Читать книгу Фурадор - Денис Бурмистров - Страница 5

Максимилиан уже давно не видел снов. Во снах обитали чудовища, неумолимые охотники, вылезающие из самых глубоких и темных миров. Во снах душа попадала в их владения, и горе было тому, чье истинное имя они знали, чье лицо видели.

Максимилиан уже бывал во власти чудовищ. Они знали его имя, видели лицо.

Когда-то, в Пустошах, ему вшили под лопатку самоцветный оберег, ловушку для паразитов. Без него Максимилиан не смог бы пересечь мертвые земли. Камень сражался до последнего, скрепляя плоть и душу тончайшими ростками, всё сильнее и сильнее подвергаясь темному вторжению. Хороший камень, подаренный капитаном Равсом. Только его не успели вовремя извлечь, и он треснул от переполнивших его паразитов, начал отравлять своего юного хозяина. Уже после его вырезал светочей Дамас, и Максимилиан очень долго приходил в себя, балансируя на грани жизни и смерти. Но, должно быть, вычистили не всё, раз до сих пор не прошли боли, не исчезли странные видения.

Максимилиан свыкся, научился терпеть и глушить боль в особенно тяжелые дни. С пугающим удивлением осознал, что порой может видеть темных сущностей, скрытых от чужих глаз. Понял, что приобрел некий иммунитет к пытающимся захватить его тело призракам.

Но сны – в них душа путешествовала обнаженной, без амулетов и оберегов. Там не было никакой защиты от вьющихся тварей, и если спящий не озаботился дополнительными мерами безопасности, то очередной кошмар мог запросто закончиться безумием или одержимостью.

Поэтому Максимилиан, как и прочие освободившиеся от власти темных сущностей, вынужден был постоянно пить горький «бессонный» отвар, разбивая ночи на череду беспамятства и пробуждений. Всё ради того, чтобы не видеть сны.

По утрам приходилось платить состоянием неверной реальности, когда после пробуждения Максимилиан не сразу осознавал, что уже не спит. Болела голова, глаза отказывались открываться, и приходилось подолгу мочить голову в кадке с холодной водой, растирая шею и затылок. В себя он приходил лишь после того, как ходил «до ветра» в уличный нужник, хватая полной грудью отрезвляющий осенний воздух.

Но сегодня было особенно серое утро, и когда они с ментором вышли из дома, Максимилиан до конца так и не проснулся. В желудке плескалась холодная похлебка, мысли бесцветными лохмотьями хватались за проплывающий мимо пейзаж. Засмотревшись на блестящий диск Церкви Света Единого, мелькающий среди крыш, не сразу понял, что Крюгер разговаривает с ним.

– … слишком много дури в голове, – уловил он обрывок фразы. – Тебя нужно колотить, как старое одеяло, пока всё не вылетит прочь! Вот прямо колотить, а не ждать милости, пока соизволит само дойти. Не выходит через голову, так будем через хребет.

Максимилиан нахмурился, пряча голову в плечи. Некоторое время назад, еще в самом начале обучения, Крюгер уже пытался пороть его, вбивая науку силой. Юный Авигнис, не привыкший к такому обращению, тем не менее стойко выносил все удары, искренне считая, что учителю лучше знать, как правильно. Но когда понял, что побои не приносят ничего хорошего, только боль и обиду, отказался ложиться на скамью. В тот раз ментор сломал об него свою трость, пытаясь усмирить молодого упрямца. После чего, в сердцах, дал Максимилиану хорошую пощечину, чем выбил сознание из еще неокрепшего тела. Мальчик упал, разбил себе голову и несколько секунд лежал без дыхания. Когда баба Аба привела его в чувство, то Максимилиан впервые увидел в глаза учителя нечто, похожее на уважение.

С тех пор ментор перестал его бить. Впрочем, причин для этого ученик экзорциста не давал – учился исправно, не хулиганил без меры и показывал выдающиеся результаты на практике. Крюгер даже выдал ему несколько лестных эпитетов с явной гордостью.

А потом нашла коса на камень – оказалось, что подающий надежды подопечный не может пройти Лабиринт, неотъемлемый элемент в работе фурадора. С тех пор между ними будто вшивая кошка пробежала.

– Ты – позор моей старости, – бубнил ментор, сипло дыша под маской. – Десяток лучших экзорцистов выпустил я в этот мир, но все будут вспоминать именно тебя!

– Вы – хороший учитель, господин! – искренне возразил Максимилиан. – Дело во мне.

– Молчи, – отмахнулся экзорцист. – Лучше думай, как обряд проводить будешь. И, видит Свет, лучше бы у тебя сегодня всё получилось.

– Я сделаю всё возможное, господин учитель!

Дальше шли молча, угрюмо шлепая по лужам. Каждый думал о своем, и Максимилиан заранее возненавидел этого день.

Навстречу попалась небольшая похоронная процессия – сгорбленный мужчина нес на плече небольшое тело, замотанное в саван. За ним брели причитающая старуха и маленькая девочка, ведущая под руку слепого старика.

Мужчина поклонился Крюгеру, попросил благословения. Экзорцист не отказал, как никогда не отказывал просящим.

Дом, в котором предстояло проводить обряд, они заметили издалека. Остроконечный купеческий дом с яркой черепицей и светлыми декоративными рейками на фасаде возвышался над редкой толпой зевак, собравшихся у забора. Даже с другого конца улицы было слышно доносящиеся женский визг, звуки бьющейся посуды и глухие удары.

Из толпы выбежала женщина в чепчике и полотняной маске, разрисованной символами Света, бросилась навстречу.

– Сюда, господин люминарх! – затараторила она. – Господин Хёрш просил вас сразу отправить к нему!

Экзорцист позволил проводить себя сквозь притихшую толпу ко входу во флигель – небольшую пристройку с добротной печной трубой и коновязью. Женщина в полупоклоне указала на входную дверь, сама дальше не пошла. Крюгер замешкался, бросая взгляд на дом, из которого доносились женские крики. Толкнул дверь, и они с Максимилианом вошли во флигель.

