Читать книгу Первенцы - Дарья Чернышова - Страница 4

Пьяницу вырвало. На его счастье, рядом раскинул пожелтевшие веточки шиповниковый куст, и он почти не рисковал упасть в только что порожденное месиво. Тем не менее, запах стоял невыносимый. Пьяница не мог быть уверен, что это не от его нестиранной рубахи, но попытаться вдохнуть свежего воздуха стоило. И все-таки далеко от шиповника он не ушел: запнулся о корягу и рухнул в траву. С трудом поборов соблазн уснуть, сел и огляделся вокруг. Увидев вдалеке одиноко стоящее дерево, он вдруг вспомнил, что это его дерево, и земля, на котором оно стоит – тоже. «Это ж ольха, – вдруг понял мужчина, – а я Ольшанский». Немного посидев и смирившись с этой неожиданной мыслью, Войцех окончательно протрезвел.

До усадьбы было рукой подать, но он вспомнил, по какой причине покинул родные места полтора года назад, и подбирался потихоньку, стараясь не разгибаться в полный рост. «Если Гавра жива, она приютит, – надеялся Войцех, – может, отвесит затрещину, но точно накормит». Знакомая с детства тропинка в тени осиновой рощицы привела его почти к самому дому. Старая Ольха, казалось, изменилась с тех пор, как он сбежал: стала выглядеть чуть менее плачевно и не совсем разваливалась. Протерев глаза, он узнал в здоровенном парне, колющем дрова, своего слугу Сташа, а где Сташ, там и старуха Гавра.

Она нашлась сама собой: гавкающее ворчание было слышно издалека. Войцех проскользнул мимо Сташа к сараю, из которого доносился старушечий лай, и, не заходя внутрь, полушепотом позвал ее по имени. Когда она продолжила ворчать, позвал снова. И вдруг Гавра замолкла. Увидев медленно ковыляющую из полутемного сарая старуху с занесенным над головой топором, Войцех чуть не выдал себя с потрохами всей округе. К счастью, видела и соображала Гавра все еще очень неплохо.

– Господинчик Войцех, – охнула она тихонько, вполголоса, за что он готов был расцеловать ее в морщинистые щеки. – Мы ж тебя…

– Знаю, знаю, Гавра, – прервал ее Войцех. – Мне нужна твоя помощь. Не говори матери.

– Живой, совсем как живой, – не унималась старая кормилица, – и не ждали уж…

– Мне нужна твоя помощь, – повторил он. – Я не спал пару дней и не помню, сколько не ел.

Гавра прищурилась, оглядев его с каким-то даже оскорбительным недоверием.

– Воняешь ты, господин, как вечерняя корчма. Что, без закуси?

Вместо ответа Войцех глубоко и очень тяжело вздохнул. Старуха махнула на него костлявой рукой:

– Сиди, принесу. Поспишь тут, в сарае. Сташу тебя покажу, чтоб не пугался.

Гавра исполнила свои обещания. На вяленое мясо с хлебом и самую обыкновенную воду он набросился, как голодный зверь. Глухой громила Сташ издал что-то вроде ликующего возгласа, увидев своего господина уплетающим еду в сарае, но тут же получил тычок от Гавры и снова затих. Немного успокоившись и наконец почувствовав себя как дома, Войцех попросил:

– Будь добра, позови Ветту, как солнце сядет. Только она спасет меня от матери.

Старуха посмотрела на него, как на безумца, требующего снега среди лета. Он даже перестал жевать.

– Как же мне, господинчик, ее позвать? Я уж не такая прыткая, чтоб к закату до Кирты пешком дойти. А Сташа не пошлю, он госпоже Берте нужен.

Войцеха передернуло.

– До Кирты? Ветта в Кирте?

– Год уж скоро. Замужем она там.

Оставшееся мясо он спрятал за пазуху, потому что кусок в горло больше не лез. «Утром, – решил Войцех. – Я придумаю, что делать, но только утром». Сташ принес ему что-то постелить на землю, и блудный господин Ольшанский провалился в сон. Ему снился жалобно и протяжно ревущий осел.

