Читать книгу У каждого своя пицца. История одного проданного паспорта - Дарья Куприянова - Страница 2

Я только что себя продал.

Ну, как, себя. Свой паспорт, свидетельство о рождении, аттестат, в общем – свою личность.

– Удачи! – похлопала меня по руке Нина Максимовна.

Завидев свою маршрутку, она вскрикнула: «Стой!» и бросилась к остановке, забавно и очень женственно придерживая длинную юбку. Из-под юбки предательски показались кеды.

Нина Максимовна – мой научный руководитель. Ей я и продал свою личность. Понарошку, разумеется. И деньги потом придется ей вернуть, когда эксперимент закончится. Но в данный момент я, и вправду, никто, а всё мое нехитрое имущество на мне надето.

Всё началось около месяца назад.

На сквозняке остывали синтетический черный чай и мой мозг после пары по анатомии. Анатомию я люблю, её преподает милая бабушка в черепаховых очках и с порванными мочками ушей – в молодости неудачно прогулялась поздно вечером с золотыми сережками. Так вот, мы с чаем остывали, а Нина Максимовна бегала по кабинету, путаясь в своих юбках и заламывая руки. Мы обсуждали мою курсовую, точнее, проект, как это называли на нашей кафедре. Проект должен был быть серьезным – третий курс, это вам не ежик чихнул. У меня не было ни единой идеи по этому поводу. Чтобы выбрать тему, неплохо бы определиться, по какому направлению я дальше пойду. Психология отношений? Детская психология? Или, может, заняться изучением психики маргинальных элементов?

Без понятия.

Я уронил голову на стол. Раздался глухой стук. Дерево по дереву.

– А если тебе взять что-нибудь по личности? По самоопределению? Поставить эксперимент, сделать несколько анкет, почитать кого-нибудь из фрейдистов?

Про фрейдистов это она специально. Знает, как я их уважаю. Пришлось заинтересовано поднять голову со стола:

– Только ради фрейдистов. А какой эксперимент?

Нина Максимовна замерла посреди шага, балансируя на одной ноге. Взгляд её остановился где-то в кроне березы за окном и запутался в молодых, еще немного клейких листьях. Затем глаза её спустились куда-то под офисные черные столы деканата, и даже ниже, на первый этаж, в подвал, в пустоты, размываемые подземными водами.

Я впервые видел Нину Максимовну смущенной.

– Я вчера читала… ммм… в соцсетях…

А, понятно. Ну, после того раза, когда она узнала аниме-персонажа на блокноте у Ани, меня уже сложно чем-то удивить. Все мы люди, все мы любим. Какую-то ерунду, чаще всего.

Я кивнул, и Нина Максимовна продолжила немного увереннее:

– Там была история про человека, который продал свою личность, все свои вещи, дом и даже рабочее место и знакомство с соседями – всю свою жизнь. А сам уехал, кажется, на Бали, а потом на Аляску, в общем, исполнял все свои заветные мечты – катался на собачьей упряжке, пробирался сквозь джунгли в Южной Америке. Мы могли бы это повторить. Конечно, кроме части про большие деньги и путешествия. Ты будто бы продашь мне свою личность и неделю… нет, неделя мало… месяц. Да, месяц. Целый месяц будешь никем. Человеком без имени, друзей, семьи, без каких-либо связей. Можем пойти дальше и представить, будто бы ты потерял память.

– Часть с амнезией мне не нравится! – поспешил заявить я, – А вот все остальное звучит весело. Но я же не могу пропустить целый месяц семинаров, меня исключат.

– Да, об этом я не подумала. Вот как мы должны проводить с вами научные работы, если вас привязывают к университетским лавкам, будто мы до сих пор в Средних веках?! Хорошо, розгами не порют.

Я согласно кивал. Преподаватель, ругающий систему обучения – музыка для ушей студента.

– Возьмем две недели. Я тебя отпрошу. Отработки писать не будешь, не бойся, – успокоила меня Нина Максимовна, заметив смертельную бледность на моем светлом лике.

Ну, вот и ладненько. А то катать 12 листов от руки на тему, о которой преподаватель сам не знает, что рассказывать на паре – то еще развлечение. Я лучше книжку почитаю.

– Тогда по рукам. Мне сначала что-то посмотреть из монографий, учебников?

– Нет. Не хочу создавать у тебя горизонт ожиданий. Эксперимент на себе – это сложно, необходимо отключить все свои знания и предубеждения и одновременно отслеживать и точно фиксировать все свои чувства и действия. Можешь не кивать мне, я знаю, что ты это знаешь и что это программа первого курса. Когда начнем эксперимент – поймешь, о чем я на самом деле.

Я широко зевнул и смутился. Не надо было устраивать марафон «Железного человека» посреди рабочей недели. Но там такие любопытные и простые для снятия психотипы! Сколько не смотрю, каждый раз интересно.

– В принципе, это все. На данном этапе нам достаточно определиться с темой и подать заявку. В общем, начинай морально готовиться.