И почти сразу же остановились перед спинами столпившихся за порогом мужчин. В нос ударил застоявшийся запах пота и крепкой браги, глаза заслезились от густого дыма молельных палочек.

Мужчины расступились, и взору предстала небольшая комната, более всего напоминающая трактир в церкви. Дальнюю стену густо украшали образы Света Единого, вырезанные из дерева, отлитые в серебре, нарисованные на холстах и прямо поверх побелки. Под стеной, засыпав подставки толстым слоем пепла, в большом количестве дымились палочки для вознесения молитв, отчего воздух мерцал и искажался. На полу, в липких винных лужах, валялись кувшины и бутыли, обглоданные кости и прочий мусор. Среди засаленных меховых шкур, наброшенных поверх мебели, ворочался тучный мужчина в обнимку с полуголой девицей. Лицо мужчины покрывал разноцветный грим, в бороде застряли куски салата, на толстых пальцах поблескивали дорогие перстни.

– Куда прешь? – повернулся к Крюгеру один из мужчин с кинжалом на поясе и пивной кружкой в руке.

– Это светлик[17], что духов изгоняет, – признал кто-то фурадора. – Эй, господин Хёрш! К вам церковник пришел!

– Так пусть проходит сюда! – рука разукрашенного бородача ткнула перед собой. – Или что, мне к нему идти?

Максимилиан зябко поежился. Он терпеть не мог пьяных, да еще и обличенных властью людей. Судя по всему, господин Хёрш когда-то был довольно процветающим торговцем со своей охраной и, возможно, караванами, а потом, по какой-то причине, не успел покинуть оказавшийся в окружении Ноирант.

– Слышишь, светлик, – один из мужчин изобразил уважительный полупоклон. – Проходи, давай.

Мастер Крюгер остался стоять, постукивая пальцами по навершию трости. Служителей Ордена Фурадор сложно смутить или испугать, они встречаются с таким, что иным смертным в кошмарных снах не приснится. Но даже Максимилиан за свою недолгую практику успел понять, что порой родственники ведут себя хуже одержимых, и от их гнева не помогают ни Слова, ни самоцветы.

Однако Август Крюгер тоже был не последним человеком в городе и не собирался вести разговоры с каким-то перепившим торговцем.

– Рэкис, мы уходим, – коротко и громко приказал он, разворачиваясь.

Максимилиан с облегчением повернулся к выходу, но тут охрана господина Хёрша возмущенно взревела, лязгнули ножны кинжалов. Кто-то большой и мрачный закрыл собой дверной проем, опустил тяжелую ладонь на плечо юноши.

– Куда собрался? – взвизгнул торговец, вываливаясь из кресла и пошатываясь вставая на короткие ноги. – Это я тебя сюда вызвал, слышишь? Да я в вашу богодельню столько золото занес, сколько ты никогда не видел!

Крюгер хмуро молчал, поблескивая злыми глазами из-под маски.

Лицо торговца под слоем грима плыло и морщилось, рот то сжимался, то плаксиво искривлялся.

– Что смотришь? – выдохнул он. – У меня беда, имею право. Не тебе меня судить, старик.

Он сгреб со стола кувшин, закинул голову, вливая в себя остатки вина.

Максимилиан, затаив дыхание, ждал развязки ситуации.

Господин Хёрш отлепился от кувшина, вытер губы тыльной стороной ладони. Тяжело плюхнулся обратно в кресло, придавив взвизгнувшей женщине ногу. Замахнулся на нее, но икнул, ссутулился, дернул плечами, затих. И будто бы уснул – лица не было видно за ниспадающими сальными волосами.

Наверное, Крюгер мог бы начать угрожать, а то и пустить в ход трость, уверенный в том, что никто не тронет известного экзорциста – такие выходки вполне в его характере. Но вместо этого старик просто спросил:

– Жена?

Голова торговца часто закивала, потом раздался долгий и протяжный вздох, а потом господина Хёрша словно прорвало:

– Да, моя Гризи, Гризельдочка маленькая, – его язык заплетался, но в голосе сквозило нежностью. – Такая вся для меня, вся чистенькая, мягонькая, будто тесто парное. Я ноготочка ее махонького не стою, овечки моей беленькой. А тут горе такое, смертное, подлое…

Наверное, он мог бы причитать и далее, но Крюгер сухо приказал:

– Рассказывай.

Господин Хёрш замычал, будто мучительно вытягивая из хмельной головы нужные слова.

– Да чего рассказывать-то? – наконец пожал он плечами. – Жили душа в душу, горя не знали. Я, бывало, озорничал немного…

Он хлопнул девицу по голой ляжке.

– Но то так, баловство, от доли тяжелой купеческой. Покуражусь чуток, но всё одно к ней, к овечке своей возвращаюсь…

– Когда стала проявляться одержимость? – беспардонно перебил его Крюгер.

– Дня четыре как, – пояснил один из охранников.

– Пять, – возразил другой. – Как курей дохлых нашли.

– Так то куница подавила!

– Сам ты куница!

– А ну цыц! – рявкнул торговец. – Раскудахтались. Пятый день ужо, светлик. Как амулет ейный пропал, так и началось. Я на обереги-то не скуплюсь, самое лучшее покупаю, благо сам возил, знаю что к чему. А тут вечером смотрю – амулета нету. Я ж еще, дурак такой, бранить ее начал, мол, потеряла. А она вдруг плакать начала. Никогда не плакала, а тут начала.

– Дальше, – поторопил экзорцист.

– Волосы у нее начали выпадать, вот что дальше! – огрызнулся торговец. – Что ты меня как коня понукаешь, а? Плетей захотел?

– Я пришел работать, а не байки у камина слушать, – в тон ответил Крюгер. – Чем дольше мы тут сопли разводим, тем хуже супружнице твоей становится. Хочешь помочь – соберись и переходи к сути.

