Читать книгу Стратегический диалог. Мемуары дипломата - Дай Бинго - Страница 11

В 1979 году, когда начались переговоры о нормализации отношений, мы практически нигде не пересекались с советскими людьми: были только один самолет, один поезд да одно посольство. Самолет и поезд совершали движения по одному рейсу в неделю вне зависимости от количества пассажиров. Иногда могло ехать всего три-четыре человека. Видимо, это был «политический транспорт». В посольстве работало еще около тридцати с лишним человек, а всей работой заправлял поверенный. В Советском Союзе тогда не было ни одного китайского студента.

По мере нормализации отношений между Китаем и западными странами, сгруппированными вокруг Америки, положение Советского Союза в мире становилось все более изолированным. Его отчужденность на международной арене особенно проявилась после ввода войск в Афганистан, между тем как потребность в улучшении взаимодействия с Китаем только увеличилась. 24 марта 1982 года Брежнев выступил с речью в Ташкенте, выразив надежду на восстановление дружбы. Его выступление заключало две важные идеи: он, во-первых, открыто признавал существование социалистического строя в КНР, а во-вторых, подтверждал поддержку в отношении прав Китая на Тайвань. Применив комплексный подход, Китай вынес свою оценку данного выступления и отреагировал соответствующим образом. 26 марта 1982 года, то есть спустя два дня после речи Брежнева, МИД КНР провел первую со времени образования республики пресс-конференцию, на которой глава отдела информации Цянь Цичэнь выступил в качестве спикера с заявлением: «Мы не оставили без внимания ташкентскую речь генерального секретаря Брежнева от 24 марта о советско-китайских отношениях. Мы категорически отрицаем озвученные им выпады в сторону Китая. Как в отношениях с СССР, так и в международных делах мы придаем значение реальным действиям Советского Союза». Такой ответ означал, что Китай немного скорректировал свою позицию по отношению к СССР. С другой стороны, хотя КНР и США установили официальные отношения, активные прения по поводу тайваньского вопроса по-прежнему продолжались. В совместном китайско-американском коммюнике, составленном на переговорах, США пошли на попятную касательно Тайваня, мгновенно вернув в двусторонние отношения былую напряженность. Это стало еще одним стимулом улучшения взаимодействия между Китаем и СССР.

После III пленума ЦК 11-го созыва центр тяжести в государственной деятельности сместился в область строительства экономики. Во внешнеполитической деятельности тоже произошли определенные изменения: в частности, началась глубокая проработка дипломатического курса «одной единой линии». В 1979 году в Пекине состоялось пятое заседание китайских дипломатических представителей за рубежом. На заседании товарищ Ху Яобан выступил с речью, где подчеркнул: следует изучить мнение о том, что «советский ревизионизм является очагом мировой войны, а самозабвенный запал советских ревизионистов еще не погас», стоит поразмыслить над тем, в действительности ли СССР придерживается ревизионистских взглядов. Хуань Сян, Ли Иминь, другие ораторы тоже высказали свое видение проблемы. Все понимали, что если в отношении давнего и напряженного противостояния двух соседствующих держав ничего не предпринять, это пагубно скажется на национальной безопасности и проведении четырех модернизаций[32]. Разумным будет отдалиться от США и начать постепенное сближение с Союзом, прийти к консенсусу между партиями. Таким образом, если при Мао Цзэдуне Китай и СССР сделали шаг от горячей любви к ледяной ненависти, то период правления Дэн Сяопина, напротив, ознаменовал собой потепление и таяние льдов. И конечно, наблюдая за процессом нормализации отношений КНР со странами Запада, Советский Союз никогда не оставлял попыток восстановления советско-китайской дружбы. Увидев такую активную инициативу, второе поколение партийных руководителей во главе с товарищем Дэн Сяопином верно оценило текущую обстановку и выбрало самый подходящий момент для действия.

