Читать книгу Близнецы. Часть вторая - Дарья Чернышова - Страница 2

Проморгавшись и размяв затекшие кисти, Алеш первым делом опустил руку в карман. Сделанная, кажется, из липового дерева и треснувшая при падении пробка от настойки впилась ему в палец длинной болезненной занозой.

«Я тоже очень рад, что ты не потерялась. Добро пожаловать в Сааргет?»

Позади бубнили усталые подчиненные хорунжего Лефгера, звенели трофеи с трупа гвардейца Савуша, угрожающе нависала тень высокой замковой башни. Алеш вытащил зубами занозу, сплюнул под ноги и задрал голову. Башня ощерилась редкими окнами в ответ.

«Это, по мнению Ортрун Фретки, похоже на коготь? Ну, предположим».

Лефгер в который уже раз пихнул его в плечо – из тяги к человеческому теплу, не иначе. Теперь вполне можно было бы ответить чем-нибудь покрепче выразительного взгляда, но на этом пребывание в почетном статусе ценного пленника могло с большой вероятностью закончиться. Проще говоря, Алеш с хорунжим, обменявшись едва ли парой слов, успели за последние сутки смертельно друг другу надоесть.

Хуже был только тот картавый, который все наглаживал добытый в неравном бою колчан. Савуш берег его и содержал в порядке вместе с остальным казенным снаряжением. Как и теперь, встретив торчащих в замке товарищей, картавый всю дорогу шумно гордился добычей и вспоминал былые свои заслуги.

«Надеюсь, в твоей истории поставит жирную точку пушечный снаряд».

Внутренний двор гремел похлеще стрельбища в день очередных испытаний: кругом стучали, скрежетали, свистели – деревом, кожей, металлом. У пушкарей владыки был хоть какой-то порядок – здесь же, как показалось Алешу, разве что каменные стены точно знали, где им стоять и что делать.

Он перешагнул через навозную лепешку, с прискорбием осознав, что запахи тут еще хаотичнее звуков, и огляделся в поисках наиболее подозрительной двери. Таких оказалось много. Особенно печально смотрелся одинокий барак, который Алеш на месте сааргетского лекаря отвел бы под зараженных чумой. Впрочем, окружающих поразил, похоже, совсем другой недуг, и столь массовый, что всех больных не вместил бы ни один барак.

«Хотя зачем им бараки. У них целый замок. Столица помешанных кровопийц».

Посреди этой суеты выделялся мрачным спокойствием молодой здоровяк, расчесывающий пальцами бледно-рыжие волосы и лениво наблюдающий за муравьиной вереницей конюхов, которая таскала туда-сюда сено и всякую сбрую. Он кивнул хорунжему и, скрестив руки, подпер плечом деревянную стену денника. Лефгер опять подтолкнул Алеша вперед и поприветствовал рыжего:

– Скучал, Крынчик?

– Что, опять? – с унынием в голосе откликнулся тот.

– Ага. Приняли новобранца.

Крынчик досадливо причмокнул, без интереса скользнув взглядом по огромному кровавому пятну на одежде Алеша.

– Вы из зубов их, что ли, выковыриваете?

«Да. Могу продемонстрировать. Где у вас тут пленницкая?»

– Дивишу надо сказать, – вспомнил Лефгер кого-то, очевидно, важного.

– Попробуй догони. – Рыжий пожал плечами. – По замку носится, как в жопу ужаленный.

– Чего стряслось?

– Хрен знает, – бросил Крынчик и вдруг задрал прыщавый подбородок. – А вон он. Иди спроси.

Лефгер с нарисовавшимся здесь же картавым любезно сопроводили Алеша наверх через полдюжины ступенек к галерее, по которой торопливо семенил пару дней не брившийся человек.

«Почтенно-бодрый возраст, чистая одежда, дурной сон. Наверняка управляющий».

Наткнувшись на препятствие, он вскинул лысеющую голову, крайне поразился увиденному и спросил без всяких церемоний:

– Что это?

«А что ты имеешь в виду? На моей рубашке кровь, а у тебя ячмень в глазу. Тебе так удобно?»

– Это лекарь, – с усмешкой пояснил хорунжий, – аж самого владыки.

Взгляд слуги забегал и снова вперился в Алеша.

«Да что с тобой? Ты боишься лекарей? Многое объяснило бы».

– Вы знаете мастера Баво? – пробулькал вдруг управляющий.

– А должен? – нахмурившись, переспросил Алеш.

Слуга нервно сглотнул.

– Постойте тут. Никуда не уходите.

«Не очень-то и хотелось. Где Еник?»

Темный угол галереи съел старого управляющего, чтобы чуть погодя выплюнуть взволнованного чернявого юношу. Он издалека коротко взмахнул рукой, будто без этого все разбежались бы в стороны, и поторопился навстречу. Гадая о месте этого человека в здешней путанице, Алеш задумчиво почесал ранку от занозы.

«Надо же, почти не злодейское лицо».

– Иди, Лефгер, – отдышавшись, скромно посоветовал юноша. – Лучше я его приведу.

«Куда? Зачем?»

Хорунжий сдвинул брови.

– Я перед госпожой объясняться не хочу.

– Тебе не придется. Я сам. Больше никого не было?

– Еще один утек, а другой…

– А другой!.. – раздалось снизу, со двора. Между вертикальных перекладин парапета замельтешило шрамированное лицо. – А за другого я вам сейчас так жопы надеру! Какая сволочь тут хорохорилась?

– Я его загхезал, – опять возник картавый. – А что?

– А что? – эхом повторил Лефгер.

– Да он же гвардейца убил, олух пустоголовый! Целого сраного гвардейца! – сокрушался вояка. – Еще бы коня породистого на колбасу пустил!

«Я думал, это здесь привычное дело».

Картавый решил оправдаться:

– Он выпгхыгнул из кустов в неподходящий момент.

– Папаша твой кончил в неподходящий момент!

– Прекратите! – прогремел вдруг принадлежащий черноволосому юноше голос. Все, включая его самого, тут же притихли, и он смущенно продолжил: – Мне кажется, у вас полным-полно других забот. Идемте, мастер.

Лефгер прожег ему спину пристальным взглядом и точно таким же одарил человека с порезанным подбородком. Подбородок буркнул:

– Потом поговорим.

– Н-да.

«Даже в гноящейся ране больше порядка. Что тут такое?»

Кроме, конечно, бросающейся в глаза подготовки к выступлению и сааргетского воздуха как природного явления. Шагая мимо очередной подозрительной двери, Алеш осторожно принюхался.

«Измена, навоз и как будто гнилые фрукты. Все провоняло насквозь».

– Извините за эту сцену, – вздохнул юноша, когда они отошли за угол. – Я Модвин Фретка.

Алеш критически осмотрел молодого господина.

«Тебя тоже заставили им притворяться? Почеши левую бровь, если да».

Он почесал правую.

– Хм, – произнес Алеш и протянул руку. – Алеш из Тарды.

Модвин ответил на жест и кивнул.

– Я знаю. Ваш брат о вас говорил. – Господин Фретка осекся, встретив взгляд Алеша, и поспешил заверить: – Он жив. Пока. Ну, то есть… Просто не делайте резких движений, ладно?

«О нет, что ты, я намерен весьма основательно насладиться процессом».

Облегченный вздох пришлось на всякий случай спрятать даже от самого себя.

