня настаивает, ей могут выделить комнату на том же этаже. Благодарности Лиссарины не было предела, когда графиня действительно начала настаивать. Ей не хотелось жить одной, среди слуг, хотя фактически она и была служанкой. Но жалкие остатки гордыни, не дававшие ей покоя время от времени, заставляли ее думать, что она не какая-то жалкая прачка или кухарка, она все-таки нечто вроде гувернантки Ровенны и ее подруга, а это совсем другое дело. И хотя рассудок пытался заикаться о том, что ничем она не отличается от обычных слуг, Лиссарина отказывалась к нему прислушиваться.

Их, наконец, пропустили внутрь, и сердце в груди девушки словно остановилось. Кругом царила роскошь, холл был выдержан в золотисто-янтарном цвете, поэтому казалось, что и стены, и потолки, и колонны – все здесь из янтаря. Маленькие диванчики с крохотными подушечками для тех, кто ожидает в холле кого-то из хозяев, аккуратные резные столики, на которых стоят статуэтки, часы, свежие цветы в богатых вазах.

Прямо напротив входа расположилась лестница с винного цвета ковром на деревянных, покрытых лаком, ступенях. Стены – в картинах известных художников, а на потолке невероятная фреска с изображением религиозного сюжета. Лиссарина поймала себя на том, что стоит, с открытым ртом, и захлопнула его так быстро, что клацнули зубы. Ровенна сохраняла больше достоинства, но по глазам было видно, что она поверить не может в происходящее. Одна графиня безразлично взирала на все это убранство.

– Позвольте вас проводить.

Дворецкий поспешил вперед, а троица – следом за ним. Пока они осматривались, торжественно поднимаясь по ступеням, слуги быстро перетаскали самые важные сундуки с одеждой и украшениями через грузовые лифты, расположенные в стенах. Лиссарина не знала об этом, поэтому очень удивилась, когда в комнате Ровенны уже стояли два сундука.

Перед тем, как скрыться за дверью собственной спальни, где ее уже ждала служанка Монтфреев, графиня сказала:

– Поторопитесь. И надень зеленое.

Комната Ровенны была в меру богатой, но не броской и вычурной, как, скажем, холл. Стены темно-фиолетовые, зато мебель – белая. Высокая кровать стояла справа от входа, ее высокие столбики украшал воздушный прозрачный нежно-розовый балдахин. На стене, противоположной входной двери, были открыты два окна с закругленным верхом, а легкий ветерок играл на белых занавесках. Рядом с окном стояла мягкая софа с подушками, там, словно кем-то забытая, лежала книга. Ро, конечно же, сразу бросилась полистать ее. Лиссарина же продолжала осматриваться.

В стене, что слева от входа, было еще две двери, а между ними письменный стол с красивой резной табуреткой. На столе – несколько листов бумаги, чернильница и перо. Рин по очереди заглянула в каждую дверь: первая – просторная ванная комната с железной ванной посередине, вторая – гардеробная, где на вешалке висело изысканное зеленое платье. Вышла, прислонилась к стене, и ее взгляд упал на туалетный столик рядом с входной дверью.

– Они подготовились. Посмотри, сколько баночек и косметики.

– Да плевать, не буду наряжаться, – Ровенна хлопнула книжкой. – Это любовный роман. Как будто я их читаю. Кстати, мы разговариваем?

Лиссарина посмотрела на нее, сощурив глаза, Ро сощурилась в ответ, и Рин протянула вперед мизинчик. Девушка засмеялась, сцепила свой мизинец с ее, заключая перемирие. Они повалились на кровать в обнимку, все еще глупо хихикая.

– Как думаешь, почему здесь оставили эту книгу? – спросила Ровенна, поднимая подбородок вверх, чтобы заглянуть в глаза Лиссарине.

– Не знаю, – честно ответила та. – Может быть, твоя мама писала им, что ты любишь читать, вот они тебя и решили порадовать.

Ровенна вздохнула и прижалась щекой к плечу Лиссарины. Они все еще были в скромных дорожных платьях и казались нищенками, случайно попавшими во дворец короля. Когда Рин сказала об этом подруге, Ро вдруг проговорила:

– Может и правда не наряжаться? Он посмотрит, что я деревенская уродина и передумает. Наверное.

– Сомневаюсь. Боюсь, если он тоже повинуется воле родителей, то женится и на одноглазой деревенской уродине. А ты, к сожалению, будешь красавицей даже в костюме бродяги с бородавкой на носу. Волосатой бородавкой.

– Фу!

