Читать книгу Суккуб - Дарья Викторовна Еремина - Страница 5

– Тебя вчера видели с Уродом. Здесь, на остановке.

Я ударилась затылком о чугунный столб остановки и закрыла глаза. Потом еще раз. Черт…

– Кто видел?

– Не знаю. Макс сказал, что вы поболтали и вместе ушли. А кто ему сказал, я не знаю.

Я открыла глаза и посмотрела на Аньку. Она курила. Я вдыхала её дым: пошлый ментол, старомодный никотин и смертоносные смолы. Черт…

– Не расскажешь? Интересно же!

– Нечего рассказывать. Мы не вместе ушли. Я поехала в Интернет-кафе, а он куда-то еще.

Потом мы сидели на наших кроватях и читали, выписывали, читали, выписывали. Новая брошюра, новая книга, новый автор. Когда пришел Макс, я стояла на карачках над всей этой макулатурой и тянула спину. Заходя, он уперся в мой зад, направленный аккурат на входящего. Наверно это и заставило его рассмеяться. Анька зубрила философию до того как он вошел. Теперь же она смотрела молящим взглядом. «Смойся, пожалуйста» – говорил этот взгляд.

Надев кофту и туфли, захватив лекции, я вышла. В общем-то, им было все равно. Они уже не видели меня. Где-нибудь посижу на улице.

На территории полно народу, очень тепло, все лавки заняты. Низкое висит солнце за розовыми рваными облаками. Еще светло, но уже вечер. Внизу живота тянет. Хочется сесть.

Хочется зацепиться за кого-нибудь и провести эти пару часов в компании. В сумке на плече сложены лекции, но здесь и сейчас, в тихом финиширующем дне, хочется легкости в мыслях. Дать отдохнуть голове. Просто отдохнуть.

– Привет, Лидок! – прошли мимо две сокурсницы.

Кисло улыбнувшись, я кивнула в ответ. Чтобы не стоять на месте, пошла вперед. Беспризорщина какая-то.

– Лида! – послышалось слева. Я обернулась. – Ты куда? Иди к нам!

На белой лавке, на всех её частях: и на сидушке и на спинке, сидела кучка ребят. Здесь был Лешка и Олежек. На спинке сидел бугай, которому Урод писал курсовую и две незнакомые девчонки.

– Мы в «Винстрим» собираемся. Пойдешь с нами? – спросил Лешка.

Я кивнула. Девушкам вход бесплатный. И за это я тоже люблю «Винстрим».

Я могу прийти, послушать музыку, потанцевать, поболтать со знакомыми. Мне не обязательно тратить кровные. Если кто-то хочет меня угостить, он угощает. Если ты одинокая и симпатичная, всегда найдется кто-то желающий тебя угостить. И если этот кто-то посчитает, что заработал исключительное право на внимание, сокурсники объяснят, что он ошибается. Это просто. Если не думать об этом.

Мы сидели в баре, пили, закусывали, танцевали, болтали и смеялись. Я смотрела на Лешку, взглядом прося отцепить от меня пристающего бугая. Андрей его, оказывается, зовут.

Жуткий транс сменила новая Мадонна. Медленная Мадонна. Вечная Мадонна. Мадонна, пишущая сказки для детей.

Поднявшись и обойдя стол, Лешка протянул ко мне руку, взял за запястье и вытянул на волю.

– Я боюсь его, – сказала я, оказавшись в его руках. Мы отошли в толпу. Розовые, зеленые, сиреневые фигуры и лучи бегали по лицам и полу. Пахло кондиционированным воздухом и дискотечным дымом.

Он не ответил. Просто обнимал, двигаясь. Его дыхание щекотало лоб и висок. Он был знакомым и теплым. Он был своим.

Когда тебя обнимает кто-то теплый и свой, сильнее всего чувствуешь одиночество. Чувствуешь глупость этого одиночества. Его ненужность. Его бесполезность и болезненность.