С рассветом Гавра принесла ему сырое яйцо на завтрак. Войцех схватил ее за руку, пока не ушла, и спросил:

– Ветта вышла за Марко Ройду?

– А за кого ж еще, – усмехнулась старуха, – старший-то покойник.

Войцех сглотнул и с трудом выдавил из себя слова:

– Что стряслось с Гельмутом?

– Удар, говорят, хватил, – спокойно ответила Гавра.

– Сердце?

– Да мне-то не докладывают, – разозлилась она, – за что господ удар хватает, за руки ли, за ноги ли. Поди да спроси, мать тебя там не достанет.

Именно так Войцех и поступил. Если и было в мире что-то, во что он верил безоговорочно, то это любовь и заступничество его сестры.

Гавра снабдила его какой-никакой снедью, бурдюком воды и своим любимым тычком под ребра. Идти до Кирты было порядочно: с непродолжительными перерывами на перекус он добирался до темноты. Замок угрожающе вырастал перед глазами, такой же старый, как и колдовская ольха. По левую руку, где-то внизу, мирно шепталась с камнями Подкиртовка. У реки он заметил служанку с полным ведром, которая шла по направлению к замку.

– Добрая женщина, – негромко окликнул Войцех и подошел ближе, убедившись, что она его заметила. – Ты живешь в Кирте?

– А тебе-то что? – презрительно бросила она, цепким взглядом оценив его внешний вид.

– Твою госпожу зовут Ветта?

Служанка поморщилась с еще большим отвращением, но ответила:

– Может, и так.

– Я ее брат, – рискнул он и понял, что это помогло. Женщина едва не уронила ведро от изумления. – А ты ведь прачка, верно? Твое имя Ли… Ла…

– Лянка, – выдохнула она. – Лянкой меня звать, господин. Вам в замок нужно? Так я вас провожу, идите со мной…

– Постой, – попросил Войцех. – Мне нужно к сестре, но так, чтобы не попасть на глаза твоему господину.

Лянка прищурилась, совсем как накануне делала Гавра. Но задавать вопросов не стала. Войцех пытался вспомнить, когда видел ее в последний раз и почему знает – или раньше знал – ее имя, но Лянка шепотом велела не отставать и пошла вперед, так раскачивая округлыми бедрами, что никакие мысли в голове не задерживались. Она провела его через настолько незаметный вход, что в темноте он даже не сразу понял: они уже в стенах Кирты. Войцех услышал, как справа фыркнул конь, а потом Лянка вручила ему потрепанный плащ:

– Тут есть капюшон. Госпожа Ветта внутри, по лестнице и налево. Если не там, то ужинают с господином. Кого-то встретите – говорите, что вы новый батрак из Митлицы, задержались в полях и не хотите потемну брести домой. А лучше бы вам никого не встретить.

Он кивнул и набросил на плечи плащ. Но стоило Войцеху натянуть капюшон, как он встретился взглядом с до смерти напуганным мальчишкой. Они одновременно попятились назад, и Войцех обернулся, чтобы позвать Лянку, но она его опередила.

– Гашек, милый, – ласково сказала прачка, погладив мальчика по голове, – не бойся. Помнишь, ты спрашивал, откуда берутся дети?

– П-помню, – еле слышно выговорил Гашек, не отводя глаз от ночного гостя.

– Помнишь, что я тебе ответила? – блеснула она глазами в сторону Войцеха. – Ты же не станешь мешать Лянке делать ребеночка?

Гашек совершенно точно никому не хотел мешать. Нежно потрепав его волосы, прачка отпустила мальчика, подождала, когда он скроется за конюшнями, и указала на дверь, ведущую к лестнице:

– Торопитесь, господин. О конюшонке не тревожьтесь, он покладистый и взрослых слушается. Идите же. А я не сомкну глаз, чтобы сразу помочь, если кто-нибудь вас поймает.

Уходить прямо сейчас Войцеху ужасно не хотелось, но он пообещал себе, что поблагодарит Лянку позже – и как можно скорее. Но сначала нужно было поговорить с сестрой.