Алеш с трудом запомнил путь, по которому они шли, хотя он казался довольно легким: древние сааргетские зодчие наверняка смертельно враждовали с киртовскими. Здесь все углы были строгими, коридоры – длинными и прямыми, лампы – яркими и частыми.

«Тогда почему все вокруг запутанное и мрачное?»

Предположение появилось, когда за поворотом открылась зияющей раной распахнутая дверь, в щель косяка которой двое маленьких слуг пытались разглядеть происходящее в комнате. Господин Фретка подозвал их, шепнул короткое распоряжение и проводил тоскливым тревожным взглядом. В противоположную сторону шмыгнула мелкая крыса. Алеш прижал ладонь к карману куртки в надежде унять внезапную дрожь в пальцах.

«Что я там увижу? Чем это будет хуже того, что я уже видел?»

– Пришли, – констатировал Модвин для него или, может быть, для себя.

Навстречу им тут же выскочила маленькая полная женщина с заколкой из зеленых жадеитов в волосах.

«Красивая вещь и точно не твоя».

– Это Алеш, мастер-лекарь, – сказал господин Фретка, остановившись на шаг позади. – А это Ютта, жена управляющего.

«Ну хоть кто-то у вас тут женат».

– Ужас, – произнесла Ютта тоном, по которому стало ясно, что она видала похуже, и кивнула на залитый кровью воротник. – Что с вами случилось?

«Попробуй угадать».

– Я неудачно упал с лошади. Объясните лучше, что происходит здесь.

Она сощурилась, словно пытаясь разобрать кривой почерк у Алеша на лбу, а потом, отведя глаза, рвано и глубоко вздохнула.

– Сами увидите. Застегните куртку. Хотя это не поможет. Ладно. Сейчас.

Женщина исчезла в дверном проеме, чтобы через несколько тягучих мгновений высунуть оттуда руку и сделать торопливый пригласительный жест.

Однако сопровождавший его тихий зов растворился в чужом строгом басу. На пороге комнаты вырос широкий, как скала, наполовину седой и крайне суровый мужчина.

«Господин наемник, я так понимаю. Вполне соответствует образу».

Гул его грубого голоса снова раздался у Алеша над головой:

– Это чье?

– Лефгера, – ответил Модвин. – В смысле, его Лефгер привез.

– Это я понял. Кровь чья?

«Меня здесь каждый встречный будет об этом спрашивать?»

– Кобылья, – процедил Алеш. – Ваш человек все может рассказать в подробностях. Кто там стонет?

– Папа! – прозвенело из комнаты.

Гоздава прекратил наконец мысленно его взвешивать и сделал тяжелый шаг в сторону.

Запахло гарью. Шагая по узкому проходу вслед за зелеными жадеитами, Алеш нервничал сильнее, чем перед дверью любого чумного барака. Сквозь высокую арку виднелся свет от окна, и последний истоптанный порог блестел, как лысина. Стоило лишь моргнуть, как жадеиты уползли в сторону, к разрисованной мелом стене детской спальни.

Вероятно, в этой самой комнате присутствовала Ортрун Фретка, но Алеш видел перед собой только двух темноволосых мальчиков-близнецов.

Один из них одетым лежал в постели, поджав к животу ноги, и тихо подвывал. Другой вытаращил на Алеша полные слез глаза, потом, всхлипнув, моргнул и перевел взгляд на брата, которого крепко держал за острое плечо. Лица мальчиков были вытянутыми, а не круглыми, волосы – прямыми, а не кудрявыми, и чернее самого темного янтаря.

«Это не они. Мне следует запомнить. Эти дети выиграли от смерти моих сыновей».

Выходя из комнаты, кто-то низкорослый задел Алеша плечом и тихо извинился. В глазах постепенно прояснилось. У изголовья кровати, закрыв руками лицо, сидела на коленях женщина в мужской одежде. С другой стороны, ближе к окну, подергивался забитый человечек с большим ртом и редкими волосами. В углу управляющий шептался с женой. Гоздава и Модвин, как часовые, молча стояли у прохода.

– Мастер Баво – это вы? – спросил Алеш, обращаясь к дерганому человеку.

Тот быстро кивнул, подскочил поближе и потряс его за руку.

– Будем знакомы. Но я считаю…

– Помолчи, Баво.

Алеш решил сперва, что этот голос донесся из каменной стены, но потом женщина у кровати встряхнула короткими волосами.

Ортрун Фретка уколола его взглядом опухших узких глаз, поджала потрескавшиеся губы и спросила:

– Вы знаете, кто я?

«К сожалению, да».

Алеш склонил голову достаточно низко, чтобы госпожа Фретка восприняла это как единственно верный ответ.

– Тогда делайте свое дело, – сказала она и поднялась на ноги, уступая место у постели сына. – Хоть что-нибудь сделайте.

«Ну, посмотрим».

На столике с парой пустых неподписанных склянок и сложенными в кучу мятыми полотенцами стоял, как жирный лебедь в грязном пруду, серебряный кувшин.

– Это вода?

Баво кивнул. Алеш наконец-то соскреб с рук и шеи запекшуюся кровь. Как только он склонился над постелью больного, его брат затрещал:

– Он сказал, ему есть не хочется. И играть тоже. Я думал, он просто вредничает, а потом его вырвало.

Убрав ладонь от еле теплого лба, Алеш обхватил запястье мальчика, считая удары сердца – и почти сразу сбился, потому что колотилось оно как два.

«Проклятье».

– Ты меня слышишь? – спросил Алеш, заглядывая в полуприкрытые глаза ребенка. – Как тебя зовут?

– Тетрам, – снова ответил за него другой мальчик. – А я Томаш.

– Ладно, Томаш. Мне надо поговорить с твоим братом, хорошо?

Погрузивший комнату во мрак своей тени Гоздава довольно грубо сгреб сына за плечо.

– А ну пошли.

«И лучше не возвращайтесь».

– Тетрам, – позвал Алеш, и мальчик, подняв веки, крепче прижал руки и ноги к правой стороне живота. – У тебя здесь болит? Все время?

– Сначала тут болело, – тихо простонал Тетрам, осторожно отняв одну руку и указав пальцем повыше пупка. – А теперь… ай!

Он дернулся и вскрикнул, когда Алеш приподнял его рубашку и попытался потрогать живот. Язык у мальчика оказался полностью белым. Алеш еще раз послушал сердцебиение, чувствуя, как ускоряется его собственное, и обратился к Баво:

– Как долго это продолжается?

– Уже… к-хм… второй пошел.

– То есть, час?

– День.

Алеш отпустил руку Тетрама, чтобы ненароком не сделать больнее, и, оглядев собравшихся, прорычал:

– Да вы сдурели. – Он распрямился, глубоко вдохнул и потер переносицу. – Так. Ютта, знаете про пять трав?

– Да.

– Мне нужна настойка и отвар. Покрепче. Остывать поставьте на вот этот стол и давайте пить настойку. По глотку, чтобы не вырвало.

Женщина кивнула и скрылась в арке. Баво пробубнил:

– Прежде…

– Заткнись. Дивиш, накипятите воды и принесите чистых бинтов. Чем больше, тем лучше. – Управляющий молча и с некоторым удивлением смотрел на палец, которым Алеш ткнул в него, чтобы вспомнить имя. – Бегом!

Из прохода показалась полная рука Ютты, и Дивиша затянуло в коридор. Алеш развернулся к Баво.