13 июля 1982 года, накануне совместной публикации «Коммюнике 17 августа», посол США в Китае встретился с Чжоу Эньлаем и предложил решение вопроса о поставках оружия Тайваню. Штаты делали небольшую уступку: в предложении шла речь о постепенном снижении объемов продаж, однако не содержалось никаких гарантий, что к какому-то определенному сроку эти поставки полностью прекратятся. 14 июля Дэн Сяопин собрал у себя дома старое поколение партийных руководителей и высшее звено МИДа для обсуждения китайско-американских отношений. По его мнению, переговоры с США по данному вопросу на этом можно было завершить. А представители ЦК вынесли на повестку проблему улучшения отношений с СССР. Дэн Сяопин сказал, что Китаю необходимо наладить контакты как с одной, так и с другой державой. Конечно, Китай мог бы связаться с Советским Союзом и сделать какой-нибудь красивый жест в интересах развития двусторонних отношений, но следовало придерживаться принципов: от СССР ждали активных действий. Товарищ Дэн отметил, что устранить хотя бы одно из имеющихся трех препятствий (вывод советских войск из Афганистана, уход от китайской границы и с территории Монголии и воздействие на Вьетнам в вопросе вывода войск из Камбоджи) уже было бы достаточно. В частности, решенный вопрос с вьетнамскими войсками в Камбодже мог бы стать стартовой точкой для восстановления добрососедских отношений. Но, безусловно, самым основным считался вопрос с северными границами Китая, который представлял наибольшую опасность для страны. На совещании было принято решение отправить в СССР опытного дипломата, которым стал директор департамента Европы и СССР Юй Хунлян.

Юй Хунлян отправлялся в Москву с сообщением, суть которого заключалась в следующем: китайская сторона прежде всего признавала позитивную роль речи Брежнева в Ташкенте, выражала желание сесть и спокойно обсудить сложившуюся ситуацию на совещании, чтобы устранить ключевые препятствия, мешающие развитию отношений двух стран, и, разрешив несколько критически важных вопросов, стимулировать нормализацию и развитие связей во всех остальных областях. Начать предлагалось с вопроса о воздействии СССР на Вьетнам. Формальной целью поездки была проверка работы посольств в Москве и Варшаве. Варшаву сюда добавили для прикрытия, потому что не хотели, чтобы весь мир подумал, что мы первые обратились к СССР с просьбой наладить отношения или что две державы опять что-то затевают.

io августа 1982 года Юй Хунлян во главе делегации секретно выехал в Москву. По прибытии он пригласил заместителя министра иностранных дел Леонида Ильичева на ужин, где передал ему свое послание. Ильичев, будто бы не поняв, в чем состоит его смысл, дал ответ в стандартных дипломатических формулировках. Однако присутствовавший на встрече заведующий i-го Дальневосточного отдела МИД Михаил Капица[33] догадался, что это значит. Он сказал: «Это интересно, мы подумаем и дадим ответ», а также задал встречный вопрос: что значит «совещание», о котором говорится в приглашении? Оно состоится лишь после того, как СССР предпримет какие-то действия, или этот вопрос будет обсуждаться только на совещании? Советские представители решили, что не имеют полномочий принимать настолько важные решения, и сообщили о произошедшем в Политбюро и высшему руководству.

Когда 18 августа Юй Хунлян вернулся из Варшавы в Москву и вновь встретился с Ильичевым, все прошло совершенно по-другому. На этот раз заместитель министра иностранных дел устраивал банкет для китайской делегации. Он заявил, что Советский Союз заинтересован в предложении Китая и даст свой ответ после некоторых размышлений, однако надеется, что и китайская сторона, в свою очередь, проявит интерес к их мнению. Ильичев снова повторил предложение советской стороны, подчеркнув, что нельзя вести разговор о суверенитете другой страны за ее спиной. Судя по всему, обе стороны надеялись на улучшение отношений и верили, что на совещании удастся достичь положительных результатов. Замминистра коснулся таких тем, как время и формат совещания, а также уточнил, будут ли обсуждаться еще какие-либо вопросы. Ильичев также предложил сначала организовать совещание на уровне специальных представителей, а затем уже перейти к переговорам на государственном уровне.

20 августа, то есть через три дня после публикации китайско-американского совместного «Коммюнике 17 августа», первый заместитель министра иностранных дел Виктор Мальцев провел срочную встречу с временным поверенным посольства Китая в СССР, где дал официальный ответ на наше устное сообщение, заявив, что советская сторона готова «в любое время, в любом месте и на любом уровне обсудить советско-китайские двусторонние отношения с целью устранить препятствия их нормализации». Касательно вопроса о третьей стране, Советский Союз согласился обсудить его при условии, что интересы этой страны не будут ущемлены. Отсюда видно, как активно СССР включился в диалог после выхода коммюнике. В результате обе стороны согласились сделать основной целью совещания проблему устранения препятствий и нормализацию отношений.

