Читать книгу Олимп - Дэн Симмонс, Dan Simmons - Страница 18

– А можно взглянуть на корабль? – полюбопытствовал Хокенберри, когда шершень вынырнул из голубого пузыря и стал подниматься по кратеру Стикни навстречу красному диску Марса.

– Тот, что летит на Землю? – уточнил Манмут. И, дождавшись кивка, произнес: – Ну конечно.

Моравек подал команду летательному аппарату, и тот послушно развернулся, обогнул эстакаду, потом снова взлетел вдоль очень длинного, сочлененного космического судна. Между тем европеец решил связаться с Орфу по личному лучу.

– Наш гость желает осмотреть корабль.

Мгновение на линии грохотали помехи, затем послышалось:

– Ну и в чем загвоздка? Мы просим его рисковать своей жизнью ради этого полета. Пусть поглядит, если ему интересно. Астиг-Че и прочие могли бы сами предложить небольшую экскурсию.

– И насколько длинная эта штука? – сказал мужчина вполголоса.

Сквозь голографические окна ему казалось, будто бы корпус тянется вниз на многие мили.

– В вашем двадцатом веке было такое здание – Эмпайр-Стейт-Билдинг. Здесь приблизительно та же длина. Правда, судно немного круглее и кое-где покрыто большими буграми.

– Он еще наверняка не бывал в условиях нулевой гравитации, – передал товарищу Манмут. – Притяжение Фобоса здорово собьет его с толку.

– Поля перемещений готовы, – отрапортовал иониец. – Я установлю их на восемь десятых и сразу переведу на нормальное земное давление. Пока вы доберетесь до переднего шлюза, на борту будет удобно и легко дышать.

– А вы не перебрали с размерами? – проговорил схолиаст. – Тут можно разместить сотни роквеков, и все равно останется уйма лишнего места.

– А если нам понадобится захватить сувенир на обратном пути? – в тон ему ответил моравек. – Орфу, ты где?

– Сейчас – в нижнем корпусе. Встретимся в отсеке для Больших Пистонов.

– Что-нибудь вроде минералов? Образцов почвы? – спросил Хокенберри.

Он был еще юношей, когда нога человека впервые ступила на Луну. Нахлынули воспоминания. Задний двор родительского дома. Крохотный телевизор на столике для пикника, провод удлинителя тянется к летнему домику. На экране – призрачные черно-белые снимки моря Спокойствия. И где-то над головой, сквозь крону дуба, мерцает сам полумесяц.

– Что-нибудь вроде людей, – отозвался Манмут. – Тысячи, а то и десятки тысяч человек. Держись, мы идем на стыковку.

И моравек беззвучно велел отключить голографические порты. Стыковка с вертикально установленным корпусом под прямым углом на высоте более тысячи футов – зрелище не из приятных, тут кого угодно затошнит.

Во время осмотра Хокенберри почти не задавал вопросов, а говорил и того меньше. Он-то воображал технологии, превосходящие всякое воображение: виртуальные панели управления, исчезающие по мысленному приказу, кресла, сконструированные из энергетических полей, обстановка, приспособленная для невесомости – без малейшего намека на верх или низ, – а вместо этого словно попал на гигантский пароход конца девятнадцатого – начала двадцатого столетия. Казалось, его заманили на экскурсию по какому-то КПС[13]. Гостя вдруг осенило. «Титаник» – вот на что это похоже!

Все до единого приборы – физические, из металла и пластика. Кресла – их около тридцати – тоже, причем довольно громоздкие и, судя по пропорциям, явно рассчитаны не на людей. Как и длинные бункеры с переборками, отделанными металлом и нейлоном. Целые палубы заняты высокотехнологическими с виду стойками, на которых покоятся саркофаги для тысячи солдат-роквеков. Наученные печальным опытом марсианского путешествия моравеки решили на сей раз явиться вооруженными и готовыми к битве. Манмут разъяснил, что парни проведут время полета в состоянии, далеком от сознательного, но и не похожем на смерть.

– Приостановка жизненных функций, – кивнул Хокенберри.

Все-таки он иногда посматривал научно-фантастические фильмы. В конце концов, их семья успела обзавестись кабельным телевидением.

– Не совсем, – ответил европеец. – Но в принципе очень похоже.