Было видно, как нервно бегают глаза у охранников, как затихла девица, натянув на плечи шерстяной платок.

– Волосы у нее стали выпадать, – глухо заговорил торговец, подчинившись. – И зубы кровили, аж подушка алой становилась. Я лекарку вызвал, та какие-то притирки прописала. Потом скотина неожиданно кровавый пот подхватила, сгнила за пару дней. Стуки по дому, вещи падают, мерещится всякое. Ночью просыпаюсь, а она стоит в ногах зубы скалит.

Словно в подтверждение его слов ветер донес пронзительный визг, переходящий в рёв.

– Потом – вот, – торговец махнул рукой в сторону дома. – Бьется в койке, будто рыба на берегу, говорит не по-нашему. Всякое непотребное с собой делает, вспоминать стыдно. Ночами домашних кто-то незримый душит, кусает и царапает. Я как всё до того дошло, сюда схоронился, домашние по родне разбежались. За вашими послал. А с ночи вот такое началось. Я ребят посылал в дом, еле назад выбрались… Ежели уж ты, светлик, не справишься, то тогда уж…

Он сам себя оборвал, горестно тряхнул головой, начал озираться в поисках нового кувшина.

– Понятно, – резюмировал Крюгер.

Нашел взглядом ученика, сказал:

– Идём.

Им никто не препятствовал. Обогнули флигель, подошли к дому. Здесь Максимилиан решил вставить слово:

– Амулет, господин Крюгер, – напомнил он.

– Да, амулет, – подтвердил ментор. – Эти боровы ничего не знают о своих женщинах. Ну-ка, найди ту девку, что нас к ним привела!

Это оказалось несложно, женщина оказалась там же, где и была.

– Как звать? – спросил Крюгер.

– Шпига, господин люминарх.

– Кем в доме служила?

– Камеристка, господин люминарх.

– Отлично, значит, о делах госпожи в курсе. Расскажи-ка, Шпига, что у них с муженьком случилось?

Женщина отшатнулась, покачала головой.

– Ничего у них не случилось, господин люминарх…

– Не будь дурой, – с нажимом произнес Крюгер. – Твой господин сказал, что пропал амулет, который он ей дарил. Куда она его дела?

Женщина еще отступила, но уходить не решалась, а лишь мотала головой.

– Я ваши бабские штучки знаю, – продолжил давить экзорцист. – Заклятие делали на «вещь, что ей принадлежит, но им дарена»? Какое? От бесплодия? От пьянства? Ну?

Служанка упрямо молчала, прижав подбородок к груди.

– Отлупить бы тебя! – сквозь зубы проскрипел Крюгер, стукая о землю тростью. – Я вот сейчас скажу господину Хёршу, что это ты порчу наслала, так он тебя враз промеж коней протянет! Говори, ну!

Женщина затряслась, словно осенний лист, бухнулась на колени, вцепилась в полу плаща экзорциста, пытаясь целовать его.

– Не губите, господин люминарх! Госпожа с меня слово взяла!

– Да скоро госпожа твоя в могилу сойдет, пустая ты крынка! Ради спасения ее говори, что с амулетом?

Шпига заворочалась в грязи, зарыдала в голос. Сквозь плач заговорила:

– Господин до юбок падок, ни одной не пропускал. А госпожа от того страдала очень, всё о ребеночке мечтала. Решила сделать приворот, чтобы, значится, только ее одну желал. Сходили мы к бабке знающей, к ней многие ходят по женским делам. Она и посоветовала взять вещь, им даренную, да отнести на подношение духам. Камни еще дала, чтобы духи те амулет увидали.

Голос женщины перешел в обреченный вой, но тычок Крюгера привел ее в себя.

– Дальше что?

Шпига села, с дрожью вздохнула. Сказала упавшим голосом:

– Амулет мы у старой часовни закопали, чтобы духи светлые пришли. А для большей силы госпожа камни кровью окропила.

Тут даже Максимилиан опешил. Кровь считалась очень сильным проводником для духов, на нее слетаются самые гнусные твари.

– Это вам бабка сказала сделать? – спросил Крюгер.

– Нет, сами решили.

Тут, наконец, экзорцист позволил себе выругаться, да так, что Максимилиан покраснел.

– Иди к господину, скажи, чтобы дал пару человек покрепче да половчее. Пусть ко входу идут, нас ждут, – голос ментора сдержанно вибрировал.

Служанка торопливо убежала, подхватив грязный подол. Крюгер покачал головой, повернулся к ученику. Спросил строго:

– Что значит призыв на крови?

– Голос призыва достиг глубины, – с готовностью ответил Максимилиан. – В ней может сидеть очень сильная сущность.

– Еще.

– Кровь дает ключ к пространству, – заученно продолжил мальчик. – Призванная сущность может менять его.

– Еще.

– Кровь сшила их воедино.

– Именно, – ткнул его пальцем экзорцист. – Здесь одними Словами не справимся. Формулы второго порядка выучил?

– Выучил, господин учитель, – в голосе Максимилиана не было и тени сомнения.

– Тогда вот, бери.

Экзорцист снял с пояса плотно набитый кисет с самоцветами, покопался в нем и вытащил оранжевый камень с красными прожилками. Протянул Максимилиану, спросил пытливо:

– Что это?

– Сердолик, «кость огня».

– Верно. Не потеряй. И используй, когда я скажу, ясно?

– Ясно.

Максимилиан принял от ментора самоцвет с такой аккуратностью, будто дремлющий в нем огонь мог вдруг расплескаться. Убрал в свой ляпис, тощий и невзрачный.

– Всё, идем, – Крюгер выпрямился. – Держись рядом, гляди в оба. Подставишься – помогать не стану!

У входной двери с ноги на ногу переминались двое мужчин в стеганых жилетах и в одинаковых бронзовых личинах. В их руках виднелись рогатины, у одного на поясе висел моток веревки.

