Читать книгу Тринакрия - Дарья Роззонелли - Страница 4

Солёный, тёплый ветер щекотал мне нос и раздувал уши, а уютное весеннее солнце раскидывало миллиарды блёсток по поверхности моря. Я родился на юге Франции и лазурный пейзаж всю жизнь услаждал мои глаза. Но сегодня был совсем иной опыт. Вместе со своими людьми я плыл в наш новый дом на острове Сицилия.

От порта «Вилла-Сан-Джованни» на материковой части Италии, от которого отходил паром, до Мессины нам предстояло плыть не более десяти километров. Поэтому некоторые пассажиры так и остались ждать причала в своих автомобилях на нижней палубе. Мы же отправились наверх, где располагалось кафе и туалеты, а с открытой части можно было наслаждаться заряженным морским темпераментом воздухом, всматриваясь в приближающиеся очертания города, раскинувшегося у подножия гор.

Я недолго любовался пейзажами, по немного тривиальной, но безумно очаровательной причине: миниатюрная красотка на другом конце палубы явно проявляла ко мне интерес. Судя по изгибам и шерсти – метиска. Хорошо быть мускулистым красавцем, подумал я и, не забывая испускать романтические флюиды, встал в брутальную позу, которая идеально демонстрировала мои мышцы. Выждав минуту, я ринулся к ней на ознакомительное обнюхивание, но в тот же момент, длина поводка жестоко оборвала мой романтический порыв. Прекрасная метиска с пониманием кинула на меня последний взгляд и переключила внимание на своего человека. Грустно выдохнув, я последовал её примеру.

Моя девочка сидела с блаженной улыбкой, время от времени откидывая блестящий локон со своего лица.

– Тебе нравится плыть на корабле, сынок?

Я поддел носом её руку, вынуждая меня погладить. Этот жест всегда срабатывает. Мама провела ладонью по моей голове и помассировала за ухом.

Подозреваю, что мои люди всерьёз считают меня своим родным сыном. Не знаю, почему им не кажутся подозрительными явные физические различия между нами, напротив, папа отметил, что в моём окрасе преобладает такая же рыжая шерсть как у него.

Они даже придумали игру под названием: «Где мама? Где папа?», в которой поочерёдно задают мне эти два вопроса и я должен подбежать либо к вожаку нашей стаи (папе), либо к моей девочке (маме). Эта забава приводит их в восторг, за что я получаю похвалу, ласку и порой даже печенье. Как несложно догадаться – я с удовольствием выполняю подобные пустяковые задачи. Нет, дело не только в печенье. Хотя тот, кто знаком с характером бульдогов, наверняка подтвердит, что альтруизм не является нашим недостатком. Однако когда мои люди называют меня сыном, я невероятно счастлив и горд, а потому этой игре согласен придаваться даже совершенно бесплатно.

Я загляделся на молодого мужчину, гордо расхаживающего по палубе. Он выглядел немного забавно, учитывая его маленький рост и субтильное телосложение. Но стоит заметить, лицо его было удивительно красиво: с крупными чёрными глазами, тонким носом и мужественным подбородком. Более всего мне понравилась его причёска: волосы были уложены в заострённый хохолок, напоминавший стоячее собачье ухо.

Мужчина остановил взгляд на мне, и, видя, что он направляется в нашу сторону, я навострил нюх. От него веяло задиристостью и некоторой нервозностью, но точно не опасностью. Поэтому я доброжелательно завилял хвостом. Когда нас разделяло не больше метра, я сделал попытку приветственного прыжка на нового знакомого, но, к сожалению, не достал. «Заострённый хохолок» округлил свои большие глаза и отступил полшага назад.

– Бонджорно, синьора. Почему ваша собака без намордника? В этом случае вы должны держать её в своём автомобиле.

– Это старый английский бульдог, порода не входит в категорию потенциально опасных собак.

– Что-то не очень похож на бульдога… Скорее выглядит как питбуль, – с сомнениями разглядывая меня, пробурчал пучеглазый.