Вокруг были трапы, широкие лестницы, подъемники и прочий механический хлам. Шлюзовые камеры, лаборатории, оружейные отсеки… Мебель – да, здесь даже стояла мебель, – смотрелась громоздко и неуклюже, как если бы лишняя тяжесть не могла никому помешать. Из пузырей управления открывался вид на края Стикни; выше нависал Марс, а ниже, среди рабочих огней, копошились крохотные моравеки. Общие столовые, камбузы, каюты отдыха и душевые предназначались, как поспешил объяснить Манмут, для желающих людей-пассажиров на случай, если таковые появятся.

– И сколько пассажиров сюда влезет? – осведомился Хокенберри.

– Самое большее – десять тысяч, – отозвался провожатый.

Мужчина присвистнул.

– Ну, прямо Ноев Ковчег!

– Нет, – покачал головой европеец. – Лодка Ноя составляла триста локтей в длину, пятьдесят в ширину и три десятка в высоту, что в переводе означает соответственно четыреста пятьдесят, семьдесят пять и сорок пять футов. К тому же там было всего три палубы общей вместимостью миллион четыреста тысяч кубических футов и тоннажем тринадцать тысяч девятьсот шестьдесят тонн. А наш корабль не только в два раза выше, но и в полтора раза шире диаметром, хотя местами раздувается еще больше, и вмещает он аж сорок шесть тысяч. Так что по сравнению с этим судном отец Иафета, Сима и Хама построил мелкую шлюпку.

Схолиаст не нашелся, что сказать в ответ.

Между тем собеседники зашли в маленькую стальную клетку лифта и начали спускаться палуба за палубой, мимо трюмов, куда вскоре собирались поместить подлодку Манмута – «Смуглую леди», мимо «хранилища зарядов», как окрестил его моравек. Ученому почудился в названии некий военный оттенок; однако вопросы он решил оставить на потом, теша себя надеждой, что ошибся в подозрениях.

Орфу встретил их в машинном отделении. Хокенберри выразил радость, увидев ионийца с полным набором ног и сенсоров (хотя и без настоящих глаз, как он вскоре сообразил). Несколько тягостных минут приятели беседовали о Прусте и скорби, прежде чем возобновить прогулку по судну.

– Даже не знаю, – начал наконец схолиаст. – Однажды вы рассказывали о корабле, на котором летели с Юпитера, и я думал: вот это технологии! А здесь, куда ни взгляни, все такое… похоже на…

Огромный краб загромыхал изнутри. Ученому не в первый раз подумалось, что, разговаривая, этот моравек напоминает Фальстафа.

– Полагаю, ты воображаешь, будто попал в машинное отделение «Титаника».

– Ну да. А что, так и задумано? – Хокенберри очень старался не выставить себя бóльшим невеждой в подобных вопросах, чем это было на самом деле. – Я хочу сказать, ваши технологии создавались на три тысячи лет позже «Титаника»… или даже моей смерти в начале двадцать первого века. Почему же вот это все?…

– Видишь ли, моравеки-конструкторы опирались в основном на чертежи середины двадцатого столетия, – густо проворчал Орфу. – Инженерам требовалось что-нибудь грязное и быстрое, что добралось бы до Земли как можно скорее. В нашем случае дорога займет около пяти недель.

– Да, но вы с Манмутом уверяли, будто проскочили расстояние от Юпитера до Марса за считанные дни. – Схолиаст наморщил лоб. – Помнится, шла речь о парусах из борволокна, термоядерных двигателях… В общем, я много чего не понял. Тут есть подобные штуки?

– Нет, – покачал головой европеец. – Тогда мы воспользовались преимуществами энергии трубы потока и линейного ускорителя на орбите Юпитера – устройства, над которым наши инженеры бились два столетия с лишним. Здесь, на Марсе, еще не создали ничего подобного. Пришлось выстраивать новый корабль с нуля.

– Но почему двадцатый век? – не сдавался Хокенберри, озираясь по сторонам.