На лестнице и в коридоре ему повезло: он проскользнул незамеченным. Повернув налево, Войцех увидел приоткрытую дверь, из-за которой не доносилось ни единого звука. Он подкрался, чтобы заглянуть в щель, но не успел – из комнаты послышался знакомый голос:

– Чтоб тебя!

У Войцеха потеплело на сердце. Это ругалась Ветта. Он толкнул дверь и снял с головы капюшон. Она уронила незаконченную вышивку на пол. Едва он закрыл дверь и приложил палец к губам, Ветта ахнула и чуть не закричала, но вовремя прикрыла рот обеими руками. Тут ахнул уже Войцех. Его сестра, которую он и не надеялся увидеть замужней женщиной – не в последнюю очередь по причине того, что пропил ее приданое, – была на большом сроке беременности.

– Что ты здесь… Как ты… Живой! – отрывисто выдохнула Ветта. Она хотела встать, но Войцех усадил ее обратно в кресло и крепко взял за руку.

– Ветта! – позвал откуда-то из коридора низкий мужской голос. – Ты идешь?

– Иду, сейчас! – крикнула она и шепнула: – Это Марко. Я…

– Замужем, – кивнул Войцех. – Довольно очевидно. Хоть и несколько… неожиданно.

Ветта улыбнулась и сжала его ладонь.

– Я должна выйти к ужину, – прошептала сестра, когда он помог ей подняться. – Будь здесь. Вернусь – обо всем расскажешь.

Когда Ветта ушла, появилось время, чтобы немного осмотреться. Было похоже на то, что эту комнату подготовили к родам: широкая кровать, слишком большая для одного человека, но в самый раз для молодой матери, вокруг которой собирается вся женская прислуга. Во время скитаний Войцеху дважды доводилось видеть, как появляется на свет ребенок – Гавра, наверное, сказала бы, что примета хорошая. Напротив кровати стояло кресло с высокой спинкой, в котором Ветта рукодельничала и, по-видимому, читала. Стопка маленьких книжек лежала на столе у холодного камина. Из любопытства Войцех открыл один из ящиков этого стола и почувствовал, что вспотел. На верхнем листе был приведен список карточных долгов. С подписями, кто, кому и сколько, а поверх всего этого другим почерком: «Оплачено». В каждом случае должник был один и тот же – господин Гельмут Ройда.

Войцех захлопнул ящик, повернулся лицом к двери, прислонился к столу и не шевелился, пока не пришла Ветта. Она впустила в комнату тощего белого кота, осторожно прикрыла дверь и, попросив брата помочь, медленно уселась в свое кресло. Он шепотом спросил:

– Твой муж ничего не заподозрил?

– Я сказала ему, что уснула за работой и увидела хороший сон, – весело ответила Ветта. Она, казалось, все еще не верила своим глазам. Войцех тоже оглядывал ее с любопытством. В голове не укладывалось, что эта молодая женщина с красивой прической и огромным животом, на котором натянулась ткань дорогого платья – его маленькая дурнушка-сестра. – Он уже уснул, а комната управляющего внизу. Можешь не бояться. Ну же, с самого начала. Куда ты пропал?

Войцех сел на кровать напротив ее кресла. Она не торопила, пока он собирался с духом.

– Если честно, я просто сбежал. Испугался. Наложил в портки, как последний трус. Я и есть последний трус.

– Перестань, Войцех. Что случилось?

– Я убил человека.

Ветта со всей силы сжала подлокотник. Долго молчала, глядя будто сквозь Войцеха большими глазами. Потом коротко спросила:

– Кого?

Он зажмурился.

– Гельмута Ройду.

– Этого не может быть, – возразила она. – Он умер от…

– …удара, я слышал, – перебил он, с силой потерев веки, будто пытался прогнать воспоминания, шевелящиеся перед глазами ожившими картинами. – Если точнее, от нескольких ударов булыжником по голове.

Ночь была беззвездная. Кирта спала безмятежным сном, пока в бывшем кабинете Гельмута Ройды из темноты появлялся его призрак.