– Мне нужны инструменты.

– Какие? Их много.

«Какими будет удобнее вырвать тебе кадык?»

– Показывай все что есть.

– Они у меня в кабинете.

– Ну так веди.

Ортрун Фретка нахмурилась. Модвин осторожно коснулся ее плеча.

– Я буду с ними. Не волнуйся.

Она молча взглянула на него и тяжело выдохнула.

– Госпожа, – обратился к ней Алеш уже у порога и показал на Тетрама, – проследите, чтобы он уснул, иначе я не смогу закончить осмотр.

Ортрун повернула голову и едва заметно кивнула, показывая, что все услышала.

«Тут явно где-то прячется женщина и мать. Вылезай, а я заодно на тебя посмотрю».

В коридоре на них опять наскочил Збинек Гоздава.

– Что еще нужно? – спросил он, решительно подтянув правый рукав.

– Достаньте самый крепкий спирт, какой найдете, – вспомнил Алеш.

– Сколько надо? Ведро?

«Пожалуй, многовато. Но если вдруг придется кого-то окунать за волосы…»

– Пусть будет ведро.

Гоздава подтянул рукав еще выше и зашагал прочь. Баво тихо щелкнул пальцами. Господин Модвин украдкой вздохнул.

«Что, пронесло? Я даже не знаю, рад ли».

Юноша хотел обратиться к Баво, но отвлекся на движение в конце коридора. Маленький слуга опрометью несся к ним, держа на вытянутых руках белую, как свежий снег, рубашку – будто опасался, что она успеет растаять. Модвин жестом велел передать ее Алешу.

– Это моего брата, но вам подойдет.

«Мертвого пьяницы, что ли? Да мне точно впору».

Алеш поблагодарил слугу и перебросил рубашку через локоть.

Ее чистые рукава болтались маятником, пока они втроем шли по очередному ровному коридору, поднимались по стоптанной до блеска лестнице, заворачивали за следующий прямой угол. Замковый лекарь успел, по всей вероятности, заскучать, потому что ему взбрело в голову завязать беседу.

– В чем дело, как вы считаете? – спросил Баво, имея в виду корчащегося в муках ребенка этажом ниже.

«В тебе, во всех вас, в этом проклятом месте».

– Скорее всего, воспалился придаток кишки. Если так, его нужно вырезать как можно быстрее.

«Я не вскрывал для таких вмешательств живых людей, но тебе об этом знать не обязательно».

– Жар ведь начал спадать.

– И мальчику стало хуже. Тебя это не смутило?

– С чего вы взяли, что…

– Да чтоб тебя! – вспыхнул Алеш. – Просто бездействуй дальше. Хорошо бы молча.

Модвин Фретка прибавил шагу и продолжал идти строго между ними двумя.

«Думаешь, не достану? Ты меня плохо знаешь».

Совсем без резких движений в этом клокочущем хаосе, очевидно, было не обойтись. Например, пришлось придержать распахнувшуюся от сквозняка дверь кабинета.

«В детской бы чаще проветривали. Что за люди».

Перед закатом быстро холодало. Баво с порога тут же бросился к окну, и вскоре бледный, но ровный природный свет скрылся за ставнями, уступив место дрожащим огням ламп. Алеш подумал, что, уходя, возьмет их с собой вместе с инструментами и погрузит это место во мрак.

«Хотя тут и так унылейший из кабинетов».

Даже кушетки не было. Нуждающиеся в помощи и уходе люди предпочитали, видимо, получать их в любом другом помещении замка, и Алеш вполне мог их понять.

Стол, стул, шкафы, несколько полок, проклятое окно и зеленое пятно портрета на пустой стене.

«Сюда можно прийти разве что умирать».

– Если это поможет, – подчеркнуто сдержанно заговорил Баво, отпирая полку в самом низу огромного шкафа, – я найду записи, касающиеся здоровья мальчика в последние три года.

– Ты даже записи вел? Ну надо же. В академии научили?

Баво, прижав к груди тяжелый ящик с инструментами, покраснел и гневно вскинул брови.

– Смените уже тон, – прошипел слуга. – Вы здесь вообще никто.

«Ну точно академик. Ненавижу, чтоб их, академиков».

Господин Фретка кашлянул и ткнул полусогнутым пальцем в сияющую белизной рубашку.

– Может, пока переоденетесь?

Алеш вспомнил, что надо разжать кулак, чтобы вылезти из рукава куртки.

Грязная ткань смотрелась на спинке стула как ленивое пугало. Заправившись, Алеш резко выпрямил локоть, чтобы подвернуть манжет, и потоком воздуха поднял пыль со стоящей впереди книжной полки. Подписанные корешки немного утешили знакомыми названиями. Наименее пыльным же оказался один неподписанный, светлый, довольно толстый, с заломом ближе к задней стороне обложки.

Алеш привык верить своим глазам.

Академия в Рольне, тридцать седьмой год, писано при свете чумных костров.

– Это не то, – устало бросил Баво. – Посмотрите на верхней полке. Трактат с изображением…

– Откуда она у тебя?

– Что?

– Это моя вещь. Как она к тебе попала?

Баво скривился.

– Я не знаю, что…

– Зато я знаю. У меня ее украли в день… – Голос сорвался. – В тот день.

У Модвина Фретки шумно сбилось дыхание. Баво начал юлить:

– Господин, а может…

– На меня смотри, – прорычал Алеш. – Куда делась страница?

– Какая страница?

– Вот здесь, в начале. Видишь? Ты же, пес тебя дери, не слепой.

«Как женщина и мать, которую вы убили».

Слуга бессловесно воззвал к помощи Модвина, но господин Фретка грудным голосом произнес:

– Отвечай, Баво.

Он сдулся.

– Госпожа ее такой принесла. Не знаю, что там было.

– Там были имена, – отчеканил Алеш, наблюдая, как медленно увеличивается в размерах приближающееся лицо академика. – Вот же странно, правда? – Он ткнул Баво уголком тетради в грудь. – Как думаешь, чем ей не угодила именно эта клятая страница? – Корешок треснул. – Есть мысли? Что, совсем никаких? Они у тебя вообще бывают? Хотя бы по праздникам?

Баво притулился к шкафу. Алеш подавил в себе порыв схватить с пола щипцы и бросил тетрадь в пыль, на полку. Потом он оперся на нее руками, закрыл глаза и выдохнул:

– Попалась.

– О чем вы? – спросил вконец растерявшийся господин Модвин.

«О том, что я нашел ее. Вот она, моя месть. Там же, где моя гибель».

– Знаете, – проговорил Алеш сквозь зубы, – мне искренне жаль вашего племянника, но есть некая паршивая справедливость в том, что с ним сейчас происходит.

– Он умирает.

– Вы весьма наблюдательны.

Взгляд Модвина Фретки устремился в пустоту. Алеш направился к двери, но юноша, встрепенувшись и выставив руки, преградил ему путь.

«Серьезно? Делай что хочешь. Убей меня, и ее сын умрет до рассвета. Отойди, и я сам ее убью. Так или иначе она свое получит, а нам с Еником обоим конец».

Позади шмыгнул носом перепуганный академик.

– Постойте. Подождите, – пробормотал Модвин и, ткнув пальцем в сторону тетради, обратился к своему слуге. – Ты сказал, тебе это принесла госпожа. Которая госпожа?