«А ты не очень похож на человека, скорее на одноухого чихуахуа. И не только внешне», – внутренне парировал я.

Мама достала из своей сумки мой собачий паспорт, развернула и на вытянутой руке продемонстрировала мужчине. Человек-чихуахуа слегка улыбнулся, будто в его голове родилась какая-то ехидная шутка. Не озвучив её, подмигнул и ушёл прочь. Моя девочка закатила глаза, и, видимо, собиралась прорычать что-нибудь вслед странного синьора, но тут из дверей кафе показался папа, и её лицо просветлело, а у меня быстро закрутился хвост.

Папа остановился, и, глядя на нас с хитрой улыбочкой, дразня, помахал пакетом. Затем изобразил пантомиму, которая означала, что он собирается всё съесть сам, не делясь с нами. Мама погрозила ему хрупким кулачком, а я играючи подпрыгнул на месте и поторопил его ликующим «гав».

В пакете оказались золотистые шарики, от которых исходил запах риса, мяса, зелёного горошка, томатного соуса и масла. Мама впилась в большой ароматный шарик зубами, а я, к сожалению, лишь глазами. Моя пасть заполнилась слюной. Пришлось сделать несчастный взгляд, словно не ел три месяца, демонстрируя, что тоже хочу отведать аранчини (именно так родители называли притягательные шарики). Моя девочка отщипнула малюсенький кусочек и протянула его мне. Мысленно я послал ей упрёк: «Даже понюхать страшно – боюсь, в нос залетит!» Но всё же съел. Вкус оказался изумительным! Ещё не успев повторить трюк натренированным взглядом, с руки папы я получил щедрую добавку. Обожаю такие моменты: оба моих человека рядом, от них исходит запах счастья и гармонии, мягкое солнце греет шкурку, а в придачу ещё и гастрономические открытия!

Внезапно сквозь чарующий аромат аранчини, я учуял совсем иной запах. «Что это?» – обратился я к внутреннему голосу. Снова принюхался, но источник мне пока не удавалось установить. Я максимально сосредоточился, и меня проняло ужасающее предчувствие, шерсть на позвоночнике приподнялась, и по телу пробежал холод.

***

Я в очередной раз убедился в том, что люди любят упрощать реакции и желания животных. На моё беспокойное поведение мама лишь подтянула поводок к себе, а папа успокоительно сообщил, что мы скоро заходим в порт, и можно будет сделать «пи-пи» на ближайшей лужайке. Меня захлестнула обида, и я отвернулся к ним обоим спиной. Так как поворачиваться без необходимости уже не собирался, то удобно уселся на бедро, элегантно вытянув свободную заднюю лапу. Пугающий запах я больше не чувствовал и оставалось надеяться, что опасность прошла стороной.

Мама увлечённо рассказывала папе легенду о Сцилле и Харибде, которую, как я понял, ей давным-давно поведал её знакомый из Греции по имени Гомер. Оказывается, по обеим сторонам пролива, по которому мы проплывали, обитают два страшных чудовища. Харибда – поглощающая в своём смертоносном чреве волны, дельфинов и все проплывающие мимо корабли. И ещё более ужасающая – Сцилла, с шестью головами, и у каждой в пасти в три ряда кровожадно сверкают острейшие зубы.

Ко мне внезапно пришло осознание: тот запах мне точно не почудился, это мимо проплыла Сцилла и хотела утащить в свои кошмарные пасти пассажиров с нашего судна!

К счастью, паром начал швартоваться. Моя девочка зачарованно произнесла:

– Ну, здравствуй, Тринакрия! – ей очень нравилось называть остров его старым именем.

Мы поторопились уйти с палубы, а через несколько минут оказались на земле, где страшное чудовище нас никак не могло достать.