Блестящие ведущие валы с гигантскими поршнями уходили под самый потолок, на высоту шестидесяти или семидесяти футов. Огромный отсек слишком уж напоминал машинное отделение «Титаника» из того фильма – разве что был гораздо крупнее и мог похвастать бóльшим количеством сияющей бронзы, железа и стали. Вокруг мерцали бесчисленные рычаги и клапаны, попадалось даже нечто вроде амортизаторов. Размещенные повсюду индикаторы выглядели так, словно не имели отношения к термоядерным реакторам и прочему, а измеряли давление пара. В воздухе пахло железом и машинным маслом.

– У нас были готовые чертежи, – пояснил Орфу, – сырья хватало: кое-что завезли с Пояса астероидов, часть добыли прямо здесь, на Фобосе и Деймосе; импульсных единиц – тоже…

Он запнулся.

– А что это – импульсные единицы? – поинтересовался мужчина.

– Болтун – находка для шпиона, – съязвил по личному лучу Манмут.

– Что я слышу? – изумился иониец. – А ты собирался скрыть от него?

– Э-э-э… Да. По крайней мере пока мы не окажемся на миллионы миль ближе к Земле. Желательно с этим человеком на борту.

– Он мог бы уже на взлете заметить необычный эффект и проявить любопытство.

– Импульсные единицы – это такие… маленькие термоядерные устройства, – вслух произнес европеец. – Ну… атомные бомбы.

– Атомные бомбы? – повторил схолиаст. – Атомные бомбы? На вашем корабле? И сколько?

– Двадцать девять тысяч семьсот размещены в хранилищах зарядов, мимо которых вы проезжали в лифте по дороге сюда, – ответил Орфу. – Еще три тысячи восемь запасных сложены прямо под этим отсеком.

– Итого тридцать две тысячи атомных бомб, – негромко проговорил Хокенберри. – А вы основательно подготовились к драке, парни.

Манмут замотал красно-черной головой.

– Импульсные единицы нужны в качестве движущей силы. Они как топливо, которое доставит нас на Землю.

Ученый воздел обе ладони, признаваясь в полном непонимании.

– Вот эти большие штуковины, похожие на поршни… что-то вроде пистонов, – сказал громадный краб. – Во время полета мы будем выталкивать бомбочки через отверстие в середине буферной плиты под ногами: по одной в секунду в течение первых часов, а потом – ежечасно.

– Импульсный цикл происходит следующим образом, – прибавил Манмут, – для начала испускаем заряд (вы разглядите небольшое облако пара в космосе), выпрыскиваем на сопло эжекторной трубы и буферную плиту масло, препятствующее абляции[14], бомба взрывается, и плазменная вспышка ударяет по плите.

– А она не развалится? – спросил мужчина. – Или весь корабль?

– Ни в коем разе, – откликнулся маленький моравек. – Ваши ученые разработали данный проект в середине пятидесятых годов двадцатого века. Толчок плазменной волны заставляет гигантские поршни совершать возвратно-поступательные движения. Какие-то несколько сотен взрывов под зад – и мы наберем приличную скорость.

– А это?… – Схолиаст опустил руку на прибор, похожий на измеритель парового давления.

– Измеритель парового давления, – отозвался Орфу. – Рядом с ним индикатор масла. Выше – регулятор напряжения. Вы правы, доктор Хокенберри: любой инженер с «Титаника», живший в тысяча девятьсот двенадцатом году, разобрался бы с устройством и управлением такого судна гораздо быстрее специалиста НАСА из вашего времени.

– Сколько мощности в этих бомбах?

– Сказать ему? – забеспокоился Манмут.

– Разумеется, – отчеканил иониец. – Поздновато водить нашего гостя за нос.

– Каждая содержит чуть более сорока пяти килотонн, – сказал европеец.

– Сорок пять каждая, всего двадцать четыре тысячи с чем-то бомб… – пробормотал мужчина. – Выходит, между Марсом и Землей протянется солидный радиоактивный след?

– Что вы, термоядерные заряды вообще очень чистые, – вступился Орфу.

– Какого они размера? – спросил Хокенберри.

В машинном отделении сделалось как-то жарковато. Подбородок, верхняя губа и лоб ученого покрылись каплями пота.

– Поднимемся на этаж, – предложил Манмут, ведя собеседника вверх по спиральной лестнице, настолько широкой, что даже Орфу без труда шагал рядом с ними. – Это проще показать.

