Читать книгу Снегири - Дарья Димке - Страница 5

В некоторых вещах взрослые не разбирались. «Категорически», как говорил Мелкий. Бабушка и дедушка ничего не понимали в сказках, а мамино представление об интересных мультиках совершенно не совпадало с нашим. Конечно, нам было их жалко, но тут мы с Мелким ничем не могли им помочь.

Бабушка никогда не читала нам вслух. Зато, когда мы были маленькими, она рассказывала нам на ночь очень длинное и очень печальное стихотворение, которое называлось «Сын артиллериста». Мы его любили и к четырем годам знали наизусть. Когда Мелкого на каком-нибудь новогоднем празднике просили прочитать Деду Морозу стихотворение, он неизменно читал именно его. Причем если Дед Мороз не успевал вовремя сообразить, что Мелкого следует прервать, ему, как и всем присутствующим, приходилось выслушивать это стихотворение целиком. Обычно это занимало у Мелкого около десяти минут. В том случае, если Мелкий, читая по настоянию воспитательницы что-то другое, забывал строчку, он совершенно спокойно переходил к «Сыну артиллериста». Предсказать, с какого места он решит начать его в этом случае, никому никогда не удавалось. Возможно, именно поэтому воспитатели быстро перестали просить Мелкого выступить на новогодних утренниках.

Еще бабушка рассказывала нам истории про цыган. Бабушкины истории про цыган обладали жесткой жанровой структурой и всегда следовали одному и тому же сюжету: цыгане пытались обмануть бабушку или других людей, но бабушке всегда удавалось их перехитрить. Детали могли варьироваться.

Читать нам сказки бабушка отказывалась с тех пор, как Мелкий подсунул ей «Крошечку Хаврошечку». Мелкий всегда отличался постоянством чувств. Если ему нравилась книжка, он готов был слушать ее много месяцев подряд. Предложения мамы почитать что-нибудь другое неизменно им отвергались. Принцип «борьба хорошего с лучшим» был ему чужд. Обычно мы все успевали выучить любимое им произведение наизусть, прежде чем он соглашался перейти к чему-нибудь другому. К этому времени мама с легкой тоской смотрела на неизменно выбираемую Мелким книгу, но сопротивление было бесполезно.

Любовь Мелкого накладывала на книжки неизгладимый отпечаток. Во-первых, они все были крайне потрепаны, во-вторых, любовно им разрисованы. Рисунки делились на несколько типов, по которым легко было определить, в какой период жизни Мелкий любил то или иное произведение, – самые ранние любимцы были украшены каракулями, сделанными зеленым или фиолетовым фломастером и расположенными преимущественно на лицах главных героев. «Крошечка Хаврошечка» принадлежала именно к этому периоду.

До этого момента бабушка никогда не сталкивалась с русскими народными сказками, и некоторые эпизоды произвели на нее сильное впечатление. Если с количеством глаз у сестер Крошечки Хаврошечки она смогла смириться, то сцена убийства любимой коровы, кажется, по-настоящему ее потрясла. Мы так и не поняли, почему прочитанное так ее взволновало, но после этого она избегала чтения нам каких бы то ни было сказок. Поэтому, когда командировки мамы и папы в очередной раз совпали (папа читал вслух не так часто, как мама, зато показывал диафильмы), она попросила почитать нам на ночь дедушку.

На этот раз сказку выбирала я. Тогда моей любимой книгой был сборник сказок Андрея Платонова «Волшебное кольцо», а сказкой, которая одинаково нравилась мне и Мелкому, – «Безручка». Дедушка читал очень хорошо, но когда он дошел до того места, где брат отрубает сестре руки и оставляет ее в лесу, он остановился. Мы с недоумением посмотрели на него. Дедушка, с некоторым опасением перелистнул страницу, вздохнул и спросил:

– Дети, а вам не страшно?

– Нет, – успокоил его Мелкий, – страшно будет дальше. Ты, главное, не бойся, я первый раз тоже боялся, но в конце все будет хорошо.

Дедушку это не успокоило.

– И вам это нравится? – уточнил он.

– Конечно, – ответил Мелкий, – жуть как нравится!

– А что еще вам нравится? – прежде чем решиться продолжить, дедушка решил выяснить специфику наших художественных предпочтений. Видимо, хотел быть готовым к тому, что еще может произойти с героями нашей любимой сказки.

– Ну, – подумав, сказал Мелкий, – про Песочного человека, который вечером засыпает детям глаза песком, а потом забирает их и скармливает своим детенышам.

– Не детей забирает, – поспешила я успокоить дедушку, который, кажется, волновался, – а только их глаза.

– Да, эту историю я знаю, – задумчиво сказал он, – а еще?

– Про корабль из ногтей мертвецов, и про Цербера, и еще про Беовульфа с чудовищем, – дополнил Мелкий, – много всего!