И я готовился – слушал музыку и смотрел всё, что попадалось под руку, ведь скоро мне придется целых 2 недели провести без гаджетов. Нина Максимовна была неумолима. Продав личность, я должен был уйти с места сделки в джинсах, рубашке и куртке. Больше никаких вещей – только одежда, что на мне, и деньги. Я слезно молил оставить хотя бы мобильный телефон на крайний случай. Хотя бы плеер и наушники! Там же вся моя жизнь, это мое яйцо с иглой, мой крестраж, мой аватар! Но воплощение зла в огненной юбке было неумолимо. Настолько, что перед сделкой она обыскала меня! Изъяла часы, кольцо, жвачку и, конечно же, плеер, который я все же попытался пронести.

– Ну жвачку-то за что?! – я не смог выбрать между возмущением и хныканьем, поэтому получилось нечто невыразительное.

– Чистота эксперимента должна быть безукоризненной, – погрозила пальцем Нина Максимовна, – Скажи спасибо, что позволяю тебе остаться в твоей одежде. По-хорошему, нужно было выдать тебе нечто неброское, не связанное с твоей прошлой жизнью. Но у нас финансирование слабое. Так что радуйся.

Ну, раз научрук сказал – будем радоваться. Однако денег, и правда, было немного.

Я пошатался немного по Привозу, купил себе стакан ряженки и уселся на Привокзальной на краешек фонтана, чтобы медленно и со вкусом эту самую ряженку приговорить. По площади прогуливалось пару стариков, сидели по уши в планшетах хипстеры. Мамочек с детьми почти не было – середина буднего дня, к тому же пасмурно, хоть и тепло.

Я пил ряженку и смотрел на хипстеров. Нестерпимо хотелось залезть в Инстаграм. А еще – послушать чего-нибудь хорошего из моего плеера. Что угодно – Океан Эльзы, Боб Марли, AC/DC, Imagine dragons, Кімната Гретхен, The Royal Republic… Честно, что угодно.

На остановке через дорогу включилось радио. Играли что-то бодрое, хотя слова до меня не доносились. Спасибо, дорогое Мироздание. Вроде попустило.

Ряженка закончилась, и я аккуратно опустил стаканчик в мусорный бак. Куда идти дальше? Я теперь никто, зовут меня никак, планов никаких. Мне нужно хорошее место, где могла бы родиться новая личность на эти две недели. Новая личность с новыми мечтами, стремлениями и связями. Мне нужно что-то вроде колеса Сансары, только небольшое и чтобы находилось где-нибудь рядом.

И я пошел на вокзал.

Вокруг вокзала бегали люди. Если снять их на фотокамеру с высоты, выставив большую выдержку, получится идеальный эллипс. Ну, может быть, с небольшими отклонениями к лоточникам и остановке маршрутных такси.

Красивое бы вышло фото.

Я растерянно оглянулся. Я в Сансаре, дорогая Вселенная, по самые коленки в Сансаре. Что дальше?

Вселенная молчала.

Тогда я решил идти за потоком душ, пролетающих мимо меня, следуя воображаемому эллипсу. Основная масса двигалась по часовой стрелке, и я влился в их движение, пристроившись за грузной душой в строгом шерстяном пальто. Уже на середине первого круга моего товарища по Сансаре оттеснил молодой врач – из-под куртки топорщился белый халат, как предательский хвост Кицунэ – японской лисы, способной принимать любой облик. На втором круге вместо кицунэ передо мной оказалась девчонка в куртке на три размера больше. На шее у неё болтались большие наушники кислотно-зеленого цвета, а половина головы была обрита почти налысо – к солнцу тянулся жизнерадостный сантиметровый ёжик. Я сначала ужаснулся и мысленно покачал головой, а потом сам себя одернул. Кто я, чтобы судить её? Я никто. У меня даже имени теперь нет.

На третьем круге, испытывая мое горделивое смирение, Вселенная поставила передо мной душу в грязной рваной телогрейке и с запахом, одновременно напоминающим немытого пса и протухшую рыбу. Смирение тут же испарилось, и я принялся, морщась, выискивать пути обойти «брата по сансаре», желательно – так, чтобы не коснуться его и краем рукава. Кто сказал, что каста неприкасаемых бывает только в Индии? Они и у нас есть. Просто в демократическом обществе об их существовании говорить не принято. Мне всегда казалось, что индийцы здесь поступают честнее: чандалы хотя бы признаются в их обществе как явление, о них все знают, пусть и избегают общения. Хоть какая-то степень уважения.

И все эти благонравные мысли крутились в моей голове в то время, как я пытался обойти нашего одесского чандалу. Безуспешно. Вселенная решила все же закончить урок смирения, как подобает – практическим занятием. Моя гордыня была безутешна.

Через сотни сотен столетий третий круг закончился, и моих ушей коснулась музыка. Барабан и флейта. Грубая земная страсть тела и трепетная небесная нежность души. Какой разной может быть любовь.