– Смотрю, подготовились? – обратил внимание фурадор.

– Дык, ясно же зачем понадобились, – ответил один из охранников. – Не в первый раз с одержимыми дело имеем, светлик.

– Люминарх, – холодно поправил его фурадор. – Или господин Крюгер.

Здесь, в своей стихии, он не желал мириться с пренебрежительным наименованием.

– Как скажете, господин люминарх, – покладисто согласился охранник.

– Это не обычный одержимый, – наставительно сказал Крюгер. – Способен на подлость и обман. Поэтому как порог переступим, слушайте только меня, ясно?

– Не боись, господин люминарх, – протянул второй охранник. – Не тупее некоторых.

– Тупее, – не стесняясь ответил Крюгер. – Раз допустили, чтобы на беду ваших кормильцев целый базар пришел поглазеть.

Он кивнул в сторону заметно прибавившейся толпы.

Охранники переглянулись, один из них быстрым шагом дошел до флигеля. Вернулся в сопровождении товарищей, и они, где криками, где пинками, быстро разогнали зевак.

Тем временем из дома продолжали доноситься звуки, от которых холодела душа. Казалось, что несчастную жену торговца уже давно распустили на ленты, и теперь на ее жалких останках пируют и развлекаются десятки горластых и злобных тварей. Трещало дерево, что-то завывало, стены сотрясали мощные удары.

Губы сами собой начали шептать воззвание к Свету, моля о защите и покровительстве.

Но стоило лишь Крюгеру взяться за ручку двери, как тут же всё смолкло и наступила тишина, глубокая и пугающая. Словно нечто ужасное и кровожадное по ту сторону затаилось, поджидая тех, кто посмел оторвать его от дел.

Экзорцист с кряхтением открыл тяжелую дубовую дверь. Наружу дыхнуло плотным спёртым воздухом, будто из застоялого хлева. Вглядываясь в рассеявшийся полумрак, Максимилиан был готов увидеть полный разгром, но внешне вестибюль с оленьими рогами на стенах и медвежьей шкурой на полу выглядел обычным. И лишь когда они осторожно зашли внутрь, то увидели пугающие изменения.

Со всех сторон доносился монотонный, еле различимый шелест, словно от сотен насекомых, запертых в банке. Стены казались живыми, они дышали, вздымаясь и опадая в такт. Присмотревшись, стала ясна причина такой метаморфозы – загадочная сила вырвала из-под штукатурки края дранки, выгнув их наружу кривыми ресницами, которые шевелились и терлись друг о друга. Разбежавшиеся во все стороны трещины создавали впечатление болезненной хрупкости здания, в воздухе клубилась пыль.

– Это что же оно тут сотворило? – поразился один из охранников. – Это ж как теперь обратно всё?

– Где хозяйская спальня? – спросил у него Крюгер. – У госпожи Хёрш есть своя комната?

– Выше, – второй охранник ткнул пальцем вверх. – И опочивальня, и комната хозяйки.

– Веди! – приказал экзорцист.

Воздух над головой качнулся, словно между людьми и потолком был натянут мыльный пузырь. Максимилиан дернулся, посмотрел на других – заметили ли? Но ни охранники, ни ментор никак не отреагировали, а значит, это вновь его видения, которые вряд ли получится объяснить.

Мальчик сжал в кулаке серебряную иглу и стал внимательнее всматриваться по сторонам. Большего сделать он не мог.

Лестничный пролет и балкон второго этажа усыпали обломки разбитой мебели, под ногами хрустели осколки глиняной посуды, взлетали белые пуховые перья из разодранных подушек. Изогнутой «лодочкой» покачивался раздавленный бронзовый кувшин.

– Туда, – хриплым шепотом указал охранник. – Хозяйская спальня.

Сильнее зашелестела вытащенная из стен дранка, пошла волной. Словно невидимое чудовище задышало чаще и возбужденнее, предвкушая скорый улов.

Максимилиан зашептал воззвание к Свету, бросая взгляд на Крюгера.

Молился ли учитель, было неясно, его лицо скрывала личина. Движения старого экзорциста тоже никак не выдавали волнения, оставаясь такими же скупыми и отрывистыми.

Гризельда Хёрш ожидала их в спальне, лежа на кровати и по-кошачьи подогнув под себя ноги и руки. Совсем молодая девушка, хотя сложно разглядеть под пятнами грязи и крови, покрывающих лицо и тело. Пышная телом, с ухоженной кожей и густыми русыми волосами, что сейчас походили на спутанные водоросли. Из одежды лишь изодранная ночная рубашка, бесстыдно задранная и оголившая молочные бедра.

Когда мужчины вошли, полные губы Гризельды растянулись в странной гримасе, в которой с трудом узнавалась улыбка.

Крюгер с ходу швырнул в девушку «соляную пыль», громко крикнул охранникам:

– Держите ее!

И воззвал:

– Светом Единым всё сущее полнится! Тьма отступает, нет власти её!

Максимилиан торопливо полез за «Мостом Якоба», выронив сумку.

Одержимая дернулась, сморщилась, втягивая голову в плечи и отползая назад. Охранники накинулись было на нее с рогатинами, пытаясь прижать к кровати, но в последний момент передумали, боясь ранить хозяйку.

– Хватай! – скомандовал один, срывая с пояса веревку. – Я ее стреножу!

– Нет мира Тьмы, есть только Свет! – продолжал торжественно вещать Крюгер. – Мы – это он! Он – это мы!

Девушка отчаянно брыкалась, мотала головой, пыталась вырваться из крепких мужских рук. Но делала всё это абсолютно молча, даже не кряхтела и не рычала. Это Максимилиану не понравилось, как и то, что он не видел силу, превратившую дом в бедлам.

Блеснула и погасла искра на перемычке «Моста Якоба». Мальчик охнул – знак появился между предпоследними насечками у темного камня.

– Кто-то сильный, – прошептал он, поднимая к ментору устройство, будто тот мог его видеть. – На краю спектра!

