Читать книгу Когда гаснут фонари - Дарья Зэта - Страница 5

Глава I
Стреляй

Оглавление

***

Теперь я вспомнила, когда же всё это началось. Это было двадцать девятое мая две тысячи семнадцатого года, на дворе стоял самый обычный понедельник, и у меня была дневная смена, поэтому уже в двенадцать я была в кафе, где меня ожидали двое моих коллег. Работала я за стойкой и на кассе, так что ходить мне приходилось чуть меньше, чем двум парням в зале, но тем не менее под конец дня устала я зверски. Мои коллеги, быстро прибравшись в зале после закрытия, тут же сбежали, и убирать витрину с едой и чистить кофемашину пришлось мне одной. Расправившись с рутинными задачами, я уже было направилась в раздевалку, как вдруг услышала звук колокольчика над входом, который каждый раз оповещал о новых клиентах. Наверное, если бы я знала, что тогда он оповестил меня о начале хаоса, я бы без оглядки убежала. Но увы, я обернулась.

– Извините сэр, мы закрыты.

Ещё тогда я почувствовала холодок, который прошёлся по моей коже паучьими лапками. Не знаю, откуда именно он шёл: от его глаз, голоса или же просто от его невероятно жуткой ауры. Но факт остаётся фактом – именно в тот момент, когда наши взгляды впервые встретились, я подписала сделку с дьяволом. Жёлтые, нет, золотые, глубокие, до боли проницательные и острые глаза, которые видят тебя насквозь. От этих столь ярко выделяющихся тёмно-чёрных зрачков нельзя ни укрыться, ни спрятаться, можно либо всю жизнь убегать, либо встретиться с ними лицом к лицу в битве, которую заведомо проиграешь, на смертном одре даже не вспомнив, за что ты боролся.

– Знаю, поэтому прошу меня простить. Но мне так нравится именно ваш кофе, что я никогда бы не простил себя, если бы не попытал удачи и не зашёл, – не услышав от меня чёткого моментального ответа, он продолжил, – я заплачу вдвое больше.

Дорогой костюм, дорогие часы, дорогие тёмные очки, висящие на воротнике чистейше-белой рубашки; он явно не из бедных, подумалось мне. Вспоминая тот день сейчас, я задаюсь вопросом: а душа его такая же дорогая?

Окинув его взглядом, снаружи просто вежливым, но оценивающим внутри, я улыбнулась.

– Не стоит, всё в порядке. Присаживайтесь, – сказала я, быстро завязывая фартук вокруг талии и включая кофемашину, – что конкретно желаете?

– Американо. Безмерно вам благодарен, – его голос был под стать его глазам и внешности – холодный, колючий, но опасно располагающий к себе. Один из тех, которые предупреждают об опасности и дают понять, что слишком поздно рыпаться.

Как только кофе был готов, я поставила чашку перед мужчиной, который сел за барную стойку, вновь вежливо ему улыбнулась со словами «ваш кофе» и вернулась к машинке, чтобы выключить её.

– А ещё мне было бы очень приятно пообщаться с мисс Сэлис.

Прозвучало, как шум волн в пустыне. Но может быть, он просто очередной клиент. И всё бы ничего, если не тот факт, что он знал мою фамилию и встретиться со мной решил без предупреждения, да ещё и именно там, где я работаю. Всё это дело воняло за миль пять, и пахло оно точно не орхидеями.

Я замерла. Быстро переваривая его слова, я глубоко вздохнула, но оборачиваться не стала.

– Откуда мою фамилию знаешь?

До меня донёсся слабый, но крайне раздражающий смешок.

– У меня в наличии списки всех курьеров страны, от лучших до худших, с именами, фамилиями, адресами, – это заставило напрячься ещё больше. Работа курьером была строго анонимная, всё, что о тебе было известно, это твоё имя (многие и его подделывали) и номер телефона, который тебе выдавали при так называемой «регистрации» в системе. Телефон допотопный, никаких звонков, только СМС, никаких сохранённых номеров, шанс локализации по нему – минимальный. Тогда откуда именно эти списки? От информаторов? Или у него свои агенты? А может, он просто блефует и набивает себе цену?

– Я беру много, – цены я стала повышать после маминой операции, чтобы было меньше заказов, да и в конце концов раз уж я гроблю свою жизнь вот так, то хотя бы делать это буду за хорошие деньги. Но сейчас этот факт был нужен мне больше как причина слить этого господина как можно скорее.

– Не переживай, я не скуплюсь на плату. Но я не ищу курьера на одну ночь. Мне нужен… постоянный помощник, правая рука, скажем так.

– Так найди себе протезиста, я-то тут причём? – таких предложений на своём пока что коротком веку мне слышать ещё не приходилось.

– Ну зачем же ты так? Я очень неплохо плачу, но раз ты такая дорогая, то и стандартную плату могу повысить, – в его голосе слышалась невероятная уверенность в себе и в том, что он делал, и на этом тортике лежала ярко-розовая вишенка эго, которая потихоньку начала выводить меня из себя, ведь он изначально не сомневался, что в итоге я соглашусь.