Когда тебя обнимает кто-то, кому ты доверяешь, кого знаешь не первый год и кому нравишься, многое становится проще.

Когда тебя обнимает кто-то вроде Лешки, ты не хочешь больше быть одна.

Когда ты все это чувствуешь, кажется, что вполне можешь полюбить этого кого-то.

Но из-за чего хочется реветь, я не знаю. Возможно, из-за месячных.

Он водил ладонью по спине, чуть сжимая пальцы. Проведя носом по лбу, поцеловал бровь. Когда пальцы сжали подбородок, поднимая лицо, я открыла глаза. Я могла отклониться. Могла отвернуть лицо. Так уже было.

В тот вечер он лишь прижал меня к себе, поцеловал лоб и сказал: «Прости».

Я казалась себе ребенком, а он предстал незаслуженно обиженным другом. Тогда нам было по семнадцать. Я думала, что никто кроме меня не встречал такого понимающего семнадцатилетнего парня. Но ответить взаимностью я ему не могла. Хотя, иногда хотелось.

Он наклонился.

Он не верил.

Не веря, осторожно коснулся губами губ.

Душно. Очень.

Я не умею целоваться. Мне очень стыдно, но я не умею. Это безумно глупо и непростительно в моем возрасте. Но я действительно не умею!

Я думала лишь об этом, когда теплые мягкие губы касались моих губ практически в недоумении. И когда он прижал меня к себе, впиваясь в рот, проникая языком вглубь.

Мадонна умолкла. Он не мог остановиться.

Заиграло что-то новое. Я чувствовала его возбуждение. И еще больше я чувствовала свое.

Когда мы вернулись к столику, глаза бугая были залиты по ватерлинию. Девчонки вернулись с танцплощадки отдохнуть. Олежек сидел между ними, развлекая. К тому месту, куда я была впихнута вначале, благо, вернуться было нереально.

Я и не собиралась туда. Лешка не отпускал меня. Когда мы сели, держал так, будто я собиралась сбежать: крепко за талию, прижимая к себе. Не сводил взгляда. Снова предлагал уйти. Я же мотала головой, отворачиваясь. На его лице крупным каллиграфическим почерком были написаны все желания и надежды. Олежек замолк, когда мы вернулись. Не понять было сложно. Поняли все, кроме чужих девчонок. Понял бугай. Андрей его зовут, да. И у него были другие планы. Стало не по себе. Какой-то животный страх наползал при взгляде на него.

Наверно, все же стоило уйти. Когда по лавке у стенки, на которой бугай сидел один, он сдвинулся в сторону нашей, я автоматически попыталась сдвинуться ближе к краю. Лешка, потерявший дар речи после неожиданной взаимности с моей стороны, обернулся.

– Пойдем? – повторил в третий или четвертый раз. За те несколько минут, что мы провели за столом после танца, он больше ничего и не произнес. Я кивнула. Нужно было уйти отсюда. Если этот Дрон наберется, ожидать можно будет самого неприятного. Таких людей стоит опасаться.

Я выбралась из-за стола и взглядом поискала сокурсников на танцполе, чтобы попрощаться. Но на переднем плане их не было, а дальше пробираться не хотелось. Когда я обернулась к столику, сердце спрыгнуло в матку.

Лешка сидел на месте. Бугай сжимал его запястье, лежащее на столе, и что-то говорил. Я не могла расслышать. Они смотрели друг на друга, практически упершись лбами. Олег напрягся, наблюдая. Девчонки смотрели так же молча.

Когда подбородок Лешки дернулся в мою сторону – на выход, я сглотнула.

– Не надо, – прошептала сдавленно. Вряд ли кто меня услышал.

Лешка сдвинулся по лавке, не глядя на меня. Дрон за ним. Я перевела взгляд на Олега, боясь отойти и выпустить их. Обернулась в зал на охранника у выхода.

Нельзя их отсюда выпускать.