Из открытого окна доносились неведомые запахи, которые мне не терпелось изучить. А пейзажи открывались восхитительные! По одной стороне – величественные горы и холмы, а по другой – море, покрывающее своими задорными волнами пляжи и причудливые скалы. Повсюду росли прелестные дикорастущие цветы, кактусы и пальмы. Иногда мы въезжали в вырубленные в горах тёмные и неотшлифованные тоннели. Они не были изуродованы фонариками и миллионом картинок с направлением движения. Наверное, примерно так выглядели те древние пещеры, в которых когда-то начинали дружбу мои первобытные предки со своими ещё дикими людьми.

Для меня стало новостью, что, оказывается, родители ещё не нашли дом, и потому ближайшие дни нам предстоит жить в отеле. Когда мы подъехали к нашему временному жилищу, солнце зашло за горизонт. Хоть я неплохо вижу в темноте, искусственные светила в виде фонарей мешают сфокусироваться над тем, что находится вне зоны их освещения. Я расслабил зрачки и решил, что изучу окрестности носом и ушами, а визуальный осмотр проведу завтра утром.

Нас вышел встречать симпатичный человек в возрасте. Из-за своего плотного телосложения и невысокого роста по форме он казался не вытянутым как большинство людей, а скорее круглым, и напомнил мне то рисовое лакомство с парома. С лучистой улыбкой пожилой мужчина пожал руки моих людей, и, наклонившись, поздоровался лично со мной:

– Бона сера, синьор!

Растрогавшись от такого почтения, я немного растерялся, но видя активные мотания моего хвоста, человек-аранчини отлично понял, что я очень рад знакомству.

Марио (так представился очаровательный старичок), оказался хозяином этого апарт-отеля, состоящего из нескольких отдельно стоящих домиков, построенных на пологих участках высокого скалистого холма сходящего в море. По крутой бетонной лестнице мы спустились к миниатюрному двухэтажному коттеджу с террасой.

Я приметил шум волн и, переключая зрение в ночной режим, просунул голову через прутья ограждения. Увидев, что за ним обрыв, мне тут же захотелось отойти от пугающей пропасти. Резко двинулся назад, но с лёгкостью прошедшая в ту сторону голова, не пролезала обратно. В панике ещё раз попытался высвободить голову из коварного ограждения. Опять не преуспев, замер, обдумывая, как мне поступить. Родители и Марио заметили эту проблему, но вместо того, чтобы скорее броситься мне на помощь, залились громким хохотом.

Наконец вдоволь отсмеявшись, ко мне подошёл папа. Одной рукой прижимая мне уши, а другой, взяв под горло, аккуратно вызволил меня из плена. В связи с переполнявшим меня ликованием от спасения, я не стал обижаться ни на своих людей, ни на Марио.

Пока родители переносили вещи в наш домик, Марио угостил меня вкуснейшей колбасой и поведал, что раньше у него тоже была собака. Пять лет назад она умерла, и он очень по ней тоскует. В этот момент я почувствовал, как ему грустно и в утешение облизнул его вкусно пахнущие пальцы. Восприняв это за намёк, хозяин апарт-отеля дал мне ещё один ломтик колбасы.

– Попей, а ты и без нас не пропадёшь! – проходя мимо нас, подколол папа.

Постоянным поводом для споров моих родителей был вопрос о том, что мне не стоит давать человеческой еды. Причём оба были согласны с этим правилом и оба исподтишка продолжали его нарушать. А уличив один другого в момент преступления, непременно повторяли воспитательную лекцию о вреде моему здоровью. Стоит заметить, больше всего на этом настаивал папа, однако он же больше всего и давал. Единственным, на что был полный запрет – шоколад. Его я никогда не пробовал и уже смирился с тем, что никогда не попробую. Как объяснили мои люди, содержащийся в нём теобромин, является ядом для животных. Конечно, от маленького кусочка шоколада я вряд ли бы умер, но родители посчитали разумным не давать мне и этого, чтобы я не воспринимал его как остальные продукты, которые привык выпрашивать.