– Войцех… – наконец произнесла Ветта. – Не думала, что ты на такое способен.

– Я был мертвецки пьян.

– Это не оправдание.

– Знаю, – с горечью отрезал он. – Я знаю.

– Рассказывай, – велела ему сестра. – Теперь я должна знать все.

И Войцех рассказал.

Корчма «Под каштаном», деревня Заречная, год тысяча сто тринадцатый от Великой Засухи. Стол под открытым небом, где любой желающий может попробовать партию в «осла и батрака» – карточную игру настолько азартную, что играть в нее принято вне стен корчмы, чтобы во время драки нанести поменьше ущерба. Батрак забирает выигрыш, осел остается запивать горечь поражения всем, что ему наливают, тратя еще больше денег. Войцех Ольшанский, проигравший уже дважды за вечер, отчаянно ищет реванша. Оппонент, закутанный в серый плащ, приходит неожиданно и соглашается на самую смелую ставку:

– Только не будем затягивать, – предлагает он. – Скоро начнется ливень.

Войцех требует еще эля, привлекая к себе внимание троих оставшихся посетителей корчмы – они садятся поближе, поглазеть на последнюю партию, потому что внутри заведения уже пусто, а жена корчмаря прибирает к закрытию. Оппонент действительно не затягивает: не проходит и нескольких минут, как Войцеха снова объявляют ослом.

– Закрываемся, – говорит корчмарь, пока «батрак» собирает деньги в кошель. Начинает накрапывать дождь. Войцех в ярости, подозревает, что его обманули. Посетители и корчмарь куда-то испаряются, остается лишь удаляющийся серый плащ соперника. Он следует за ним по пятам через рощу, пока «Под каштаном» не скрывается вдалеке за плотной завесой ливня. Тогда «осел» останавливает «батрака», развернув за плечо, и без лишних слов бьет его кулаком до лицу.

Игрок падает, не успев сгруппироваться от неожиданности, но Войцех с ним еще не закончил. Он не помнит, откуда в руке берется камень и почему кровь и мозг человека в сером плаще растекаются по луже. А потом понимает, что знает его, и знает очень давно. Войцех трезвеет, роняет камень и бежит так далеко, как может, пока не перестает узнавать местность.

– Довольно об этом, – попросила Ветта. – Я теперь укрывательница, и мне нужно время, чтобы привыкнуть. Лучше расскажи, где ты был.

– Везде, – задумчиво ответил Войцех. – Исходил все до самых границ Берстони. А может, не бывал дальше владений Тильбе. Я пил, Ветта, пил постоянно и так много, чтобы забыть, кто я такой и что натворил. Иногда у меня получалось. Это были хорошие времена. Потом кто-нибудь как следует колотил меня за долги или просто под настроение, все вставало на свои места, и приходилось пить опять.

– Почему ты вернулся сейчас?

– Если бы я знал. Помню, я хотел прикинуться незаконным сыном одного умершего землевладельца и пойти в академию искусств в Бронте, но по дороге попал в корчму и очнулся на сеновале в Митлице.

– Наверняка с женщиной.

– К сожалению, без.

– Ты был в Ольхе?

– Не внутри. Кажется, дела там стали получше.

– Не зашел? Правильно. Мать могла бы тебя прикончить. Дела… Марко помогает едой и деньгами, потому что она не захотела бросать усадьбу. Там Сташ и Гавра, а я иногда приезжала, пока было можно. Ближе к родам ее привезут сюда.

– Ты выглядишь счастливой, – заметил он.

Ветта опустила глаза и улыбнулась.

– Потому что я счастлива. Марко… оказался не таким, каким я его представляла. Ну, помнишь, о нем всякое говорили… «Крушитель Черепов» и прочее. Но он хороший человек, правда. Заботливый хозяин и муж. Только спит сидя, почти не раздеваясь. К этому я до сих пор не привыкла.

Кот потерся о ее ноги, выпрашивая ласки. Она пригласила его к себе на колени и стала похожа на воплощенный сюжет выпускной работы студента художественной академии.