Снова обернулась на Олега. Он невысокий, коренастый, чуть полноватый. И он тоже привстал, сдвигая по гладкой деревянной лавочке девушку. Очнувшись, она выползла и отошла.

– Лид, отойди, – сказал Лешка.

Сразу за этим он отодвинул меня в сторону рукой.

– Не надо, – попросила я. Не знаю кого. Всех сразу.

Похоже, до меня в это время уже никому не было дела. Я снова посмотрела на охранника, на Олега.

– Олег.

Он обернулся, остановившись.

– Сделай что-нибудь. Останови их, пожалуйста.

Я ухватила его за руку и сжала, не находя слов. Я не знала, что сказать. Было достаточно посмотреть на спину бугая, чтобы понять исход.

Олег отцепил мою руку и молча направился к выходу. На негнущихся ногах я пошла за ними. Остановилась у охранника.

– Вы можете остановить драку?!

– Не имею права покидать зал! – ответил он, не глядя.

Лестница показалась длиннее и уже, чем обычно.

– Вы можете разнять дерущихся? – спросила возле рамки.

Меня смерили одновременно заинтересованным и безразличным взглядом. Если бы ноги не подгибались от страха, я бы уже вышла. Доставая на ходу кошелек, выгребла все деньги, кроме одной сторублевой бумажки. Протянула охраннику.

– Пожалуйста…

Уже не глядя на него, я шла к массивной деревянной двери. Рамка пищала, будто я прихватила с собой барную стойку.

Они остановились недалеко от выхода. На улице так тихо и тепло, что я не верю в то, что вижу. Кажется, это кино, другой мир. Они такие разные в свете фонаря. Это Шрек и Осел… посчитавший себя вправе отстаивать меня у кого-то.

Они вцепляются друг в друга. Я смотрю на спину Олега, но он не вмешивается. За моей спиной захлопывается дверь. Потом еще один хлопок.

Даже, если у него не было выхода…

Я слышу удар и вздрагиваю, отводя взгляд. Роняя на пол вилок капусты, я слышала тот же звук. Мимо проходят, слишком медленно, слишком неторопливо, два охранника. Виснут на плечах Андрея. Олег, будто балерина, плывет к Лешке. Только когда он, словно детеныш-коала, повисает у него на спине, я вижу кровь. И начинаю смеяться.

Сначала тихо. Потом всё громче и громче. В животе животный страх сменяется тянущей болью. Все возвращается. Мужики тоже… они тоже стареют и кровоточат.

Я ржу.

Я сижу на корточках, потому что желудок сдался. Он перестал ныть. Он начал орать. Слезы текут по щекам. Но я не могу остановить смех.

Они успокаиваются и смотрят на меня. А я сижу на коленях, вжимаю сумку в живот и реву и смеюсь одновременно.

Идиоты…

Какие же они идиоты!

Надо найти аптеку «24 часа». Любой антацид. Сотки хватит на пяток пакетиков фосфата алюминия и обезболивающее. Надо найти аптеку.

Не отнимая от себя твердого края сумки, врезающегося в желудок, я поднимаюсь. Метро рядом. И за это тоже я люблю «Винстрим».

– Лида!

Я не знаю, что происходит сзади. Мне все равно. Лешка догоняет через четверть минуты.

– Что с тобой?

Мне плохо. И день за днем я намеренно делаю так, чтобы стало еще хуже.

– Лида, что с тобой?

Я морщусь и оборачиваюсь. Я не хочу с тобой говорить. Для этого придется разжать зубы.

Увидев аптеку, иду к ней. Лешка волочится, как на привязи. Он не понимает, но мне все равно. Прямо у прилавка надрываю левомицетин. Прошу стакан воды. Вспоминаю, что пила. Прошу баралгин. Надрываю его. Запиваю. Сразу за ним – фосфат алюминия. Выйдя из аптеки, сажусь на ступеньки и сжимаюсь в комок.

Все…

Завтра начну блевать овсянкой.