Развернувшись на сто восемьдесят, я скрестила руки на груди и постаралась принять самый грозный вид, на который была способна.

– Я числюсь в списках курьеров, а не правых конечностей по очень конкретным причинам. Поэтому катись к чёрту, и чтобы глазки мои твоих больше не видели.

Бесполезно. Ухмылка даже не собиралась исчезать с его лица, а самодовольство только выросло в габаритах. Но я просто вернулась к кофемашине, дабы поставить очень жирную точку в конце моего предложения.

– Нехорошо отказывать Марку Сталински, – тихо, но нарочито чётко проговорил он.

Сердце тут же ушло в пятки, а последние капли моей храбрости испарились.

Марк Сталински, известный так же под прозвищем Синистер, которое ему привило общество, являлся самым крупным и опасным мафиози Канады. Только от его имени дрожал каждый поголовно, а кому доводилось увидеть, редко возвращался целым и невредимым и всегда без единого гроша в кармане. Его боялись все, даже полиция, но был он для всех недосягаемой и неосязаемой легендой.

– Ну-ка повтори, – я обернулась, опираясь обеими руками о барную стойку, сокращая расстояние между нами. Я должна была понять, врёт он или нет. Я должна была смотреть ему в глаза, когда он повторит это.

– Я сказал: нехорошо отказывать Марку Сталински, – ни капли сомнений. Не было даже тени лжи. Я попала, – всем известно, чем это кончается.

Перед глазами вдруг возникла чёрная дыра. Дуло изысканного кольта, плода тончайшей великолепной работы истории его самого первого владельца, смотрел прямо мне в глаза и намекал, что теперь я точно попала.

– Быть того не может, – уже пролепетала я, сглатывая и делая шаг назад.

– Извини, подтвердить ничем не могу, придётся поверить мне на слово, паспорт я с собой не ношу, – он даже не встал со стула, просто спокойно наблюдал за тем, как я с ужасом осознавала, что капкан с ноги я снять не смогу.

– Бред. Этим именем назваться может любой, лишь бы страху нагнать, – эта сцена действительно больше смахивала на бред или просто страшный сон, но ещё большим бредом были мои только что произнесённые слова.

– Назваться может и любой… вот только посмеет ли, – из его голоса тут же пропали нотки издевательски-ироничной, самодовольной вежливости и сменились холодным, как дно океана, тоном, – хотя, смотря на твоё лицо, можно сделать вывод, что такой ход вполне себе может сработать, – вытащив из кожаной папки стопку бумаг, он положил её на стойку, рядом примостив шариковую ручку, – давай, не будем усложнять жизнь ни мне, ни тебе.

Свой план я менять не собиралась. На его предложение я бы не согласилась даже под неистовыми пытками. На то было множество причин. От личности, стоящей передо мной, до моей ненависти к собственной работе. Я ненавидела то, чем занималась, с самого начала, ненавидела людей, с которыми мне приходилось иметь дело. Кучка чёрствых, мерзких, хладнокровных тварей, которых интересует лишь собственная выгода, размер своего эго и кошелька. От их рук полегло больше людей, чем я видела за все мои смены в кафе, вместе взятые, и меня тошнило от того, насколько для всех в той вселенной это было обыденно и буднично.

– Это ничего не меняет, – сказала я, молниеносно выхватывая свой маленький Глок 26 из кармана джинсов, который всё это время был прикрыт большеразмерной чёрной майкой, и наставляя его на Сталински (в этом у меня больше не было сомнений), – ты можешь в любом случае катиться к чёрту, если ни куда поглубже.

Раздался звонкий саркастичный смех. Стандартный киношный приём, чтобы доминировать над ситуацией, или ему действительно смешно? Ведь, если второй вариант правдивый, запасного плана у меня нет.

– Каким интересным боком всё это повернулось. Но ведь мы с тобой оба знаем, что ты не выстрелишь.

– Откуда такая уверенность?

– Просто знаю. Но если хочешь, можем проверить, – опустив кольт, Марк слегка наклонил голову влево, провокационно усмехнувшись, – стреляй.

Он был прав, я бы никогда не выстрелила. Делать это я с горем пополам умела, практиковалась на всякий случай (с моей работой навык стрельбы – полезная штука), но случай так и не наступил. И даже если бы наступил, сомневаюсь, что я смогла бы когда-нибудь запустить пулю в человека, кем бы этот человек ни был. Это просто находилось вне поля моего понимания.

Мне оставалось лишь обездвижено стоять и подтверждать слова Сталински.

– Я никогда до такого не опущусь, – сказала я спустя секунд десять голосом, который показался мне всё ещё более или менее твёрдым.