– Мне не…

Алеш обернулся. Юноша шагнул вперед и сжал кулаки.

– Которая, Баво?!

– Сикфара! – проблеял академик, съежившийся в его тени. – Госпожа Сикфара принесла.

Стены комнаты поплыли и закачались – и, кажется, это почувствовали все трое.

Книжная полка врезалась острым краем в спину. Тетрадь упала на пол, да и пес с ней. Теперь Алеш вспомнил, что в Сааргете больше одной госпожи – но совершенно забыл, кто и в связи с чем в последний раз говорил при нем о младшей.

Хотя теперь важно было только одно.

– Где она? – с трудом выдавил Алеш, но Модвин Фретка его все равно услышал.

– Ждите тут, – сказал он и сгреб академика за воротник. – А ты за мной.

Алеш зажал руками уши, надеясь унять оглушительный звон.

Он простоял так час или год. Ему было все равно. Мурашки побежали по коже, когда звон разбился на звук шагов. Алеш вжался в темный угол между стеной и шкафом, чтобы не видеть, как откроется дверь – ему казалось, если он это увидит, то сердце взорвется и выломает ребра.

Петля охнула. Подол прошуршал по порогу, повеяло цветами и травами весеннего сада. Тяжелой поступью вошел второй человек. Дверь закрылась. Послышались влажные звуки поцелуев.

– Здесь всегда странно пахнет, – томно произнесла женщина, – но мне это нравится. Тебе бы почаще высказывать смелые идеи.

– Мы тут не за этим.

Переплет шаркнул по половице, когда господин Модвин поднял тетрадь.

– М-м?

– Это твое?

– Ну, не совсем. Это из академии в Рольне. Ильза раздобыла. Для Баво. А что?

– Он сказал, ты вырвала отсюда страницу с именами.

Женский вздох. Почти сладострастное цоканье.

– Я никогда не поставлю под удар людей, которые для меня старались. – По-матерински наставительный тон. – Тебе тоже стоит запомнить этот принцип. Так добиваются верности. Я прочла это в книге, но, видишь, сработало. Теперь дорога в столицу открыта для тебя.

Мгновение бесконечной глухой тишины.

– Ты это сделала… с сыновьями владыки? Это был твой приказ?

Еще один вздох, глубокий и ровный. Шорох платья. Мягкий скрип половицы.

– Они не умерли, – затараторила госпожа Фретка. – Они только попали в сказку. Мы все попадем туда однажды. Я не сумасшедшая, ты не подумай. Я видела это место. Оно прекрасно. Папа меня там встретит, когда я совсем состарюсь, и сестра, и братья меня уже ждут. Но сначала мы с тобой проживем долгую жизнь. Я рожу тебе много детей. У нас все будет хорошо, милый.

Алеш вынудил себя переставить ноги. Не обратив на него никакого внимания, Модвин Фретка отшатнулся к стене.

– Фара… – простонал он, хватаясь за голову. – Зачем?..

– Ради тебя, дурачок! Чтобы ты стал владыкой. Чтобы мы с тобой были счастливы. Я все для нас делаю. И что, ты осудишь меня?

Алеш едва разглядел тугую шнуровку на ровной спине, узоры на чистой юбке, заколотые в сложную прическу косы, и у него болезненно сжалось горло.

– Я…

Она вздрогнула от неожиданности, но тут же взяла себя в руки и, сохранив гордую осанку, обернулась. Заметив Алеша, смерила его взглядом и спросила:

– Ты еще кто такой?

– Я никто, – ответил он, не узнав собственный голос. – А ты убила моих детей.

Сикфара Фретка посмотрела на него, как на безумца, отвернулась и сказала:

– Модвин, сде…

Но она не договорила, потому что Алеш в два шага подошел вплотную, ухватился за ее шейный платок и с силой потянул на себя.

Сикфара попятилась, толкнула его спиной в грудь, он оступился, они вместе рухнули навзничь. Модвин Фретка подался вперед, и Алеш рявкнул:

– Стоять!

Юноша замер на месте. Сикфара визгливо хрипела и больно мяла Алешу ребра заколкой – не женщина, не дочь, не сестра, а натянутые мышцы, бегущая кровь и бьющееся сердце, которое биться не должно. Ее раздутый живот высоко подпрыгивал, пока она сучила ногами и тянула пальцы к лицу Алеша. Он уворачивался и крепко держал намотанный вокруг тонкой шеи платок.

Сикфара вцепилась в белый воротник и засипела протяжно, как горящая смола. Ткань рубашки треснула. Алеш почувствовал, что ему самому перестает хватать воздуха, и задержал дыхание. Сикфара больше не издавала звуков, но боролась как будто с новыми силами.

«Это судороги. Ты умираешь. Наконец-то ты умираешь».

Пришлось упереться ногами в стену и шкаф, чтобы ерзать по полу поменьше. Спину жутко саднило, и живот, и шею тоже – наверное, там осталась царапина. Шершавый платок все глубже впивался в ладони, а Сикфара унималась медленно. У Алеша потемнело в глазах, и он рискнул ослабить хватку, но только на миг, вдохнуть – лишь бы не потерять сознание.

Модвин Фретка так и стоял без движения. Сикфара, как оказалось, тоже просто лежала, запрокинув голову и широко раскрыв бледный рот. Алеш размотал платок и прижал пальцы к покрасневшей коже возле горла. Дрожали руки, но не артерия.

Он взял тело под мышки, приподнял, вылез из-под него и снова уложил на пол. Каждая мышца горела. Алеш забрался на стул и аккуратно прислонился к спинке. Не помогло. Боль усилилась.

И Модвин пошевелился.

– Она носила моего ребенка, – сказал он, будто только что об этом вспомнил.

Алеш потратил последние силы на то, чтобы пнуть как следует пухлый живот Сикфары. Он съехал набок и звонко треснул по шву: кожаный мешок с жижей, ничем не лучше хозяйки.

– Я знаю, как выглядит беременная женщина.

Модвин Фретка сгорбился и закрыл ладонями лицо.

«Лучше бы закрыл на замок клятую дверь».

Едва она отворилась, Алеш сразу понял, что пришла управляющая. Он опустил веки, прижал ухо к плечу и сквозь гул крови услышал:

– Куда вы запро… мать твою!

Дверь резко захлопнулась, щелкнул засов. Алеш потер шею и открыл глаза. Ютта стояла, вжавшись в угол, и придерживала запертую дверь рукой. И таращилась на труп, конечно же. Он как раз начинал тихонько коченеть.

«Изнутри посмотреть бы, да, верно, не успею».

Модвин Фретка вдруг выпрямился и повернулся лицом к ошарашенной управляющей.

– Я это сделал, – сказал он весьма убедительно. – Потому что она убила тех мальчиков.

Ютта посмотрела на него, на труп и потом на Алеша.

«Да, именно так. Ты все поняла правильно. А я вам ничего не должен объяснять».

Он ждал, что теперь почувствует злость или хотя бы смятение, как после глупой безобразной драки. Но он ничего не чувствовал, будто его внутренности вынули из тела, перемыли в тазу крепкого древесного спирта и зашили обратно кое-как.

«Может, так все и было, вот меня и тошнит».

Управляющая рискнула отпустить бедную дверь, чуть-чуть приподняла юбку и осторожно, широким полукругом обошла разлившуюся под трупом вязкую лужу. Алеш смотрел в одну точку, только краем глаза наблюдая движение, и осознал вскоре, что глядит Ютте в лицо. Он, кажется, вздрогнул, когда она присела напротив и крепко взяла его за руки. У нее горели ладони. Или, может быть, он замерз.