Мои люди разложили вещи, которые им могут пригодиться в ближайшие дни, сходили в душ и начали готовиться ко сну. Как всегда, поместили мою лежанку рядом со своей кроватью, и наконец, мы все улеглись. Глядя в огромное фронтальное окно, мы дружно любовались открывающимся видом: яркими белыми огоньками сияли звёзды, и то ли от их свечения, то ли от лунного, на чёрной ряби моря играли серебристые блики. Вдалеке возвышалась величественная гора, подсвеченная жёлтым светом, исходящим от фонарей и вывесок кафе на изгибавшейся береговой линии.

В груди щекотало приятное волнение – от этого завораживающего пейзажа за окном, от новых впечатлений и предвкушения чудных дней, которые ждут нас на этом красивом острове. Но как часто бывало в подобные моменты абсолютного счастья, рядом с разливающимся в сердце блаженным и согревающим чувством, тоненьким еле слышимым колокольчиком тревожно звенело: «Этот рай хрупок и эфемерен. Наслаждайтесь, ведь завтра всё может разбиться и исчезнуть». Я не понимал, для чего звенел этот колокольчик. Учил ли он ценить удачу, дарованную мне судьбой, или напоминал, что рано или поздно всему приходит конец, и порой мы не в силах повлиять на обстоятельства.

«Как бы там ни было, я всегда буду оберегать нашу семью, и стараться приносить им радость. И даже если этот день окажется последним в моей жизни…» – не успев закончить мысль, я провалился в глубокий и захватывающий своим содержанием сон.

А сюжет его был такой: будто плывём мы на корабле: папа, мама, Марио и человек-чихуахуа. И вдруг из моря на палубу опускается желеобразная лапа, а на ней страшная пасть, хищно щёлкающая острыми зубами. Папа прикрывает маму собой, Марио обороняется батоном сыровяленой колбасы, рассекая ей перед собой воздух, а его племянник возмущённым тоном кричит, что чудовище не купило билет и не имеет права находиться на борту.

Мерзкая лапа с размаха сбивает всех с ног. Люди испуганно прячутся от неё кто где может. И тут я с прыжка набрасываюсь на желейную конечность чудовища, и пытаюсь вгрызться в неё зубами. Но постоянно соскальзываю и снова падаю на палубу. Монстр кусает мне бедро, я изворачиваюсь, и мне удаётся вцепиться в него своей бульдожьей хваткой. Внезапно появляются ещё несколько острозубых пастей на противных, склизких лапах страшного создания. Я наскакиваю и вгрызаюсь в одну из них, но её товарки начинают яростно кусать всё моё тело своими тонкими акульими зубами. Я держусь из последних сил, но не ослабляю хватку. Тут замечаю глаз чудовища, с ненавистью смотрящий на испуганных родителей, Марио и человека-чихуахуа.

До меня доходит, его лапы – это всего лишь орудия, а слабое место монстра находится в его голове. Не задумываясь, отпускаю изнемогшую лапу страшилища и скольжу по ней в направлении злого глаза. Он всё ещё сфокусирован на моих людях, пытающихся отбиться от гадких конечностей. Набрав приличную скорость, врезаюсь в око циклопа и разбиваю его своим телом. Чудовище с диким рёвом уходит под воду, а я в последний момент успеваю запрыгнуть на палубу корабля, после чего обессилено падаю. Чувствуя как из ран, полученных в схватке с зубастыми лапами, из меня потоками вытекает кровь и жизнь, мысленно прощаюсь с родителями. Мама и папа обливают меня слезами, Марио умоляет не умирать, обещая вкусные угощения, и даже человек-чихуахуа с сочувствием поглаживает меня по голове. Открываю глаза и устало смотрю на людей. В их взглядах читаются скорбь и благодарность за спасение. Я чувствую себя героем, чей подвиг люди и звери будут из века в век приводить в пример.

Правда, самую концовку мне пришлось досочинить уже в полудрёме. Дело в том, что моих родителей пугает, что во сне я иногда рычу, дёргаюсь и лаю, не раскрывая пасти. Поэтому они меня будят. И, как назло, на самом эпическом моменте.