Девушки снова рассмеялись. Лиссарина заставила себя встать на ноги и пойти в гардеробную за приготовленным заранее платьем. Наверное, графиня и это рассчитала и заказала его с доставкой сюда. Ровенна, словно дитя малое, крутилась на кровати, наслаждаясь мягкостью покрывала. Рин сдернула с нее туфли и еле-еле заставила подняться. И хотя Ровенна стояла, будто тряпичная кукла, Лиссарина принялась колдовать с ее одеждой, волосами, кожей, дабы превратить деревенскую нищенку в столичную светскую львицу.

Через двадцать минут усердного труда Лиссарина осмотрела свое творение и хитро улыбнулась.

– Думаю, у тебя все-таки будет брак по любви. По крайней мере, этот Монтфрей сразу же влюбится в тебя, как только увидит такую красоту.

Ровенна была довольно высокой, статной, худой, но с отличной фигурой, за которой ее мать трепетно следила, запрещая есть сладости. На такой фигурке, к тому же затянутой в корсет, малахитовое платье с рукавами до локтя и лифом, украшенными черными кружевами, смотрелось невообразимо эффектно. К тому же, цвет подчеркивал яркость раскосых зеленых глаз. Достаточно глубокий вырез платья оголял то, что должен был оголить, но не вульгарно, а скорее игриво. На шею она надела золотой медальон, который никогда не снимала, а на палец кольцо с крупным черным агатом. Золотистые волосы убрали от лица назад, оставив только две волнистые прядки, соорудили воздушный пучок, украшенный гребнем с такими же черными агатами, в тон кольцу, а нижнюю часть волос длиной чуть ниже талии оставили распущенными. Все было хорошо, кроме ее бледности.

– Иди сюда, – Лиссарина пощипала ее за щечки, вызывая румянец. – Перед входом покусай губы. Пусть лорд Монтфрей упадет в обморок от твоей красоты.

– Ты перечитала любовных романов, – грустно улыбнулась Ровенна. – А сама пойдешь так?

– Нет, если ты позволишь, я надену одно из твоих платьев. Они не должны были помяться, я старалась хорошо их сложить. Ты не против?

Теперь настал черед Ровенны колдовать. Она могла сделать конфетку даже из чудища болотного, а Лиссарина была не настолько плохим материалом для работы. Через десять минут Рин не могла поверить, что девушка, отраженная в зеркале, это она сама. Обычно в Геттенберге она никогда не наряжалась, тем более в платья Ровенны, но здесь ей хотелось соответствовать красоте и богатству дома. В противном случае она бы просто потерялась на фоне всеобщего великолепия.

Она была чуть ниже Ровенны, но это не помешало ей уместиться в платье (Ровенне оно все равно было слегка коротковатым). Только утянуть его пришлось потуже, потому что там, где у Ро была грудь, у Лиссарины была практически доска. Что-то в ее теле дало сбой, и когда все девушки становились мягкими и округлыми, походя на женщин, она осталась в теле ребенка. Ее единственная радость заключалась в том, что отвратительно тонкие ноги-спички не видно за подолами платьев.

Это платье было совсем новым, Ро его даже не надевала. Темно-синее платье, вырез которого покрывали такого же цвета кружева, закрывая отсутствие важной части ее тела и оставляя в качестве изюминки небольшой вытянутый овал белой кожи. Длинные пышные рукава заканчивались кружевами на запястье. По всему подолу и корсету тянулась тонкая, очень нежная и ненавязчивая вышивка, выполненная серебряной нитью. Это серебро потрясающе гармонировало с волосами, которые, несмотря на недавно исполнившиеся семнадцать лет, были полностью седыми. Кассимина говорила, что в детстве, когда родители Рин погибли, она очень сильно испугалась, и ее волосы поседели. Как, что, где и когда совершенно стерлись из ее памяти, и только серебро волос напоминало, что когда-то давно она пережила серьезное потрясение.

– Никогда не замечала, что у тебя такие глаза, словно расплавленное серебро, – Ровенна поцеловала ее в щеку, обняв со спины. – И прическу я тебе сделала потрясающую.

Забрала их назад в низкий воздушный узел с пробором на левую сторону и оставила две крупные прядки по обе стороны от лица. Конечно, на лучшее рассчитывать не приходилось, ее волосы достигали всего лишь лопаток, так что многого с ними не сотворишь. В плане красоты Ровенна была куда одареннее. По всем пунктам.

– Если уведешь у меня жениха, – улыбнулась она, щипая бледные щеки Лиссарины, – буду очень признательна.

Столовая походила на произведение искусства черно-белого цвета. Белые стены, украшенные пейзажами, мраморный пол с серебристыми разводами, напоминающими рябь на воде, высокий потолок с очередной фреской, на этот раз изображающей сюжет из народной сказки. На двух смежных стенах расположились большие окна, из которых сочился мягкий солнечный свет. Две другие стены заменили мраморные колонны; в самом верху они превращались в хитросплетение рук, которые словно бы помогали потолку не обрушиться. Вся комната, казалось, была слегка ниже уровня всего остального этажа, потому что под колоннами находились три ступеньки, и ты словно бы спускался к столу с высоты. Мебель была черной: и длинный прямоугольный стол, и буфет, и тумбочки с журнальными столиками, но несмотря ни на что ощущение мрачности не чувствовалось.