– Я уйду, – решительно сказал Войцех, почувствовав, что должен это сказать. – Пусть считают меня покойником. Не хочу мешать тебе жить.

– Останься, – просто и ласково попросила Ветта. – Я ужасно по тебе скучала. А еще, – подмигнула она, – послезавтра день моего рождения. Нельзя пропускать двадцатилетие любимой сестры.

На следующее утро Ветта рассказала мужу о возвращении брата, и они встретились лицом к лицу. Перед этим они с сестрой условились объяснять столь долгое отсутствие Войцеха потерей памяти вследствие удара по голове в пьяной драке. Все прошло не так страшно, как можно было ожидать: седой, пугающе спокойный Марко Ройда лишь кивнул и сделал вид, что не заметил протянутой руки обретенного родственника. Ветта сочувственно улыбнулась и отвела брата в назначенную ему комнату.

– Завтра праздник, – напомнила она. – Он будет немного приветливее, вот увидишь.

– Мать приедет?

– Нет, – покачала головой Ветта. – Сегодня Гашек отвозил ей припасы и передал, что она приболела. Между прочим, он сообщил и о тебе.

Войцех вздрогнул.

– А она?

– Сказала, что хочет заобнимать тебя до смерти.

Он представил себе серьезное лицо госпожи Берты – а Войцех не сомневался, что она говорила это совершенно серьезно – и его опять передернуло. Ветта заливисто рассмеялась.

День ее рождения задался с самого начала. Войцеху ни в чем не отказывали, будто это он сегодня родился. Например, еще до полудня милая Лянка выкроила для него немного времени, чтобы побыть наедине – надо сказать, вышло весьма приятное свидание. Когда прачка вынуждена была вырваться из его объятий и вернуться к своим обязанностям, Войцех отправился на кухню, где дочка какого-то батрака по первому требованию налила ему большую кружку вкуснейшего имбирного эля. Он уходил с кухни трижды, но каждый раз возвращался за новой порцией. Набрав немного в выданный Гаврой бурдюк, Войцех прекрасно провел остаток времени до праздничного ужина, совершая возлияния за конюшнями.

За столом собрались сразу после заката. Поскольку их было всего трое, разместились в малом зале, где находился круглый стол. Иногда перед глазами мельтешил хромой управляющий, иногда – очаровательная батрачка с кухни. Ветта сидела между Марко и Войцехом, иногда с тенью беспокойства посматривая в обе стороны: едва завидев брата своей жены, господин Ройда вдруг помрачнел. Войцех искренне не понимал, что не так: жареная говядина была восхитительна, а вино из киртовских подвалов оказалось лучшим, что он пил за последние полтора года. Сестра поначалу пыталась завести какой-то обычный семейный разговор о малозначимых вещах вроде размеров следующего урожая, но ее никто не поддержал. В малом зале повисла унылая, под стать хозяину, тишина. Праздничный вечер нужно было спасать.

– Зятек, – весело сказал Войцех, поднимая кубок и одновременно подмигивая сестре, – а расскажи, каково было в Хаггеде.

Ветта прикрыла глаза ладонью и попросила его прекратить пить – может быть, уже не в первый раз. Он поднял обе руки над столом – смотри, больше не притронусь, и вдруг Марко Ройда ответил:

– На войне убивают людей. Не лучшее сейчас время об этом рассказывать.

– И ты убивал? – настаивал Войцех.

– И я.

– За это тебя прозвали Крушителем Черепов?

– Вполне возможно. Свида, убери отсюда вино.

– А знаешь что, – сказал Войцех, пока управляющий очень быстро для хромого шел к двери с кувшинами в руках, – я тоже… Крушитель.

Он вскочил из-за стола, но его так лихо повело в сторону, что пришлось снова на него опереться.