– Понятно, – резюмировал дедушка, – давайте сделаем так: я не буду дочитывать эту сказку, а лучше расскажу вам историю про горбуна и огромный собор.

– А она страшная? – уточнил Мелкий.

– Очень, – уверил дедушка, – просто жуткая!

– Ладно, – согласились мы, – а эту сказку мы тебе сами потом расскажем.

С тех пор дедушка тоже не читал нам сказок, а рассказывал разные захватывающие и жуткие истории – про девочку и каторжника, про Гуинплена, про графа Монте-Кристо и много других.

Что касается мамы, она не разбиралась в мультиках. Выяснилось это совершенно случайно. Мультики мы любили, но они случались в нашей жизни редко: вечером, когда мы смотрели «Спокойной ночи, малыши», и – иногда – перед детским садом, когда шла передача «Доброе утро». Но утром мы, как правило, не успевали их посмотреть: когда наступало время мультика, мы уже шли в детский сад. Летом, когда в детский сад ходить было не нужно, можно было посмотреть мультики, которые иногда показывали днем. В этих случаях кто-то из взрослых выходил на балкон и кричал в глубину двора: «Мультики!» – и россыпь детей, внезапно появлявшаяся сразу отовсюду, бросалась к подъездам.

Как-то в разгар трудового летнего полдня мы услышали, что мама зовет нас смотреть мультики. Я только что нашла кусок кабеля и была страшно счастлива: кусок был такой огромный, что цветной проволоки мне должно было хватить на все лето. Конечно, перед тем, как бежать домой, кабель следовало спрятать или просто взять с собой, но от радости его обретения, помноженной на радость предвкушения мультика, я об этом забыла. Мы ворвались домой, скинули сандалии и бросились к телевизору.

Как ни странно, мама, которая никогда не интересовалась мультиками, села смотреть с нами, а папа, который всегда все смотрел с нами, ушел в другую комнату. Вообще смотреть телевизор нам нравилось только с папой. У папы всегда можно было в самом начале уточнить, кто хороший, а кто плохой, за кого следует переживать и хорошо ли все кончится. Мама и дедушка отвечать на такие вопросы отказывались и говорили, что по ходу действия нам все станет ясно. Кажется, они не понимали, что смотреть, не зная таких вещей, очень трудно. К тому же только папа показывал нам диафильмы, и мы знали, что наши вкусы во многом совпадают. Больше всего мы любили длинные, двухсерийные диафильмы, Мелкий – «Лоскутик и облачко» и «Остров сокровищ», я – «Любовь к трем апельсинам» и «Маленькую Бабу-Ягу», а папа – «Затерянный мир».

Мультик начался. И это был очень странный мультик. Во-первых, он был серый, тусклый и расплывчатый, во-вторых, было решительно непонятно, что там происходит, в-третьих, он сопровождался какими-то странными, невнятными звуками, в-четвертых, он был про каких-то маленьких животных. До этого момента мы не представляли себе, что мультик может быть унылым. Где-то в середине Мелкий затосковал, а я занервничала, потому что вспомнила про кабель, но мы все еще не теряли надежды и терпеливо смотрели. А потом мультик – совершенно внезапно – кончился. Мы с Мелким недоуменно посмотрели друг на друга. Мама, оторвавшись от экрана, улыбнулась нам и спросила: «Вам понравилось?» Мы предпочли уклониться от ответа на вопрос, нам не хотелось ее расстраивать, к тому же мы торопились на улицу, нас волновала судьба кабеля. Кабеля во дворе мы, конечно, не обнаружили…

Когда мама в следующий раз позвала нас смотреть мультики, Мелкий как раз сообщал мне, что нашел на помойке какую-то гадость. Гадостью Мелкий называл все интересные вещи, обнаруженные на помойке или свалке, потому что их так называла тетушка, и он, когда был совсем маленький, думал, что это слово просто означает все найденное в этих местах, а теперь употреблял его просто по привычке. Гадость он оставил там и, ликуя, отказывался говорить, что же конкретно он обнаружил, предлагая немедленно пойти на помойку вместе и посмотреть. В тот момент, когда раздался голос мамы, мы как раз туда собирались. Мы переглянулись.

– Знаешь, – сказала я, – мы же могли бы уже быть в соседнем дворе, и тогда мы бы не услышали маму. Да мы уже практически там… Кстати, ты гадость спрятал?

– Да, – успокоил меня Мелкий, – и, мне кажется, ты права, мы же почти ничего и не слышали. Мама всего два раза позвала.

Вечером, перед сном, Мелкий потерся головой о мамин локоть и попросил:

– Мама почитай нам сказку, это только ты умеешь! – Потом вздохнул и добавил: – А мультики смотреть умеет папа.

Я укоризненно посмотрела на него, но он не смог удержаться – помимо стойкости чувств Мелкий отличался обостренным ощущением справедливости.