Графиня с дочерью шли впереди, Лиссарина за их спинами. Стук маленьких каблучков отскочил от стен, едва они ступили на мраморный пол и спустились по ступеням. На столе уже поставили закуски и семь приборов, три с одной стороны и четыре с другой. Тому, кто должен был восседать во главе стола, прибор не поставили.

В столовой их уже ожидали. Едва они вошли, как высокая женщина с идеально ровной осанкой и строгим лицом, до этого смотрящая в окно, повернулась к ним и пошла навстречу, протягивая руки вперед. На лице Ваэри Монтфрей промелькнуло радушие гостеприимной хозяйки, она сжала ладони Кассимины и поцеловала ее три раза в обе щеки. Создалось ощущение, что они уже давно знакомы друг с другом.

– Добро пожаловать в Рашбард, милая моя, – она перевела взгляд проницательных черных глаз на Ровенну. – Боги, как вы чудесно выглядите, леди Ровенна. Правда, Ромаэль?

Тот, кого она назвала Ромаэлем, стоял рядом со своим стулом, держась руками за спинку, и мысли его витали далеко. Если бы мать не окликнула его, он бы, наверное, так и не выбрался из своих фантазий, но, услышав свое имя, вздрогнул и поспешил поприветствовать гостей.

– Леди Ровенна, – он взял девушку за руку и легко коснулся губами тыльной стороны ладони. – Вы очаровательны. Я очень рад вашему приезду.

Ровенна, краснея от смущения, смотрела на него настороженно, но все же пересилила себя, едва заметно улыбнулась и сделала реверанс. Как только обмен любезностями состоялся, Рин вдохнула воздух: до этого боялась дышать, словно ее дыхание могло испортить встречу. А когда напряжение немного спало, она с удовольствием отметила, что Ромаэль очень красив. Не тот лопоухий уродец, которого они с подругой рисовали в своем воображении.

На две головы выше Ровенны, он был строен и крепок, как скала. Широкие плечи, узкий таз – идеальная форма фигуры, отметил маленький художник внутри Лиссарины, которая сейчас как раз-таки пыталась изучать пропорции человека в рисовании. Гладкие черные волосы, унаследованные, судя по всему, от матери, были пострижены коротко на висках и оставлены достаточно длинными на макушке, чтобы зачесываться назад. Когда он отвернулся, чтобы отодвинуть для Ровенны стул, Лиссарина, питающая неподдельный интерес к всякого вида прическам, как к женским, так и к мужским, отметила, что длина достигает шеи. Интересная стрижка, в Геттенберге она не видела ничего подобного. Должно быть, сказывалась столичная мода. Одет в военный мундир темно-синего цвета с серебряными эполетами и шнурами, белые узкие брюки и высокие сапоги с серебряными пряжками. Очевидно, у Ромаэля Монтфрея имелся какой-то воинский чин, но Лиссарина практически не разбиралась в этом.

Еще один человек, маленький мальчик лет двенадцати до ужаса похожий на мать и волосами и глазами, приветливо улыбнулся Лиссарине, сверкнув белизной зубов и завоевав ее сердце двумя очаровательными ямочками на щеках. Он был единственным, в чьих глазах читалась неподдельная радость и дружелюбие. Он отодвинул стул, помогая ей занять свое место, и Лиссарина благодарно улыбнулась ему в ответ.

– Мама, разрешите мне занять место отца? Не хочу сидеть в одиночестве, – попросил он у Ваэри, глядя на свое неудачное место.

– Конечно, любовь моя, – она щелкнула пальцами, и слуга, взявшийся невесть откуда, переставил его прибор во главу стола. Мальчик радостно засмеялся и опустился на большой стул между Ваэри и Кассиминой, очевидно, принадлежащий его отцу. – Кстати, простите мне мою забывчивость, я не представила вас. Это мой младший сын Цирен.

Таким образом, когда все расселись, Лиссарина заметила, что не только главы семейства не хватает. Кассимина сидела напротив Ваэри, они обменивались пустыми любезными фразами о погоде и красоте дворца, Ровенна напротив Ромаэля, и оба избегали смотреть друг другу в глаза, а Лиссарина сидела перед пустым местом, для которого поставили тарелку. Ее распирало от любопытства, но спросить сама не решалась – рассудок напоминал ей, что в ее положении раскрывать рот без спроса крайне неучтиво.

– Мы кого-то ждем? – ненавязчиво поинтересовалась Кассимина как бы между дел, но лицо Ваэри, бросившей взгляд на пустой стул, исказила гримаса недовольства.