– Черепов Крушитель, – объявил он. Получилось как-то слишком уж громко. Ветта отодвинула стул, намереваясь встать. – И я убивал. Шулера одного прикончил. В карты он играть любил, зараза, а проигрывать, видать, не любил. А я отучил мухлевать, знаешь, камушком по голове разок-другой… Вот и нет батрака, а осел остался…

Войцех не заметил, как рука Марко Ройды оказалась у него на шее. Ветта в ужасе вскрикнула. Хватка усилилась. Войцех рванулся, но это не возымело никакого действия. И все-таки он рванулся снова и снова, попытался пнуть Ройду в пах, потерял равновесие, стал задыхаться и отчаянно бить мебель, Марко, воздух, все, по чему попадал и промахивался. Ройда встряхнул его, снова выбив землю из-под ног, оттолкнул мешавший стул и стал душить обеими руками. Чувствуя, что теряет сознание, Войцех услышал, как Ветта закричала опять.

Он понял, что Марко его отпустил, только оказавшись на полу и разодрав горло кашлем. Ветта все еще кричала, обхватив руками огромный живот. Ройда с трудом усадил ее на стул и куда-то потащил, царапая пол деревянными ножками. За ними тянулись кровавые полосы.

Мертвецки пьяный и одновременно совершенно трезвый, Войцех осознал себя у бывшего кабинета Гельмута, откуда доносился надрывный плач. Дверь была открыта, внутрь вбежала девчонка с кухни с кучей тряпок, следом – Лянка с ведром воды. Свида преградил путь Войцеху:

– Нельзя. Господин не велел. Только хуже сделаете.

– Это моя сестра!

– Нельзя.

– Я видел роды, знаю, как принимают детей, – доказывал Войцех, но управляющий стоял стеной. Ветта уже не кричала – выла. Дико, нечеловечески – так, что волосы шевелились на голове.

– Гашек поехал в Ольху за госпожой Бертой и старой служанкой.

– Да вы умом тронулись! Какая Ольха?! – заорал Войцех, оттолкнув Свиду и ворвавшись в кабинет. Он не успел ничего увидеть, потому что перед ним вырос Марко.

– Я убью тебя, – очень тихо сказал Ройда, но Войцех отчетливо его услышал. – Сверну тебе шею, если сунешься сюда еще раз.

Больше он не совался.

Когда спустя несколько долгих часов по лестнице поднялась госпожа Берта, а следом за ней – поддерживаемая конюшонком Гавра, Войцех встал на ноги – он все это время просидел на полу у стены, прислушиваясь к тому, что происходило в комнате. Чаще других женщины выкрикивали одно слово: «Рано, рано, рано». Мать прошла внутрь, даже не взглянув в его сторону, а старуха рявкнула:

– Что стряслось?

– Я не знаю, – сдерживая ком в горле, ответил Войцех. – Не знаю… Помоги ей, Гавра, пожалуйста… Она так кричит…

Но старуха его уже не слышала. Вскоре он понял, что тоже ничего не слышит: Ветта затихла. Войцех вытер глаза грязным рукавом и зашел в кабинет.

Все женщины собрались в углу, у камина, о чем-то спорили и зачем-то встряхивали скомканную окровавленную простыню. Войцех снова утерся – слезы никак не прекращались. У постели Ветты остались только Марко и конюшонок, стоящий столбом за спиной господина. В другом углу комнаты кот лениво обгладывал дохлую крысу.

Войцех встал рядом с Гашеком, но не смог долго держаться на ногах – сел на край кровати, стараясь не задеть красиво вышитый подол длинной рубашки сестры. Все вокруг было мокрым от крови, но это не имело никакого значения.

– Она меня попросила, – вдруг глубоким, страшным грудным голосом произнес Марко. – Попросила оставить тебя в покое. Как я должен… Как выполнить ее последнюю просьбу?

Ему никто не ответил: ни потерянный Войцех, ни ошарашенный Гашек, ни мертвая Ветта. Когда последний сын Берты Ольшанской смог оторвать невидящий взгляд от тела сестры, Ройды в комнате уже не было. Почему-то Войцех подумал, что больше никогда его не увидит. Вдруг женщины в углу прекратили спорить. На мгновение повисла пугающая тишина, которую разорвал резкий короткий звук. Сердце Войцеха пропустило удар.

А потом закричал младенец.