Я застыл посреди потока Сансары, мой чандала, хитро усмехнувшись, отправился учить смирению пассажиров какой-то маршрутки. Я слушал. Я искал источник звука.

За ярким африканским барабаном, похожим на большой сгусток жженого сахара, расположилась девушка с самыми черными глазами, какие мне доводилось видеть. Волосы её были похожи на маленькие итальянские макароны аморини, растянувшиеся на десятки сантиметров – мягкие волнушки, мелкие, но не жесткие, ни в коем случае не жесткие. Темнокожая богиня сидела по-турецки, укрепив на перекрестке голых ног там-там. Бедра её прикрывали широкие атласные штаны всех цветов радуги, а торс – простая футболка глубокого розового цвета с белой курячьей лапкой знака мира по центру. Девушка улыбнулась мне. Я был поражен до глубины души белизной её зубов, сумасшедшим контрастом с темной кожей губ. Потом сам же устыдился своего удивления. А какие зубы я ждал? Темные, в тон коже? Или, может, красные?

Она угадала мое замешательство и рассмеялась. Весело глянула исподлобья своими черными глазами и вдруг резко изменила ритм барабанов, закручивая совершенно новую мелодию. Её партнер, высокий худой парень с длинными черными волосами, похожими на шнурки для лаковых ботинок, сбился с мелодии. Удивленно посмотрел на неё сверху вниз, потом на меня. Хмыкнул и снова поднес флейту к губам. Пораскачивался в такт биению сердца там-тама и влился в мелодию, так просто и природно, будто они репетировали именно эту песню ежедневно, часами.

На моих глазах рождалась музыка.

Почему я видел это впервые в жизни? Почему я ни разу не останавливался на улице послушать новорожденной музыки, ни разу, за все мои двадцать два года?

Ревел от страсти и ревности там-там. Отлетала к небесам душа флейты.

Я слушал. Кажется, я впервые в жизни кого-то слушал.

– Эй, ковбой!

Ковбой? Это я? Я окинул себя взглядом. Джинсы, кеды, футболка, сверху рубашка нараспашку, в руках куртка. А, рубашка в зеленую клетку! Хотя, странно, что кто-то еще ассоциирует их с ковбоями.

– Хочешь попробовать? Держи!

Я не успел даже задуматься, как там-там оказался у меня в руках, а я сам – под выжидающим взглядом обоих музыкантов. Я посмотрел на флейтиста, потом перевел взгляд на богиню и, наконец, на барабанчик у меня в руках. Получился растянутый во времени и пространстве треугольник с центром прямо в моей грудной клетке, возможно, даже в сердце. Я несмело шлепнул по тугой коже там-тама. Раздался короткий глухой звук.

– Ну! Смелее!

У богини был интересный акцент – очень мягкая «л», слишком округлая «у». Я стукнул там-там еще раз, уже сильнее. Потом снова. И снова. Губы расплылись в дурацкой детской улыбке. Я тут же её почувствовал и поспешил было убрать, но заметил, что лица музыкантов осветились такими же глупыми улыбками. Как будто они следили за младенцем, познающим мир. А что, я и был новорожденным, без биографии и имени. Поэтому я улыбнулся еще шире и принялся набивать шаткий нечеткий ритм.

Богиня рассмеялась и закивала головой в такт. Мой ритм становился четче с каждым её кивком, и когда в дело вступила флейта, меня уже было не сбить. Простой и точный ритм под моей ладонью вдруг стал извиваться и менять цвета, так что я поспешил присесть на ступени вокзала и включить в дело вторую руку. А черная богиня тем временем закружилась, подняв руки к небу, высоко подбрасывая голые розовые пятки, испачканные пылью вокзала. Тело её изгибалось и рвалось к небесам, словно бескрылая птица, сердце её бросалось на стены своей клетки из плоти и костей, и сила инерции бросала её тело за сердцем вслед, то страдающими ломаными линиями, то нежными соблазнительными полукругами. Я забыл дышать. К счастью, руки мои уже давно жили своей жизнью, и музыку не прервала бы даже полная остановка моего онемевшего от восхищения сердца.

И песня, и танец оборвались одновременно и неожиданно. Просто мы все трое остановились и уставились друг на друга, тяжело дыша. А вокруг курсировал, не останавливаясь ни на мгновение, многоликий поток эллипса Сансары.

– У тебя на футболке Гомер Симпсон, – вдруг сказала богиня, откидывая тонкими кофейными пальцами с лица черную макаронину. – Мне он тоже нравится. Хотя сама я гораздо больше похожа на Лиз.

Мир погас. Ровным огнем церковной свечи горела в окружившей меня тьме фигура богини с темными шпинатовыми аморини вместо волос и застывшим капуччино нежнейшей пенки вместо кожи. Она улыбалась мне своими черными губами, а меж сгустков вокзальной грязи проглядывали розовые краешки её ступней.

Я понял, что безнадежно влюбился.