– Господи, сколько раз я уже слышал это за всю свою жизнь? – он закатил глаза, а затем жалостливо улыбнулся, – вам, благородным рыцарям, стоит придумать новую отговорку, эта приелась уже.

– Будто ты решишься выстрелить.

«Зря я это сказала,» – эта мысль возникла у меня в голове с той же скоростью, с какой пролетела пуля мимо моего лица. На мгновение, всё вокруг меня остановилось. Время застыло вместе с моим сердцем, и мне удалось разглядеть каждую деталь этого маленького смертоносного куска свинца, что остановился возле моей щеки. По ней медленно, но стремительно побежала вниз тёплая капля рубиновой крови, а пуля вонзилась в стену позади меня, оставив после себя неплохую такую дыру. Выстрелил. И метил в голову. Но я была нужна ему живой.

Я моментально потеряла способность двигаться, в то время как мои внутренности начали неистово танцевать канкан. Сердце решило внезапно переехать в квартирку по соседству с мозгом и билось оно так сильно, что на секунду мне показалось, будто бы оно сейчас взорвётся.

– Папочка бы не одобрил такие игрушки. Он ведь не для этого выращивал свою фрезию в окружении тепличной любви и заботы, – эта ухмылка. Она невероятно выводила из себя, но ещё больше меня вывела из себя тема, что он затронул. Никто не смел говорить о моём отце, кроме меня и мамы.

Шок от выстрела не собирался уходить, но на сцену ворвалась ярость, и спектакль моих эмоций начал набирать обороты, которые даже для меня, режиссёра сия действа, были в новинку.

– Не смей говорить о нём, ты ничего о нём не знаешь! – я перешла на почти истеричный крик, на глаза навернулись слёзы и тут же стремительным ручьём потекли по моим щекам вперемешку с кровью. Не думала, что тема отца до сих пор оставалась для меня настолько больной. Руки тряслись, вместе с ними трясся и пистолет. Мне было страшно, больно и злобно, и смесь этих эмоций забрала у меня последние намёки на рассудок и рациональное мышление.

– Да неужели?

И тут я поняла. Поняла, почему именно он вовлёк сюда моего отца, почему был так уверен в своём изначальном успехе. Его план Б действительно был хорош. Он мог знать папу только при одних обстоятельствах – в тот день, угрожая, на его голову наставил пушку именно он. Именно Марк забрал у него всё, как он делал с каждым, кто встречался ему на пути. Осознание того, кто на самом деле стоял передо мной, буквально сбило меня с ног. Теперь тряслось всё тело. Пистолет выпал у меня из рук, которые прижались ко рту, дабы не дать крику боли, ненависти и отказа принимать факты вылететь наружу. Попятившись назад, я ударилась спиной о всё ту же злосчастную кофемашину, но боли почти не почувствовала, ибо боль внутри была намного сильнее. Настолько сильнее, что мне стало трудно дышать. Я изо всех сил пыталась прийти в себя, заставить себя собраться и просто сделать глубокий вдох, но ненависть застлала мне глаза.

– Нет… Не может быть… Ты блефуешь, это всё враньё…

– Увы, – сказал он после короткой паузы.

Спокойствие Сталински убивало меня ещё больше. Убивало, и в тоже время давало мне новые силы, которые подпитывались яростью и полным отчаянием.

– Из-за тебя умер мой отец! Всё покатилось к чёрту именно из-за тебя! И ты смеешь после этого показываться мне на глаза, да ещё и с такими предложениями?! Как тебя, тварь, земля носит?!

В правое ухо маленький красный дьяволёнок нашёптывал мне: «Стреляй, стреляй, стреляй,» – и я не могла избавиться от него, словно от назойливого комара в летний вечер. И только сейчас я понимаю, какую ошибку могла совершить, если бы тогда послушала его. Но больше к счастью, нежели чем к сожалению, истерика оказалась сильнее.

Слов злости у меня больше не было, был только плач и гробовая тишина вокруг. Бумаги всё ещё лежали передо мной, и я знала, что выбора у меня нет. Я могла рыдать, умалять, орать и гневаться, сколько моей душе было угодно, но это бы поменяло меньше, чем ничего. Да и был ли смысл? В тот момент точно нет.

Взяв ручку и добравшись до последней страницы контракта со строчкой для подписи, я подняла взгляд на Марка. Пусть подавится. Пусть горит синим пламенем. Я быстро нарисовала свою корявую подпись, а затем с громким звуком опустила ручку на стопку бумаг.

На лице Сталински не было ни единой эмоции, даже фирменная усмешка пропала. Затем он молча взял контракт, положил его обратно в папку, спрятав кольт под пиджаком, и удалился, оставив на столе стодолларовую банкноту.

Как только колокольчик прозвенел в последний раз за тот день, я упала на колени и просто дала волю слезам на полную. А как только прорыдала всё, что могла, так же молча встала, закрыла кафе и ушла, разорвав лежащую на барной стойке банкноту на части.

Когда гаснут фонари

Подняться наверх