И тут Гризельда закричала. Точнее, то был не совсем крик, а нечто иное, нечеловеческое.

Ее притянутая к кровати голова неестественно вывернулась, отчего стало видно закрытое волосами лицо и широкий треугольник подбородка. Подбородок пополз вниз, раскрывая черный зев рта, словно створка опускающегося моста. И оттуда исторгся беззвучный крик, что взорвался яркой вспышкой в мозгу, всколыхнул воздух, разбросал в разные стороны крепких мужиков.

Долетела волна и до экзорциста с учеником, толкнула в грудь, отчего Максимилиан плюхнулся на пол, а Крюгер согнулся к прижатой к полу трости.

– Свет Единый, чистый огонь в бездне ночной, – губы юноши сами собой затараторили молитву. – Прогони тьму, укажи путь!

– Кудагар-Оул-Хаалран, – начал распевать свою Читку Крюгер. – Исто-Иста-Энтабрэ!

– Иссста, – зашипела на вдохе одержимая.

– Голову ей закрой! – заорал один из охранников, вскакивая.

Второй, не боясь помять госпожу, прыгнул на нее прямо с пола, желая замотать ту в помятую простынь. Его товарищ оказался рядом, торопливо забрасывая веревочную петлю вокруг бьющегося тела.

Только мелькнула мысль, что, возможно, все не так уж страшно, как вдруг Максимилиан увидел, как вокруг кровати поднимается венчик полупрозрачных щупалец, словно вокруг рыб, попавших в ловушку актинии.

– Осторожно! – только и успел крикнуть мальчик.

Щупальца сжались. Один из охотников опрокинулся лицом вперед, его припечатало об пол, и из-под маски брызнула кровь. Второго вздернуло в воздух, и его нога болезненно хрустнула.

Гризельда – сжавшееся в комок существо, наполовину опутанное веревкой и простыней, воспарила над кроватью, поворачиваясь вокруг своей оси, будто мясо на шампуре. Следом поползли по часовой стрелке обломки мебели, трещина на стене, с протяжным скрипом сдвинулась кровать.

– «Ловца», живее! – экзорцист толкнул Максимилиана в плечо. – И читай! Читай громче!

Дважды просить не пришлось. Мальчик упал на колени и принялся торопливо чертить мелом пентагему для тактики «Слепой ловец». За спиной скрежетало и выло, орал от боли один из охранников. Пальцы не слушались, мел крошился, и звезды с треугольниками выходили хоть и завершенными, но кривыми.

– Читай! – рявкнул Крюгер, болезненно пиная его по ребрам.

Максимилиан затараторил Читку, да так ясно и быстро, как никогда ранее. Слова Резонанса сливались с пустыми слогами с минимальными паузами, интонация и ударения менялись точно по Канону – наверное, ментор сейчас мог бы гордиться учеником.

Но экзорцисту было не до этого. Вся старческая дрожь главного фурадора Ноиранта разом исчезла, пальцы обрели точность и силу, в глазах зажегся холодный огонь. Прежде чем ученик завершил приготовления к обряду, Крюгер дочитал свои Слова, вслепую вытащил из ляписа два самоцвета – белый и красный. Как только плоть реальности перед ним разошлась, являя истинный лик многорукой твари, швырнул камни прямо в него.

Громыхнуло так, что Максимилиан припал к полу, торопливо зажимая ладонями уши. Рухнула на кровать Гризельда, следом посыпалось всё, что успело подняться в воздух.

– Быстрее! Держите ее! – хрипло воскликнул Крюгер.

Все же охрана торговца не зря ела свой хлеб. Рыча и ругаясь, они накинулись на еле шевелящуюся девушку, прижали к полу, придавили локтями и коленями.

Мальчик как раз успел выложить последний самоцвет и теперь ожесточенно стучал по кремню, пытаясь зажечь свечи.

– Клади «кость»! – скомандовал Крюгер. – И готовься к Лабиринту!

Этого Максимилиан ждал и боялся одновременно. Чиркнул, зажигая свечу, торопливо вытащил сердолик учителя, положил рядом с остальными камнями. Последним выложил ловушку-окарину[18], украдкой смахнул выступивший под маской пот.

– Обмочилась, сука, – злорадно прокомментировал один из охранников, хлюпая разбитым носом. – Ничего, здоровее будет.

Девушка под их руками почти не дергалась, лишь хрипела и стучала по полу пятками. Призрачные щупальца пропали, вместо них в воздухе шевелилась бесформенная масса, будто пена на волне.

Темная сущность была оглушена и, возможно, частично вырвана из тела несчастной Гризельды. Все же Крюгер был профессионалом в своем деле, его нахрапом не возьмешь. Но нужно спешить, пока тварь не пришла в себя и не начала потрошить то, до чего может добраться – тело и разум несчастной.

– Погружайся, – нетерпеливый голос ментора отмел сомнения. – Я буду его держать.

Максимилиан с готовностью кивнул, пытаясь преисполниться решимости. Мелькнула мысль: смог бы он одновременно контролировать такую сильную сущность и уходить в Долину Дергалим? С простыми призраками у него уже получалось, а здесь…

Девушка встрепенулась, сильно дернулась, будто изнутри ее толкал некто куда больший, чем она сама. Охранники напряглись, Крюгер рявкнул:

– Живее!

Максимилиан глубоко вздохнул, и текст Канона полился из его рта. Слова разгонялись, вибрировали, проникали под плоть мироздания и раскрывали перед внутренним взором миры, что находились вне привычного бытия. Непрерывный речитатив гипнотизировал, и вот уже Максимилиан сам оказался за пределами своего тела, бесплотной частицей света парил над бесконечным узором Долины. Было странно, отчего-то картинка двоилась и плыла, будто он смотрел сквозь слезу. Но прежде чем мальчик удивился, узор откликнулся, стал четким и раскрылся Лабиринтом.