– Я тоже похоронила сына, – полушепотом произнесла Ютта и сильно сжала Алешу пальцы. Ему было очень больно, одновременно холодно и тепло. Потом он скорее догадался, чем ощутил, что она потянула его наверх, требуя встать. – Идите со мной.

Господин Фретка метнулся к двери.

– Ютта…

Управляющая почти ласковым жестом смахнула Модвина обратно к стене.

– Запрись здесь и никого не впускай, пока я не вернусь, понятно?

Древние стены удивленно провожали их узкими выщербленными глазами.

Этот замок оказался огромным, словно целый городок где-нибудь в предгорье: с кучей уровней, весь из себя каменный и ужасно чужой. Ютта знала его, как кротиха подземную нору. Ее не пугала темнота или крутые ступеньки. Один раз она остановилась и сделала соответствующий повелительный жест, потом дождалась, когда за поворотом затихнут шаги, и снова потянула Алеша за рукав. Спускаясь по очередной лестнице, он прочистил пересохшее горло и спросил:

– Куда мы?

Управляющая покосилась на него из-под ресниц.

– Думаю, вы догадываетесь.

«И правда. Чего это я».

– Мне дадут напоследок увидеть брата?

– Именно это я и собираюсь сделать, – спокойно подтвердила Ютта. – А будете меня слушаться – останетесь живы. Вы хотите жить?

«Хороший вопрос».

– Нет.

Управляющая глубоко вздохнула.

– Придется, если вам не плевать, что станет с вашим братом. От вас зависит, выйдет он из этого подвала или нет. У парня от страха скоро сердце лопнет, а он нам еще понадобится.

Потный стражник при ее приближении выпрямился и встал торчком у нижней площадки лестницы. Ютта походя протянула ему руку.

– Дай сюда ключи и пшел вон.

Он так и поступил. Управляющая сунула ключ в замок ближайшей двери, привычным движением провернула и, открыв камеру, подтолкнула Алеша в спину.

– Побудьте здесь, пока я разберу бардак, который вы устроили наверху.

Металлический звон запираемой двери показался заговорщицким шепотом.

Здесь было до жути темно – в конце концов, на то она и темница. Но Алеш едва заметил, как трудно привыкали к этому глаза, потому что все его внимание сосредоточилось на пятне закатного света.

Еник лежал головой в этом пятне, и его отросшие русые волосы казались испачканными в крови. Он делал вид, что спит, пока Алеш, вспомнив, как шевелить языком, не позвал его наконец по имени. Тогда Еник открыл глаза, медленно повернул голову, скомкал под собой солому и с присвистом пробубнил:

– Да ну… Да ну нет же.

Алеш рывком поставил брата на ноги, и Еник вцепился в него мертвой хваткой.

– Живой, – повторял Алеш лихорадочным шепотом. – Живой.

Еник вдруг стукнул его ладонью в спину и отстранился.

– Как ты сюда попал?

«Прискакал на самой дурацкой в мире лошади».

– Я за тобой.

– Ну да, – согласился Еник и неловко усмехнулся. – Ну да, как же еще.

Алеш присмотрелся к странно изменившимся чертам его лица.

– Тебя пытали?

– Два зуба, – ответил Еник и оттянул губу, показывая недавно обработанную рану. – У меня длиннющий язык. Я столько всего сказал, Алеш… Это измена. Владыка меня повесит.

– Никто тебя не повесит, пока я жив.

«Слабое утешение, но уж какое есть».

Еник шмыгнул носом.

– Ты был в Тарде? Видел Бланку?

– Да. Она жива-здорова. Была, по крайней мере, когда я уезжал.

«Перед этим взвалив ей на плечи заботу о двух чужих девочках. Славный родственник».

– Ты извини, – попросил брат, – что я без тебя женился. Так получилось.

– Все хорошо. Ты поступил правильно.

«Не то что я».

Еник вымучил улыбку в ответ на кривоватый ободряющий жест. Алеш перестал притворяться, что способен стоять на ногах, и завалился в грязную солому. Брат сел рядом, плечом к плечу. Мир за пределами красного пятна на полу растворился в каменной тишине.

«Свет тоже скоро исчезнет, и вылезут насекомые. Хорошо, что один из нас колдун».

– Тебя сюда тоже привела та женщина? – спросил Еник тревожным полушепотом. – Я при ней кое-что сболтнул про владыку и господина Кашпара… Мне кажется, она догадалась.

«А мне кажется, я по ним скучаю».

– Теперь она наверняка догадалась, – пробормотал Алеш и почувствовал на себе настороженный взгляд. – Потом объясню.

– Нет, сейчас объясни, – потребовал Еник. – Ты бы видел себя со стороны. Что случилось?

«Забыл. Я же весь в крови дурацкой лошади».

Алеш оттянул белый надорванный воротник и понял, что дело теперь совсем в другом. В мертвой аристократке, ее девере-любовнике и служанке, которая здесь хозяйничает.

Но прежде всего – в длинных полосах на ладонях.

– Я исполнил клятву, – сказал Алеш.

«Исполнил и перевыполнил».

Еник открыл было рот, но промолчал, потому что вдруг загрохотал замок.

– Нам пора, – строго сказала появившаяся на пороге Ютта. – Он уснул.

– Кто уснул? – растерялся Еник. – Куда ты, Алеш?

Он крепко обнял брата, и разорвать это объятие было труднее, чем двойной кожный шов.

– Держись. Я буду рядом.

Еник глядел с ужасом в сужающуюся дверную щель, и Ютта бросила туда:

– До встречи, молодой человек.

«Теперь только в моем присутствии».

Она, скомкав юбку, приподняла перед лестницей подол и обратилась к Алешу:

– Ну что, передумали умирать?

– Пожалуй. Вам-то какое дело?

– Я знаю, что вы чувствуете и о чем думаете, – доверительным тоном произнесла Ютта. – Это все неправильные мысли. Вы можете и должны жить дальше. Главное – разобраться, зачем.

«Ты выбрала Фреток? Я разочарован».

Впрочем, ему ли не знать, что иногда выбор делает себя сам.

На последней ступеньке Алеш стряхнул с подошвы комок крысиного яда.

– У нас будет какая-нибудь история?

– Да. Госпожа потеряла ребенка и от горя повесилась.

«Паршивая справедливость».

– Ясно.

– Тетрадку я сожгла. Уж извините, если она представляла ценность. Сикфара – это мой личный промах, так что я предпочту замести за ней следы и убрать свидетелей.

«Надеюсь, Ремеш тебя опередит».

– Как хотите.

– Госпожа Ортрун не должна знать о том, что эта дура сделала. Никто не должен.

«Как насчет того, что сделал я?»

– О ее смерти уже известно?

– Ну что вы. Верных служанок я рассовала по углам, а остальные спохватятся не раньше утра. Вот Альда Шилга – это почечуй.

– Кто?

– Мать. Она намеревалась быть здесь до начала гроз. Теперь примчится еще раньше.

«Я спрашивал о другом, но благодарю за сведения. Пес знает, правда, что мне с ними делать».

– Думаю, вы справитесь.

– Конечно, справимся. Но чесаться все это будет очень долго.

