Читать книгу Делать детей с французом - Дарья Мийе - Страница 4

В жилом комплексе «Черри Хиллз» нет ни одной нормальной семьи, кроме нас. В кастинге друзей по подъезду, которых можно было бы пригласить на аперитив или пляжное барбекю, мы отсеяли американского пенсионера с внешностью латентного серийного убийцы, пару одержимых спортом гомосексуалистов, представительную австрийскую чету за шестьдесят, которые даже здороваться умели обидно, высушенную британскую леди, в чьём деловом костюме сквозило садо-мазо, и семейство, которое мы окрестили «амфибиями» – все пятеро ходили в обнимку с ластами и аквалангами, и даже что-то в их семейной морфологии необратимо изменилось от долгого пребывания в воде. Это конечно же оптический обман, уговаривала я себя, но не могла не замечать, что скулы у них слегка скошены по отношению к носу, чтобы обеспечивать волнорез, и кожные перепонки между пальцами длиннее и прозрачнее обычного. «Бульк!» – дружно говорили они в ответ на «Good morning!» и, проходя, оставляли после себя шлейф йодистого аромата.

В сингапурской ссылке, куда я отважно последовала за Гийомом и его двукратно повышенным окладом, мне особенно не хватало двух вещей – творога и разговоров о квартплате. Ну, или, шире, о прозе жизни. Потому что жизнь в Сингапуре пугающе походила на рай – с бассейном, кокосами, меблированной квартирой, массажем пяток, посудомоечной машиной и уборщицей-филиппинкой. Там было всё, что душе угодно. Кроме, разумеется, творога. Но надо уже смириться, что его пока не завезли ни в один земной рай.

Люди тут говорили о каких-то странных вещах. Например, о том, куда лучше ехать за Большой Волной – на Ниас или на Восточную Яву? Стоит покупать золото сейчас или подождать до января? Кстати, как проверить сертификат у китайского перекупщика? Где достать специальные контейнеры для хранения жидкой хны? Лучше вакуумные или проветриваемые? «Хна» стала главным словом в моём лексиконе: сталкиваясь с очередным сингапурским явлением, не доступным пониманию, я презрительно шипела: «What’s the henna again?!»3

Гийом же активно участвовал в театре абсурда, поддерживая беседу о масонском заговоре вокруг эко-топлива из пальмовых листьев. Вероятно, это потому, что наша социальная сеть здесь целиком и полностью состояла из его начальников и их жён. Пришлось купить специальные закрытые белые сандалии для походов в кантри-клаб, чтобы соответствовать дресс-коду casual attire. Я прозвала их «белые тапки»; они, как и положено, символизировали переход в мир иной – мир богатых.

Но после того как одна из давних экспатрианток посоветовала мне стричься только у парикмахера-буддиста, который один знает, где у волоса карма, а где – результат аммиачного окрашивания, я решила форсировать события. Нужно было срочно найти нормальных человеческих человеков, ещё не до конца утративших связь с суровой реальностью, где в обед едят макароны с баночным соусом, засыпают под мерный говор телевизора и знать не знают о существовании кармы у волос.

После долгих обсуждений выбор пал на соседей с третьего этажа – серьёзного китайского мужчину и его жену, красавицу ланкийку. Гармоничная пара за сорок, они смотрелись комплементарно: её голова, вытянутая, как у Нефертити, за счёт сложно подколотых волос, составляла контраст его голове, одинаково плоской со стороны лица и затылка; её пёстрые одежды оттенялись его рубашками в бледную клетку; её загадочная полуулыбка равно противостояла как его обычному выражению лица «не подходи – убью», так и его внезапному раскатистому смеху.

Мы пригласили их на добрососедский ужин. Достали бутылку припасённого для особого случая «Шато де Седр» – настоящего сокровища по здешним меркам, ценности которому добавлял пробковый сбор за провоз через местную таможню. Жест остался незамеченным: мадам пила воду, а мсье предпочитал местное пиво «Тайгер». Вечер развивался прекрасно, мы многое узнали про экспорт шурупов в Австралию и даже стали привыкать к резкому смеху нашего нового друга… Но когда вина осталось на донышке, мне вдруг стало казаться, что суровый китаец делает мне авансы. Он то и дело переводил глаза на мою грудь, а когда поднимал их, они сально блестели. Я уговаривала себя, что это опять самовнушение, что у людей не бывает перепонок и жабр, а женатые китайцы не могут вожделеть своих европеоидных соседок… Но все же набросила палантин и для убедительности убавила кондиционер.

– Становится жарко, – в контрапункт мне протянула Шеара и развязала шелковый платок на шее. Его концы скользнули по плечам и обнажили такое декольте, которое французы называют plongeant. То есть хоть ныряй туда. Шеара переложила ногу на ногу и оставила коленку коричневым айсбергом выступать между полами запашной юбки. Её платье, длинное и вполне целомудренное в вертикальном положении, теперь приняло форму буквы Х с тонкой перемычкой в районе бёдер. Она взяла стакан с водой и приложила его к диафрагме: – А можно ещё льда?

«Мой мозг опять меня предает, – думала я, крутя ручку ледорубки. – Мне кажется, что невероятно красивая сорокалетняя ланкийка раздевается у меня в гостиной, а её муж в это время смотрит на мою грудь».

Ой, а куда же в это время смотрит мой муж?!

Поверх барной стойки, разграничивающей гостиную и кухню, виднелась голова Гийома. Его глаза бегали по полу, а когда поднимались, становились в два раза больше обычного. Это не гипербола, а симптом повышенного внутричерепного давления, и оно проявляется тогда, когда Гийом сильно взволнован.