То были запах свежих весенних цветов, плавно колышущиеся стены из прохладного шелка и пышные рюши над головой, сквозь которые проникали теплые лучи солнца. Но чем дальше Максимилиан продвигался по этому перинному раю, тем чаще попадались прорехи, за которыми виднелось совсем другое, чужое постельное белье, пятна грязи на бело-розовой пасторали, а под ногами хлюпали желчно-желтые лужи прокисшего вина. Но единственное, что оставалось неизменным, это налетающий временами аромат весенних цветов. Это и был ключ, за него ухватился Максимилиан, пробираясь сквозь кажущиеся бесконечными коридоры из шелка.

Спину предупреждающе обожгло, и мальчик застонал сквозь зубы.

Нет! Нельзя! Не сегодня!

В другом мире, в разбитом доме торговца Хёрша, одержимая демоном девушка сумела отпихнуть одного из охранников и завыть, распространяя черное зловоние. Ментор атаковал связкой Слов, даже не скрывая их. Гризельду выгнуло дугой, на пол полились испражнения. Вспыхнули белые самоцветы, угрожающе забагровел сердолик.

А Максимилиан практически бежал по Лабиринту, хватая носом воздух, словно охотничий пес. Ему попадались изящные туфельки, изящные пудреницы из ракушек, россыпь перламутровых бус – но не было того, что нужно!

Новый приступ боли – и Максимилиан взвился ужом, словно мог отлепить от спины жалящий раскаленный прут. Но тот держался крепко, словно жало прорывалось сквозь тело, поджаривая легкие и желудок.

Максимилиан закричал от боли и отчаяния. Припадая и спотыкаясь, побежал вперед, уже даже не заботясь о запахе цветов.

Что-то было не так! Что-то здесь было неправильно!

Шелк, поляна с нежной травой, теплый вечерний бриз, танец бабочек в воздухе.

Розовая вязанная пинетка, такая маленькая, что почти затерялась среди обрезков яркой ткани.

Девушку он нашел в последний момент – сжавшийся пуховый комок в глубине перин. Даже протянул руку, хотя был слишком далеко.

Нестерпимое проклятие вырвало его из Лабиринта, швырнуло в бьющееся на грязном полу тело, прихлопнуло как жалкое насекомое.

Но он понял, в чем дело! Понял, что было не так!

Сдавленно просипел:

– Паразит там, но не в ней!

Их с Крюгером глаза встретились, и за короткий миг Максимилиан увидел, как удивление во взгляде учителя сменилось осознанием услышанного.

– Держи тварь! – каркнул он.

Кусая губы от боли, Максимилиан поднялся, читая воззвание к Свету. Он опять провалил экзамен! Но разочарования и сожаления останутся на потом – Крюгер ушел в Долину, а ему предстояла изматывающая дуэль с пришедшей в себя тварью.

* * *

– На сносях? – в который уже раз переспросил Хёрш, пуча и без того круглые глаза. – Вот курица! Давно?

– Месяц четвертый-пятый, – устало ответил Крюгер.

– Четвертый-пятый? – эхом откликнулся господин Хёрш. – Это что ж, значится, на Овсяный Солнцеход я ее обрюхатил?

Он спихнул дремлющую на коленях девицу, вылез из груды свалявшихся шкур и вперевалку прошелся туда-сюда. Замер возле пыльного окна, с хрустом почесал грудь.

– А чего она раньше не сказала? – лицо под толстым слоем грима возмущенно сморщилось. – Да и брюха не видно вовсе.

Экзорцист, как и Максимилиан, оставил вопросы без ответа, но тут вмешался один из приближенных торговца – седой мужик в меховом жилете.

– Ежели баба в теле, так оно и не видно, – прогудел он. – Бывает, и сама не знает, что дитё носит.

Хёрш крякнул, пошарил рукой по столу в поисках кувшина с вином. Не найдя, повернулся к экзорцисту, спросил с надеждой:

– Сын?

Максимилиан вспомнил розовую пинетку, бросил взгляд на учителя. Тот точно знал пол ребенка, но обрадуется ли торговец девочке?

Крюгер безразлично пожал плечами, сказал:

– Темную сущность мы убрали, но госпоже лучше пару дней провести в соборе. Скажите, что я прислал, там знают что делать. И светочея позовите, пусть в доме молебен проведет, почистит.

– Всё сделаю! – торговец сделался радостным и покладистым. – Такую новость ты мне принес, люминарх! Проси что хочешь, я сейчас щедрый!

– Утром человека пришли, покажу, где крышу подправить.

Крюгер брезгливо окинул взглядом грязный пол и бесстыдно развалившуюся среди мехов девку, сказал:

– К жене иди, покайся. Та тварь – наполовину твоих рук дело.

Торговец застыл с разинутым ртом, а старый экзорцист уже толкал Максимилиана к выходу.

* * *

Они шли домой пустынными улицами, обходя закрытые черными лентами переулки. Город заметно опустел за последнее время, зачастую единственным аккомпанементом их шагов были скрип покосившихся ставен да завывание ветра в холодных печных трубах. Моросил кажущийся бесконечным осенний дождь, ноги загребали холодную воду грязных луж.

Обряд дался им тяжело. И если Максимилиан еще мог найти в себе силы для продолжения дня, то учитель выглядел старым грифом, тащившим на себе враз отяжелевшие крылья. Он тяжело опирался на трость, кряхтел и вздыхал, если приходилось вынужденно менять маршрут.

А еще Максимилиану казалось, что учителя гложет тот факт, что у его ученика опять ничего не получилось. И от этой мысли юношу одолевал горький стыд, клокочущий в груди и толкающий к горлу слова извинения, слова о признании поражения. Пока что их сдерживал страх, но эта дамба уже почти прорвалась.

– Молодец, что сообразил про ребенка, – скрипучий голос Крюгера был еле слышен. – Не каждый опытный фурадор обратил бы на это внимание.

– А? – Максимилиан не сразу понял, что правильно расслышал ментора.