Новое помещение – примерно ста пятидесяти футов в диаметре и семидесяти пяти в высоту, как бегло оценил схолиаст, – почти целиком заполняли стойки с металлическими лотками, конвейерные ленты, храповые цепи и желоба. Европеец нажал ужасно большую красную кнопку. Ленты, цепи, сортирующие устройства зажужжали, задвигались, перемещая сотни, а то и тысячи крохотных серебристых контейнеров, которые напомнили гостю банки из-под известного прохладительного напитка, только без наклеек.

– Мы внутри автомата «Колы»? – неловко пошутил Хокенберри, стараясь заглушить собственное чувство тупой обреченности.

– Компания «Кока-Кола», Атланта, штат Джорджия, приблизительно тысяча девятьсот пятьдесят девятый год, – пророкотал иониец. – Дизайн и схемы скопированы с одного из заводов по розливу.

– То есть бросаешь четвертак и получаешь баночку, – выдавил из себя Хокенберри. – Разве что без газировки, а с термоядерной бомбой в сорок пять килотонн, которые взрываются за хвостом корабля. И так тысячи раз.

– Правильно, – согласился Манмут.

– Не совсем, – поправил его иониец. – Помните, речь о конструкции пятьдесят девятого года. Так что кидать нужно не четвертак, а десять центов.

И краб раскатисто рассмеялся, пока серебристые банки на конвейерных лентах не задребезжали ему в унисон.

Шершень уже летел навстречу медленно растущему диску Марса, когда схолиаст промолвил, обращаясь к единственному соседу, маленькому европейцу:

– Забыл спросить… Оно как-нибудь называется, ваше судно?

– Да, – ответил Манмут. – Кое-кто решил, что имя ему не помешает. Сначала хотели окрестить «Орионом»…

– Почему? – полюбопытствовал мужчина, следя через иллюминатор, как за кормой стремительно исчезает Фобос вместе с кратером Стикни и гигантской космической посудиной.

– Так именовался проект корабля на бомбовом ходу, созданный земными учеными в середине двадцатого столетия. Однако в конце концов первичный интегратор и начальник над всей экспедицией принял вариант, который предложили мы с Орфу.

– И какой же? – Хокенберри плотнее вжался в силовое кресло: летательный аппарат с ревом и шипением ввинчивался в марсианскую атмосферу.

– «Королева Мэб», – сказал моравек.

– «Ромео и Джульетта», – кивнул собеседник. – Это было твое предложение, угадал? Ты ведь у нас любитель Шекспира.

– Как ни странно, не мое, а моего друга, – откликнулся европеец.

Ворвавшись в атмосферные слои, они летели над вулканами Фарсиды по направлению к Олимпу, Брано-Дыре и Трое.

– А при чем тут корабль?

Манмут покачал головой.

– Орфу не стал ничего объяснять. Лишь процитировал Астигу-Че и прочим отрывок из пьесы.

– Какой именно?

– Вот этот:

– …И так далее, и тому подобное, – закончил европеец.

– И так далее, и тому подобное, – повторил доктор филологии.

Населенный богами Олимп заполнял собою все носовые иллюминаторы. По словам Манмута, вулкан поднимался над уровнем марсианского моря всего лишь на шестьдесят девять тысяч восемьсот сорок один фут – во дни Хокенберри его считали на пятнадцать тысяч футов выше. И все-таки… «Этого более чем достаточно», – усмехнулся про себя схолиаст.

А там, на вершине – заросшей травою вершине, – под мерцающей эгидой, поверхность которой переливалась под лучами утреннего солнца, находились живые существа. И не просто живые – боги. Те самые боги. Воевали, дышали, сражались, плели интриги, сходились друг с другом, не так уж сильно отличаясь от людей, знакомых бывшему преподавателю по прошлой жизни.

И вдруг тяжелые тучи уныния, месяцами клубившиеся над головой Хокенберри, начали рассеиваться, в точности как длинные полосы белых облаков, отлетающие к югу от вершины Олимпа на крыльях северного ветра, что сорвался с моря Фетиды. В этот миг доктор классической филологии проникся чистой, простой и полной радостью бытия. Отправится он в экспедицию или нет, прямо сейчас Хокенберри ни за что не поменялся бы местами ни с кем на свете, какое бы время и мир ему ни предложили.

Манмут резко вырулил шершня к востоку от Олимпа, в сторону Брано-Дыры и Трои.