– Мой муж, Фабирон, к сожалению, не может присутствовать, он будет к ужину. Его задерживают какие-то срочные дела в Элитарии. Он очень извинялся, что не смог лично поприветствовать гостей.

– А Лулу всегда опаздывает, – пожал плечами Цирен, но под убийственным взглядом матери стушевался, взял вилку и стал усердно очищать салфеткой пятнышко, которого там не было.

– Лулу? – переспросила Ровенна, и теперь пришел черед Кассимины кидать угрожающие взгляды, но разве возможно остановить Ро? Лиссарине ужасно хотелось пообедать в другом месте, может на постоялом дворе, где она смотрелась уместнее, чем среди богатого убранства этого дома и недомолвок членов этой семьи.

– Речь о моем брате, миледи, – Ромаэль говорил спокойно и вежливо, напоминая размеренное журчание воды в ручье. Вот уж кто не терял самообладания ни на секунду. – Вообще-то, его имя Люциен, но домашние зовут его Лулу. И он действительно опаздывает, мы приносим свои извинения…

– Какой ты сладкий, Ромаэль. Слаще пирожного со сливками, – раздался чей-то насмешливый голос со стороны коридора.

Секунда и у колонны показался невысокий юноша восемнадцати лет, на ходу завязывающий белый шейный платок. Он был без фрака, в одной белой сорочке с широкими рукавами-фонариками и манжетами на запястьях, и песочного цвета брюках с завышенной талией. На ногах сверкали начищенные черные туфли, и хотя все на нем было как с иголочки, но в целом выглядел он неряшливо. То ли из-за того, что одевался на ходу, то ли потому что не доставало жилета и фрака для полного образа. Лиссарина не была уверена до конца (ведь она еще не видела Эрцгерцога), но, похоже, он единственный в семье был русоволосым.

Он прошел к своему месту напротив нее, небрежно отодвинул стул и буквально упал на него, положив ногу на ногу. Льдисто-голубые глаза сверкнули на заостренном и осунувшемся лице, когда он безучастно рассматривал гостей. Взгляд задержался на Ровенне, точнее на декольте, перешел на Лиссарину, и девушка разглядела огромные синяки под глазами, словно он не спал несколько дней.

– Что? – вызывающе спросил он, глядя на нее, и она с ужасом поняла, что слишком долго на него смотрела и засмотрелась.

Он был красивым, красивее своего старшего брата, но это не могло скрыть ненависть ко всем окружающим его людям. А людей, которые ненавидели все вокруг, Лиссарина недолюбливала.

Она не ответила, перевела взгляд на тарелку. Он перевел взгляд на дворецкого, остановившегося на второй ступени и ожидающего приказаний.

– Долго мне ждать обед? – он подпер голову рукой. – Я что, зря так спешил?

– Мог бы вести себя… – начала герцогиня, сжимая и разжимая кулаки, – не как обычно. Все-таки у нас важные гости. Леди Ровенна – невеста твоего брата, и ты…

– Не моя же невеста, – хмыкнул Люциен.

– Да из-за твоего характера леди Оделия откажется выходить за тебя замуж, – вскипела Ваэри, не в силах держать себя в руках.

– К сожалению, она круглая дура, поэтому не откажется, – пока Ваэри подбирала ответ на эту реплику, он вдруг спросил: – Где отец?

– Не придет.

– Ясно. – Люциен закинул обе ноги на подлокотник стула, задействовал еще и соседний стул, чтобы устроиться поудобнее. Больше за весь вечер они не услышали от него ни единого слова.

Лиссарина осталась под впечатлением от происходящего. Конечно, а Армаше они принимали знатных гостей, но все они вели себя невероятно воспитанно, культурно. То, как пренебрежительно вел себя сын Эрцгерцога, главного человека в стране, перевернуло всю ее картину мира и заставило задуматься, а так уж ли правильно судить о воспитанности и интеллигентности человека по его происхождению. Она и представить не могла, что люди высшего круга могли так относиться к своим гостям. Но Люциену, похоже, было плевать, что про него подумают. Остаток вечера он молчал, пока другие обсуждали музыку, общих знакомых, новые литературные веяния, столичные сплетни, только смотрел отрешенно из-под полуопущенных век и так и не притронулся к еде, которую настойчиво требовал. И хотя Лиссарина тоже не произнесла ни слова, ведь ее мнения никто не спрашивал, она чувствовала, что они стоят по разные стороны одной стеклянной стены. Его и ее семьи – здесь и сейчас, а он где-то далеко, в прошлом, в себе. И чтобы не поддаться желанию узнать тайну человеческой души, Лиссарина заставила себя представить, что его вообще не было в этой комнате. Получилось весьма успешно.