Он что – хвалит его?

– Говорю, молодец, – чуть громче и ворчливее повторил люминарх. – Не совсем уж пропащий.

И вновь замолчал, что-то бормоча под маской.

Сердце Максимилиана защемило от благодарности учителя, и он решил, что лучше момента не будет.

– Мне кажется, я не смогу пройти Лабиринт, – сказал он и замолчал, пытливо ожидая реакции.

Добавил на всякий случай:

– Я всё делаю правильно, но что-то меня не пускает.

– Что не пускает? – откликнулся Крюгер, не оборачиваясь.

– Я не знаю, – честно признался Максимилиан. – Мне кажется, это как-то связано с той раной, что оставил лопнувший самоцвет. Каждый раз болит именно там, словно кто-то за крючки дергает, выдирает из Долины, как рыбу на поверхность.

– Ерунда, – уверенно буркнул люминарх. – Это никак не связано.

Тут Максимилиану ответить было нечего, вся его теория строилась лишь на одной этой догадке.

– У меня нет других объяснений, господин учитель, – растерянно ответил он. – Всё остальное я делаю правильно.

Крюгер закашлялся, будто рассмеялся. Протянул насмешливо:

– Мда… Всё правильно, кроме завершения обряда.

Это было обидно, ведь Максимилиан сказал, что дело не в знаниях или умениях! Неужели учитель настолько закостенел в собственной непогрешимости, что не хочет видеть очевидного?

Но Крюгер, помолчав и о чем-то поразмыслив, вдруг сказал:

– Вернемся – отведу тебя к Дамасу, пусть еще раз осмотрит. Может, примочки какие пропишет.

Старый фурадор повернул голову к мальчику, глаза тускло блеснули в глубине маски.

– Но если мы никак не исправим эту ситуацию, то я не знаю, что с тобой делать, Рэкис.

Он сказал это спокойно, без угрозы, но у Максимилиана холодок пробежал по спине. Учитель очень редко называл его по имени, и это говорило как об искренности слов, так и об их важности.

Они вышли на перекресток Двух Судей, собираясь свернуть на Колесную, но их внимание привлек шум с соседней улицы. Обычно Крюгеру не было дела до городской суеты, но сейчас он замедлил шаг, потом и вовсе остановился, приглядываясь. Сказал решительно:

– Ну-ка, идём!

Еще издали Максимилиан заметил в толпе знакомые фигуры – статного мужчину в доспехах и с белыми лентами на плечах, а также сопровождающих его девочек в пушистых плащах и масках сов. А также всюду сопровождающих их плечистых мужиков с дубинами и трещотками.

Белый Грокк и сестрицы Дилан со своей свитой!

Самопровозглашенные охотники с тьмой стояли полукругом перед похожим на гнилой зуб дома. С покатой крыши ниспадала бурая бахрома усохшей виноградной лозы, из-под мертвых стеблей еле проглядывал край окна. Над дверной притолокой была прибита резная дощечка, на которой обычно писали имена или девизы хозяев, но сейчас она поросла мхом, и разобрать что-либо не представляло возможности.

Перед Белым Грокком подобострастно склонился мелкий мужичек в старом кафтане и берестяной маске с просверленными для глаз дырами. Он то и дело тыкал в сторону дома, кивая и что-то тараторя. Грокк возвышался над ним, будто укрытая снегами гора; из-под опущенного забрала виднелся широкий подбородок с торчащими седыми волосками. Когда мужичек закончил свой рассказ, пальцы в белых перчатках указали на дом. К двери двинулось двое «охотников» с дубинками.

– Именем Света остановитесь! – каркающий голос Крюгера отразился от стен и заставил всех повернуть к нему головы. – Какая нелегкая принесла вас сюда?

Экзорцист дошагал до затихшей компании, встал между ними и домом.

– Отвечайте, когда я спрашиваю! – прикрикнул люминарх, бесстрашно взирая на вооруженных людей.

Максимилиан, остановившийся за учителем, ощутил себя неуютно. Особенно когда поймал пристальные взгляды сестер Дилан. Было в этих девочках что-то пугающее.

– Свет тебе, люминарх Крюгер, – голос Грокка был густым и напевным, звучал словно из глухой бочки. – Народом и церковью уполномочены мы искоренять зло в землях наших. Неужели тебе это неизвестно?

– Известно, – пренебрежительно ответил фурадор. – Как и твое желание достаточно вольно трактовать фразы из орденской грамоты.

Мужики с колотушками и трещотками недобро забурчали, возмущенно переступая с ноги на ногу. Девочки-совы смотрели прямо и не мигая, словно большие куклы со стеклянными глазами.

– Незачем так говорить, господин люминарх, – тон Грокка оставался благодушным. – Мы также, как и вы, истово служим Свету, и лишь перед ним одним будем держать ответ за дела наши.

– Когда окажетесь перед ним, тогда и будете, – Крюгер не был настроен на дружескую беседу. – А я еще раз спрашиваю – что вы забыли возле этого дома?

Максимилиан силился понять, какую эмоцию скрывает опущенное забрало «главного охотника», ведь он уж точно не привык к подобному обращению. И почему учитель так рьяно нападает на него? Неужели не видит, что этот человек опасен? Он и его фанатичные доброделы с дубинками?

Но, должно быть, Грокк тоже хорошо знал Крюгера, поэтому предпочел ответить, а не пререкаться со сварливым стариком.

– Господин главный экзорцист, должно быть, слышал о новом очаге проказы в районе фонтана Балестра? Нам сообщили, что в этом доме скрывается мужчина, причастный к этой хвори. Несколько лун назад он был замечен в тех местах, лицо его не скрывала маска, глаза полнились чернотой, а с губ срывались богохульства и темные заклинания. Так не должны ли мы, господин люминарх, провести дознание, докопаться до правды? А, докопавшись, покарать изменника рода человеческого?