Мрачный как туча Модвин Фретка встретил их почти у самой детской. Управляющая шепнула ему что-то на ухо, и господин покорно кивнул. Алеш потер ребра и заставил себя сделать глубокий вдох, увидев скрестившего руки гетмана и Ортрун Фретку, измеряющую шагами коридор.

Она подняла голову, нахмурилась и строго спросила:

– Где Баво?

Ютта и Модвин коротко переглянулись.

– Баво не придет, – сказал господин Фретка.

Ортрун вскинула руки.

– Да что происходит?! – закричала она срывающимся голосом. – Что здесь происходит? За что… почему Тетрам?

«Вот оно. Ты все-таки не каменная. Живого человека можно победить».

Госпожа Фретка, глотая слезы, вжалась спиной в стену и сама себя обняла так крепко, что побелели костяшки пальцев. Модвин тихо обратился к ней по имени, Гоздава шагнул навстречу, Ютта посмотрела на Алеша.

«Знаю. Я тоже не каменный. К огромному своему несчастью».

Он первым подошел к Ортрун и нарочито твердым голосом позвал:

– Госпожа. – Она смотрела прямо перед собой невидящим взглядом, и злость утекла вслед за ним в прозрачную пустоту. Алеш положил руки на дрожащие плечи. – Послушайте меня, Ортрун. Он не умрет. Я не позволю. Но мне понадобится ваша помощь.

Она моргнула и ответила:

– Что угодно.

– Слышали про кетгутовые нити?

– Овечьи кишки. Из них делают тетиву. И струны.

– И их тоже. Достаньте три мотка, – быстро заговорил Алеш, не давая ей времени задуматься. – И еще. Мой подмастерье далеко, но мне нужны вторые руки. Еник учился вместе со мной. Дайте мне его в помощники.

Гоздава сдвинул брови.

– У меня в казармах целая куча лекарей.

«Справедливое замечание, но мне позарез нужно вытащить брата из подвала».

Алеш, сделав вид, что гетмана здесь нет, заглянул Ортрун в глаза.

– Армейские костоправы? Вы готовы подпустить их к ребенку?

«Я абсолютно уверен в том, что говорю. Давай, проникнись. Ну же!»

Госпожа Фретка медленно перевела взгляд на управляющую.

– Приведи сюда этого Еника, – сказала она и, как только Ютта отвернулась, крепко схватила Алеша за грудки. – Если вы с братом что-нибудь выкинете или Тетрам умрет, я сожгу вас заживо. Я это могу.

– Договорились.

Ортрун, ослабив хватку, запрокинула голову и опустила веки, будто самое страшное осталось позади.

– Повторите, сколько нужно кетгута?

– Три мотка. Самых прочных.

– Хорошо. – Госпожа Фретка отряхнулась и велела брату: – Ты будь здесь.

Модвин кивнул и, когда госпожа с гетманом ушли, поинтересовался:

– Зачем вам столько ниток?

– Незачем, – ответил Алеш. – Просто пусть будет какое-то время занята.

Умытый и причесанный Еник вскоре появился в сопровождении управляющей и едва удержался от того, чтобы броситься Алешу на шею. Это было к лучшему. Им всем теперь требовалась железная выдержка. Убедившись, что верно определил причину болезни, Алеш поручил брату подготовить странным образом оказавшиеся здесь же инструменты. Ютта, преодолев сомнения, подошла поближе, достала из потайного кармана маленькую серебряную баночку и предложила:

– Может, попробовать вот это? Крынчика было не разбудить.

Алеш подцепил крышку, втянул носом горький запах и защелкнул баночку обратно.

– Я не имею понятия, из чего это сделано, у меня нет времени выверять дозировку, и… Погодите. Откуда он у вас?

– С деревенской мельницы, – скромно пояснил Модвин. – Это контрабанда. Баво сказал, им можно лечить чуму.

– Контрабанда? И сколько там было?

– Целый амбар.

У Алеша зачесался затылок.

– Так, – произнес он, вручая баночку управляющей. – Мы поговорим об этом позже.

Алеш попросил у Ютты пару ламп, разжег очаг и загремел тазами. Присматривающий за огнем Еник вздрогнул, когда Гоздава поставил перед ним еще одно ведро спирта.

– На всякий случай, – буркнул гетман.

Алеш вздохнул и потер ладони.

– Ладно. Нужны двое, чтобы мальчик как можно меньше двигался, – объяснил он, и Гоздава с Модвином, обменявшись взглядами, кивнули. – И пусть кто-нибудь подержит лампу. Надо светить туда, куда я скажу.

– Я подержу, – послышался вдруг снизу грубоватый голос.

Алеш обернулся и сказал:

– Ну нет.

– Я не уроню, – грозно возразила девочка.

«Разбойничья шайка, а не семья».

Модвин Фретка прочистил горло.

– Слушай, Рагна…

– Она не уронит, – веско заверил Гоздава. – Пускай.

Алеш развел руками.

– Вы отец, вам решать.

– Ну, то-то же.

«Фабек справлялся. Наверное, справится и она».

Или девочка уронит лампу, и они все сгорят. Впрочем, таким печальным исходом грозила любая мелочь.

Но по-настоящему Алеш занервничал, когда Ортрун Фретка с порога протянула ему три кетгутовых мотка. Он поблагодарил и, все еще чувствуя холод ее рук, сказал:

– Я советую вам уйти.

Она, избегая его взгляда, спросила:

– Он будет кричать?

Алеш подергал нить.

– Да, будет.

«Поверь мне – гораздо хуже, когда режешь их кожу, а они не кричат».

Збинек Гоздава молча обнял Ортрун. Она положила бледные ладони ему на спину и продолжала без отрыва смотреть на спящего сына. Еник на всякий случай забился в угол. Модвин Фретка вытер потный лоб.

– Мама, – сказала Рагна, потрогав ее за плечо, – иди.

Госпожа Ортрун ушла и закрыла за собой дверь.

Она снова ворвалась в комнату, как только Алеш отправил спать Рагну, падающую с ног от усталости. Гоздава проводил дочь полным боли и гордости взглядом. Девочка держала лампу так крепко, что свет почти не дрожал.

Госпожа Фретка столкнулась с гетманом в дверях и мягко стукнула его ладонью в грудь. Гоздава перехватил ее, коротко прижал пальцы к губам, отпустил и ушел. Поерзав в кресле, Модвин сказал:

– Ты только тише. Он еле заснул.

Ортрун села на колени в изножье постели и сжала в кулаке край покрывала, которым Еник осторожно укутывал Тетрама по пояс, стараясь не тревожить повязку. Алеш вытер руки, оставил полотенце на стенке ведра с подкрашенной кровью водой и потушил лампу.

«Инструменты гремят. Мы унесем их потом».

Он спрятал ящик в темном углу и там же уселся на пол, разрешив себе закрыть глаза. Услышав приглушенный всхлип, Алеш принял его за наваждение.

Еще очень долго абсолютно любые звуки казались ему тихими, как шорох листьев на ветру.

Алеш поселился в этой детской спальне и выучил наизусть расположение рисунков на стенах. Еник пытался угадать, что изображено под тремя курчавыми дождевыми тучами – цветок или странная тощая кошка, пока однажды Томаш, навещая брата, не указал на смазанные шипы.

– Это булава, – сказал мальчик. – Рагна нарисовала.

Еник с удивлением взглянул на Алеша, и он пожал плечами.