31 августа Китай ответил на согласие Советского Союза и предложил провести в Пекине внутреннее совещание специальных представителей на уровне заместителей министров иностранных дел в первую декаду октября. 4 сентября СССР заявил о готовности начать совещание 5 октября. 8 сентября на встрече с бывшим президентом США Ричардом Никсоном Дэн Сяопин отметил, что политика Китая в отношении СССР остается неизменной: мы по-прежнему считали его страной «социалистического империализма». Конечно же, мы хотели установить контакты как с Соединенными Штатами, так и с Советским Союзом.

В октябре 1982 года в Пекине началось советско-китайское совещание между специальными представителями сторон (уровня заместителей министров иностранных дел). От Советского Союза на совещании присутствовал замминистра Леонид Ильичев, Китай представлял замминистра Цянь Цичэнь. В общей сложности состоялось шесть встреч, которые больше напоминали пробные стычки на передовой – стороны слишком далеко отстояли друг от друга во взглядах, и существенных результатов совещание не принесло. Однако стало понятно, что переговоры о нормализации советско-китайских отношений официально восстановлены. Встречи проложили канал для взаимного обмена мнениями и сыграли важную роль в процессе налаживания контактов. «Застывшие» отношения Китая и СССР – противостояние, полное отсутствие диалога и взаимодействия – наконец сдвинулись с мертвой точки. Я тогда был заместителем главы переговорного кабинета, можно считать, заместителем главы отдела, и в основном составлял справочные материалы для переговоров, еще иногда помогал с переводом, так что мне посчастливилось присутствовать на этом важнейшем историческом событии.

Вскоре после возобновления переговоров, а именно в ноябре 1982 года, скончался Леонид Брежнев, и китайская сторона отправила министра иностранных дел Хуан Хуа на похороны. Тогда произошла его встреча с главой МИД СССР Андреем Громыко – первый официальный контакт министров иностранных дел Китая и Советского Союза за последние двадцать лет.

Со смертью Брежнева реализация дипломатического курса СССР относительно Китая не остановилась: его преемник Юрий Андропов тоже придерживался положительных взглядов на советско-китайское сотрудничество. Две его важнейшие заслуги состоят в следующем: во-первых, состоялась встреча министров иностранных дел двух стран на заседании Генассамблеи ООН, а во-вторых, Советский Союз выдвинул предложение о визите в Китай первого заместителя председателя Совета министров Ивана Архипова. Архипов посетил КНР в конце 1984 года – он был старым другом китайского народа, и мы встретили его с большим почтением. Пробыв у власти совсем недолго, Андропов ушел из жизни. Следующим генсеком стал Константин Черненко, который тоже ратовал за улучшение советско-китайских отношений, но, к всеобщей скорби, и он вскоре скончался. Когда два вышеупомянутых лидера находились у власти, переговоры между Китаем и СССР продолжались, а экономическое сотрудничество начало восстанавливаться, однако в сфере политики и безопасности прогресса по-прежнему не наблюдалось.

Как-то раз в 1983 году – я тогда уже занимал пост главы отдела по делам СССР – директор ДЕСа Ма Сюйшэн вызвал меня в коридор и сказал, что меня в составе рабочей группы отправляют в Аньхой налаживать партийную структуру. Это было так неожиданно, что я спросил, приказ ли это или он хочет услышать мое мнение. Товарищ Ма ответил, что решение уже принято. Тогда я еще предложил снять с меня полномочия главы отдела, так как не знал, как сложится жизнь – возможно, пришлось бы менять род деятельности. Но в отделе кадров МИДа сказали, что пост остается за мной. Всего дважды мне доводилось участвовать в работе на местах: один раз – во время «четырех чисток» в уезде Люян провинции Хунань в 1965 году, и другой – вот в этой партийной поездке в Аньхой. В середине 1980-х годов в партийном аппарате прорастали зерна коррупции. Постоянно работая с жалобами сотрудников низшего звена и простого народа в Аньхое, я почувствовал, что дурные нравы внутри партии приобретают все больший масштаб. В тот период я осознал чрезвычайную важность дела партийного строительства и приобрел редкий опыт социальной практики и партийной закалки, который часто пригождался мне в жизни.