Я вернулась в гостиную и поставила перед Шеарой пиалу со льдом. Она бросила несколько кубиков в стакан и стала медленно перекатывать его от ключицы к ключице, запрокидывая голову и как будто даже постанывая.

– Ой, кажется, Кьяра хнычет! – не выдержав, воскликнула я и выбежала из комнаты.

В детской, разбросав руки-ноги наподобие морской звезды, дочь дрыхла с полной самоотдачей. Я присела на краешек кровати и перевела дух. Потеребила одеяло. Поправила подушку. Рассадила по росту плюшевых животных. God же damned, на курсах хороших манер не учат, как с честью выходить из подобных ситуаций… Я поковыряла губу и тихонько спросила:

– Малыш, ты не хочешь писать?

Малыш даже не шевельнулся, ни одна случайная волна не сбила синусоиду её дыхания.

– А стоило бы, ты же столько сока выпила после ужина, – сказала я чуть громче.

Слова падали в её сон, словно пляжная галька в мазут – не оставляя на поверхности кругов. Дочка плавала в одной из тех морфеевых бездн, откуда надо подниматься медленно, чтобы от перепада давления не лопнули барабанные перепонки.

– Малыш! – я потрясла Кьяру за плечико, сначала деликатно, потом настойчивей, а когда из гостиной донесся грудной смех гостьи, и вовсе бесцеремонно. – Надо сходить пописать!

Кьяра вдруг глубоко вдохнула, широко открыла глаза и уставилась на меня.

– Доченька, прости, что я тебя бужу, но надо сходить в туалет. А то опять написаешь в постель, как… в прошлом году. Хорошо?

Кьяра кивнула, встала с кровати и лунатической походкой направилась в туалет. Через гостиную, как того требовал мой не до конца выношенный план.

Я вышла следом с расстроенным лицом.

– Дочка так нервно спит в последнее время. От любого шороха просыпается. И даже иногда случаются… м-м-м… подзабытые инциденты, ну, вы понимаете. Наверно, затянувшаяся акклиматизация. Поможешь поменять ей постель? – я выразительно посмотрела на мужа.

Гийом кивнул, вынырнул взглядом из декольте Шеары и поплёлся в детскую.

Гости остались сидеть с выжидающими и несколько разочарованными лицами. Чтобы деликатно подтолкнуть их к мысли об уходе, я прошла на кухню и стала рыться в ящичке для лекарств.

– Она вся горячая. А у нас, похоже, кончилось жаропонижающее. Придётся ехать в дежурный супер.

– У нас есть жаропонижающее, – проворковала Шеара.

– Вряд ли оно подойдет ребёнку…

– О, у нас большая коллекция жаропонижающих! Как и жароповышающих, кстати, – сказала она так, будто речь шла вовсе не о безрецептурных препаратах. – Реншу, дорогой, сходи покажи Дарье наш мини-бар из лекарств на все случаи жизни? Наверняка найдете то, что нужно.

Реншу с готовностью приподнялся и обратил на меня истекающие салом глаза. В голове услужливо всплыли фоновые знания: Джакомо Казанова тоже часто приглашал наивных девушек в гости под предлогом показать коллекцию бабочек.

– Нашла!

Я, как оберег, выставила перед собой розовую коробочку «Долипрана».

Сосед разочарованно опустился обратно в бежевые подушки.

Обрисовывая вокруг себя защитные круги флаконом жаропонижающего, я прошла мимо Реншу и Шеары в детскую.

Гийом щупал матрас в поисках влажности.

– А где она написала-то?

– Тчщ! Это же отвлекающий маневр! Ты что, не видишь, что она раздевается у нас на глазах?

– Серьёзно?! – как будто удивился Гийом и приподнялся на цыпочках посмотреть.

Я захлопнула дверь перед его носом.

– Надо как-то дать им понять, что ЭТО нам не-ин-те-рес-но.

Гийом закусил губу.

– Или… интересно? – грозно спросила я.

– Нет-нет, конечно, ни капельки не интересно. Но как же быть? – он приоткрыл дверь: Реншу выливал в пивной стакан остатки вина. – Они вроде как не собираются уходить.

На ходу подтягивая трусы, в комнату приковыляла сонная Кьяра.

– Так и есть, у Кьяры высокая температура, – озабоченно объявила я гостям.

– И понос! – добавил Гийом.

Кьяра засыпала у него на плече: она ещё не очень понимала по-английски и потому не знала, что у неё жар и диарея.

– Солнечный удар, – предположила я. – Наверно, перегрелась на прогулке.

– Или воспаление от укуса мухи, – подхватил муж. – Помнишь, её на выходных какая-то тварь ужалила в вольере с бабочками?

– Да-да, – закивала я. – Надо будет завтра позвонить педиатру, – и, видя, что гости по-прежнему не торопятся прощаться, добавила: – Жалко, что приходится так рано расходиться.

– Прекрасно посидели! – Гийом подхватил руку Реншу и стал оживлённо её трясти.

Гости нехотя поднялись и пошли к выходу. Это был стратегически важный момент: надо было всячески избегать стандартной формулы вежливости «Хорошо бы повторить». Мы мялись и мычали, потому что прощанию явно недоставало завершающего аккорда.

– Ну, продолжим с этого момента в следующую субботу? – пришла на выручку Шеара. – У нас.

– В субботу мы уже ангажированы, но в одни из выходных непременно! – быстро сориентировалась я и чмокнула её в обе щеки.

Мы закрыли дверь за призраком начинающейся дружбы. На всякий случай, на оба замка.