«Не знаю. Ладно. Булава так булава».

Под руку с дядькой Тетрам медленно ходил по комнате, когда Алеш разрешил ему вставать. Ютта кормила мальчика с ложки. Томаш читал ему вслух. Рагна иногда заходила, вздыхала и уходила. Гетман появлялся строго дважды в день. Госпожа Ортрун каждый вечер садилась в изножье постели и забывалась к рассвету коротким сном.

Никто из них не упоминал о спешно похороненной Сикфаре Фретке, как будто ее не существовало вовсе.

«Может, в пределах этой комнаты так оно и есть. Наверное, к лучшему».

Новым ранним утром, когда госпожа Ортрун уже ушла, а гетман еще не пришел, Еник осторожно покосился на дремлющего в кресле Модвина и шепотом спросил Алеша:

– Теперь мы отсюда сбежим?

– Может быть, – тихо ответил он и показал на чистые повязки, подготовленные для заживающей раны, – но явно не сейчас.

– Мастер Алеш, – позвал Тетрам, и господин Модвин вздрогнул, как от выстрела пушки, – можно мне на горшок?

– Ну-ка, – откликнулась появившаяся в дверях Ютта, завязывая шаль в узелок под грудью, – давай успеем до прихода гостей.

Гостями оказались сестры – обе сразу. Алеш до этого лишь мельком видел младшую, подвижную девчонку лет пяти, которую то ли боялись пускать к Тетраму, то ли, наоборот, никак не могли затащить. Теперь, когда опасность для жизни мальчика миновала, ему грозили последствия объятий рыдающей сестры.

– Почему ты лежишь? – никак не могла взять в толк она.

– Он встанет, если ты прекратишь его душить, – процедила Рагна, строго одернув темный подол младшей.

– К-хе, – послышалось из глубины подушек у изголовья.

Это повторялось по кругу почти целый день, кроме тех редких моментов, когда Тетрам все-таки поднимался с постели.

«Думаю, уже завтра можно будет прогуляться в сад».

Алеш сообщил об этом Ютте, когда та принесла мальчику легкий ужин, а она, уходя, на пороге шепнула Збинеку Гоздаве что-то, от чего он кривовато – как умел, видимо – улыбнулся. Потом гетман зашел в комнату и молча протянул Алешу руку.

– Добрый вечер, – осторожно ответил он, пожав Гоздаве ладонь. – Мы собираемся с духом для перевязки.

– Собирайтесь, – сказал гетман, рухнув в кресло и усадив обеих дочерей на колени, – а мы поддержим. Правильно говорю?

Грета поцеловала отца в седой висок и всю процедуру пронаблюдала сверху, забравшись на Гоздаву с ногами и крепко держась за воротник.

«У нас с тобой могла быть такая дочь, милая. Только светловолосая и с твоей родинкой над губой».

Алеш возился с бинтами увлеченно, будто собирался вязать из них салфетки, лишь бы пореже встречаться взглядами с детьми.

– Тя, – пискнула вдруг Грета, – а когда можно в салки?

Никто не отреагировал. Алеш поднял голову.

– Это вопрос ко мне?

– Ага, – сказала Рагна и потрепала сестру по черным волосам. – Она всех так зовет. И вас тоже будет. Вы же теперь вместо Баво?

– Хм.

«Надеюсь, нет».

Пока Еник заканчивал сматывать старые повязки, Алеш чуть приоткрыл окно и с удовольствием глотнул свежего воздуха. Гоздава отправил дочерей развлекать брата, поднялся с кресла и спросил:

– Сильванера хочешь?

– Я не пью, спасибо.

– Я хочу, – встрял Еник.

Гетман пожал плечами и жестом позвал его за собой, а Алеш, оставив Тетрама под присмотром сестер, поднялся на самый верх сааргетской башни.

Она была гораздо ниже, чем в Тарде, а лестница закручивалась не столь лихо, как в Кирте. Все здесь было иначе, по-своему и зачастую жутко неправильно, но с большой смотровой площадки открылся почти до боли знакомый вид. Живые поля у плотно застроенных деревень. Лес вдалеке, виноградники чуть поближе, ручей и река на самом горизонте. Где-то в тумане – столичная гора.

И люди. Десятки и сотни маленьких, обычных людей.

– Не прыгайте, пожалуйста.

Ютта встала рядом, положив руки на камни, и побарабанила по ним пальцами.

– Ладно, – ответил Алеш. – Подожду, пока рассосется шов.

Управляющая, глядя вдаль, ласково улыбнулась.

– Насколько я понимаю, вы сделали почти невозможное.

– Госпожа Ортрун умеет вдохновлять на подвиги. Она грозилась сжечь меня заживо.

– О, это она может.

Алеш горько усмехнулся и, обхватив себя за ребра, медленно выдохнул.

– Вы ей рассказали?

«О том, как мне больно смотреть на ее близнецов».

Ютта мотнула головой.

– Нет.

– Почему?

Она повременила с ответом, как будто выискивая, за что зацепиться взглядом.

– Сейчас это не даст ничего, кроме лишней неловкости. Положение и без того непростое. Но помните, что кроме меня правду знает господин Модвин и кое-кто из моих доверенных людей. Если ситуация сложится определенным образом, мы используем эти сведения в своих интересах, будьте уверены.

«Короче говоря, ты меня пожалела».

– Хм. А вы опасная женщина, Ютта. Откуда вы родом?

– Спасибо. Я из Таловец. Слышали о такой деревеньке?

– У самой границы? – припомнил Алеш. «Так вот откуда этот “почечуй”». – Рядом со злополучной заставой.

– Именно. Мой первый муж служил там. Его убила иш’тарза.

– Сочувствую.

Ютта пожала плечами.

– Не стоит. Он был дурной человек, а вдову с младенцем охотнее берут в кормилицы. Так я попала сюда, и это хорошо. Тут мое место. Мой сын похоронен здесь.

«Выходит, мое место на пепелище у Старой Ольхи».

Помолчав, управляющая тихо вздохнула и позвала Алеша вниз, потому что, как оказалось, госпожа желала его видеть.

Они пришли в щедро освещенный обеденный зал, и Ютта оставила Алеша под хитрым прищуром Ортрун, оценивающим взглядом Гоздавы и потупленным взором Модвина. Со стен на все это живописно глазели масляные юные аристократки, теперь уже большей частью, скорее всего, старые и больные.

Госпожа Фретка сразу перешла к делу.

– Вы давали личную присягу Отто Тильбе?

«Я клялся никому не рассказывать, что сплю с его женой. Это считается?»

– Да, – подумав, ответил Алеш.

– Теперь я хочу, чтобы вы присягнули мне. Служите моей семье и будете процветать, – обещала Ортрун, полагая, видимо, что это должно его прельстить. Алеш молчал, взвешивая слова, но она явно не привыкла проявлять терпение. – Да бросьте. У вас все равно нет другого выхода. На колени.

«С чего вдруг? Ты не моя Арника».

Господин Модвин скромно повел плечом, мол, ну что вам стоит. Гоздава это заметил и беззвучно усмехнулся. Возможно, прямо сейчас его люди живо расписывали Енику преимущества службы в вороньей стае. Хорошо, если только на словах.

«Ты был прав, брат. И она тоже права. Измена – это наш единственный выход».

Впрочем, окажись он, например, перед выбором между чумным костром и казнью через сожжение, по закону грозящей клятвопреступнику, Алеш без колебаний предпочел бы второе – чтобы последний шаг сделать самому.

Он встал на колено и, повторяя слова за госпожой Ортрун Фреткой, присягнул в верности ее младшему брату – точнее, человеку, которым этот юноша может однажды стать.

«Если научится разбираться в женщинах и прекратит сутулиться».

Накануне Алеш нашел время и возможность осторожным полушепотом поблагодарить его за то бессмысленное признание над трупом. Он долго подбирал выражения и в конце концов сказал что-то о храбрости на грани глупости. Модвин пожал протянутую руку и ответил, что сделал бы это снова, но потом тихонько признался: рад, что не пришлось.

Алеш вспомнил об этом, став свидетелем присяги брата, который точно так же, на колене, принес ее лично господину Модвину. Они друг на друга смотрели, когда Ортрун Фретка второй раз зачитывала слова.

Пока она спала у постели сына, Алеш понемногу выкладывал Енику весь свой путь из Кирты до Сааргета. Вчера ночью он рассказал о том, откуда у него на шее крошечная царапина. Брат только рвано вздохнул, покосился в сторону Ортрун и шепнул: «Тогда мы в долгу перед господином, хоть он и… ну… Фретка».

«Мы свое отплатили, – ответил Алеш. – Жизнь за жизнь».

Еник остался при мнении, что ничего на этом не кончится. Он был прав, конечно. Он, как и владыка Отто, довольно часто оказывался прав.

«Владыка Отто будет бесконечно прав, когда подпишет указ о большой дружной казни».

Но до этого дня нужно еще дожить.

– Ну, – громко сказал Збинек Гоздава, стукнув ладонями по столу, – пошли, молодежь, сделаем военное дело.

Еник и Модвин ушли вслед за ним, опустив плечи под одинаковым углом. Их проводили взглядами писаные красавицы. Алеш встал под портретом таинственной брюнетки и прислонился боком к холодной стене.

– Госпожа Ортрун, можно задать вопрос?

Она одернула манжеты рукавов.

– Попробуйте.

– Мы с Юттой вспоминали пограничную заставу у Таловец, – начал он, отметив почти полное отсутствие реакции: только едва заметно дернулась вверх тонкая бровь. – Ходили слухи, что там во время пожара видели дух Крушителя Черепов. Мой друг ставил на гетмана, но я думаю, это были вы. Я прав?

Оказалось, Ортрун Фретка умеет смеяться.

– Вы спорили на деньги?

– Нет. Насколько я помню, на перочинный нож.

– Я хочу оплатить долг вашего друга. Берите любой нож, какой понравится.

«Бесстрашие на грани беспечности. Вы тут все такие интересные люди».

– Ладно. Не поделитесь, как эта идея пришла вам в голову?

Госпожа Ортрун вгляделась в безнадежно остывший камин.

– Я хотела, чтобы Берстонь помнила своих героев, – ответила она, и в ее улыбке появилась печаль, – и знала, что их наследие, их сила всегда будет среди нас. Иногда мне кажется, что Марко все еще здесь, в замке. Может, так и есть, раз его курган пуст.

«“Все еще”?»

– Его курган?

– Мне назвали одну поляну тут неподалеку местом его погребения. Меня обманули.

«Как все запущено. Сочувствую Збинеку Гоздаве. Попробуй потягайся с тем, кто уже мертв».

– Вы не там искали, – сказал Алеш. – Он на Ольшанском погосте. Рядом с женой и дочерью.

Ортрун распахнула глаза.

– Откуда вы знаете?

– Не важно. Просто знаю.

Удивление в ее взгляде сменилось такой медленно утихающей болью, которую человек испытывает, когда ему вправляют смещенную кость.

– Спасибо, мастер Алеш, – сказала госпожа Фретка. – За все.

Он пожал плечами.

– На здоровье.

«Как выразился бы мастер Лисенок, вне протокола мы с тобой до сих пор враги».

– У меня есть для вас еще поручение, – вспомнила она. – Загляните в чумной барак.

«Если честно, мне кажется, я как зашел туда в Тарде, так и вожу его с собой».

У дверей его встретили армейские костоправы, которым досталось пять человек больных и целый амбар муки, обладающей свойством подавлять чуму. Академик Баво в свойственной академикам манере успел детально расписать им принцип своих действий, упустив все самое важное: зачем, когда и сколько. Лекарям пришлось угадывать, и в четырех случаях из пяти они угадали достаточно верно. Но последний больной, молодой и крепкий, мучился долго. Послушав истории людей, развозивших лекарство по окрестным селениям, Алеш убедился, что весь секрет в дозировке и регулярности. Правда, тому бедолаге это уже не помогло.

– Но больше в замке никто не заболеет, да? – с опаской уточнил управляющий Дивиш, отчитываясь перед госпожой, допивающей из кубка свою порцию горькой воды.

– Я на это надеюсь, – сказал Алеш, издалека махнув рукой старшему костоправу. – Но на всякий случай советую отдельно припрятать запас.

Дивиш нервно сглотнул и принял у Ортрун Фретки серебряный кубок вместе с соответствующим распоряжением.

«Если бы люди всегда так выполняли мои указания, кругом наверняка настал бы вечный мир».

Когда Алеш закрыл дверь барака в последний раз, чтобы дать отмашку людям с факелами и ведрами, он отошел подальше, едва успел поднять руку и тут же ее опустил, согнувшись пополам от подлого удара под дых.

Сигнал они приняли. Алеш понял это лишь по отдаленным звукам, потому что под веками у него сияли яркие искры.

«Что, все? Вот так? Теперь я исчерпал запас полезности? Это даже для вас, мне кажется, перебор».

Он кое-как перекатился, сел на колени, открыл глаза и поймал перед самым носом маленький кулак. Потом Алеш поднял взгляд и растерял все мысли.

– Я вас ненавижу!

Фабек замахнулся для нового удара, но так неуклюже, что предотвратить его было легко. Алеш держал подмастерья за обе руки и чувствовал, как они трясутся.

– Давай сперва поздороваемся, согласен?

Мальчик раздул ноздри, вырвался, одернул полы грязной одежды, глубоко вдохнул, и по щекам его градом полились слезы.

– Мастер…

Алеш схватил Фабека за плечи, притянул к себе и обнял. Как и на левом запястье, под воротником у мальчика краснел свежий шрам от зажившей язвы.

«Теперь я вам должен, господа Фретки».

С одной стороны – живой и здоровый Тетрам, с другой – Еник, Фабек и целый амбар лекарства от чумы.

Мальчик отстранился, всхлипнул и вытер рукавом лицо. Кругом пахло горящим деревом. Алеш убрал пальцем грязный развод с детской щеки и спросил:

– Где твои сестры?

– Умерли, – ответил Фабек, потупив взгляд. – Я делал, как вы учили, но они все равно умерли.

Алеш опустил голову и поморщился, чувствуя, как щиплет переносицу.

«В моих силах было это предотвратить».

– Прости меня.

– Я теперь совсем один, – тихо произнес Фабек в пустоту.

Алеш заглянул ему в лицо, так беспощадно напоминающее о Стельге, и сказал:

– Ты не один. Я обещаю, Фабек. Ты никогда не останешься один.

В этот раз подмастерье обнял его сам. Алеш опустил свободную руку в карман, сжал кулак и опять посадил занозу.