Максимилиан посмотрел на учителя. В городе в последнее время действительно появилось много тех, чей разум совратили вездесущие твари из Пустошей, либо же тех, кто добровольно вызвался служить Тьме, надеясь на ее милость и защиту. Следуя указаниям новых хозяев, они становились разносчиками болезней, отравителями вод, призывателями порчи и сглаза.

Неужели в доме за их спиной один из таких еретиков? И какое до него дело Крюгеру?

– Твои соглядатаи – слепые тунеядцы, не способные отличить вошь от блохи, – пренебрежительно возвестил фурадор. – Я сам схожу и всё проверю. Будет нужда – обращусь в орден. А ты забирай свою свору и идите куда шли.

«Свора» зарычала, заворчала от такой наглости, застукала дубинками и трещотками. Они сейчас действительно выглядели псами, готовыми броситься и разорвать наглого экзорциста, а заодно и притихшего мальчишку, и лишь гордое молчание лидера, будто крепкие поводки, удерживало их на местах.

– Твои слова обидны и несправедливы, – Грокк был все еще вежлив, но голос уже отдавал сталью. – Скажи, разве церковь избавила луговую общину от ведьмы, что морила детей и калечила скот? Или кто-то из ордена откликнулся на призывы готтенского лесничества, когда еретики поджигали их дома? Или это светочеи и люминархи патрулируют улицы, охраняя покой горожан от темных созданий? Почему же сейчас ты не даешь нам заниматься привычной работой, экзорцист?

Слова были встречены одобрительным гулом и довольно смелыми высказываниями в адрес церкви.

Но Крюгера было не просто свалить обличительной речью.

– Молния тоже иногда попадает в грешника, – хмыкнул он. – Я свое слово сказал. Я сам войду в дом и проверю живущего в нем на причастность к указанным деяниям. Коли ты прав, приму должные меры. Для того и прибыл сюда. Для того и освещен Светом Единым, защищен церковью, орденом и Тригмагистратом. Возьмешь на себя смелость оспаривать их решение?

Мужики с дубьем притихли, поглядывая на старшего. Все же пока они не были готовы выступать против верховной власти Империи, пусть даже и в лице едкого старика. Девочки-совы о чем-то перешептывались, склонившись масками друг к другу. Грокк молча размышлял, разглядывая оппонентов сквозь забрало.

– Будь по-твоему, люминарх Крюгер, – наконец произнес он. – Мы уйдем. Но делай свою работу хорошо, иначе нам придется вернуться.

Он повернулся, лязгая броней, и пошагал к своему коню. Следом потянулись мужики с дубинками, злобно крутя над головой трещотки. Последними ушли сестры Дилан, буквально прожигающие взглядами Максимилиана. Мальчику пришлось даже отступить за спину учителя, до того стало жутко от их немигающих взглядов.

Дверь в мрачный дом оказалась запертой, но у Крюгера в руке появился массивный продолговатый ключ, который он с хрустом провернул в замке. Оглядевшись по сторонам, экзорцист толкнул створку и вошел внутрь. Следом проскользнул Максимилиан, всё еще не понимающий, что происходит.

Дом оказался маленьким и неухоженным, затхлый воздух качал паутину под потолком, а на полу валялись потерявшие цвет тряпки. Крюгер уверенно протопал в конец коридора, убрал в сторону плотный полог и остановился.

В темной комнате, на фоне пыльного окна, стоял худой старик в одних лишь холщовых штанах. Одно плечо торчало выше другого, страшные шрамы по всему телу, кустистая борода и заметные даже под дряблой кожей витые сухожилия. И глаза, круглые, льдистые, абсолютно пустые, словно у мертвеца. Эти глаза притягивали взгляд, и Максимилиан не сразу заметил характерный гостальерский меч с крюком на конце, который старик держал крепко, с профессиональным отлетом для широкого удара сбоку.

– Нильс, – тихо и с неожиданной лаской позвал Крюгер. – Брат, это я, Август!

– Август? – эхом откликнулся старик, его губы растянулись в неловкой улыбке. – Проходи, братец, не стой на пороге.

Меч опустился к ноге, но из худых пальцев не выпал.

Крюгер подошел к Нильсу, приобнял за плечи и посадил на рассохшийся табурет. Осторожно забрал оружие, поставил в сторону. Бросил Максимилиану:

– Посмотри за ним!

И ушел в соседнюю комнату, где загремел ведрами и чугунками.

Максимилиан осмотрелся, привыкая к полумраку. С первого взгляда комната напоминала обычное жилище одинокого старика – грязь, мусор, сырые подтеки по углам. Но чем больше мальчик всматривался, тем больше замечал странных и пугающих подробностей.

То, что он поначалу воспринял как плесень и разводы, оказалось множеством рисунков, буквально покрывающих стены. Точнее, не совсем рисунков, а линий, спиралей, углов и квадратов, нарисованных углем, мелом, нацарапанных чем-то острым. Они наползали друг на друга, пересекались, ветвились и прерывались вдруг. В них не было смысла, хотя местами угадывалась некая системность, последовательность. Чернели длинные зарубки от чего-то острого, тяжелого. Они были всюду, словно старик время от времени пытался прорубиться сквозь собственный рисунок.

А еще тут и там попадались самодельные фигурки, не то уродливых людей, не то всевозможных тварей. Связанные из веток, из кожаных шнурков, вырезанные из древесной коры, из черных корней. Подвешенные, прибитые к стенам, лежащие у окна и в пепле погасшего очага – десятки их, будто разбитая и развеянная игрушечная армия.

Максимилиан бросил нервный взгляд на меч, что лежал неподалеку от старика. Протянул руку, намереваясь убрать оружие подальше.

Пальцы скользнули по гладкой, отполированной кожаной рукояти, в глаза бросилась гравировка на лезвии: девиз гостальеров – «Огонь на лезвии, Свет в сердце», а ниже символ легиона Тригмагистрата – вписанные в круг меч с гардой в виде трехконечной звезды и цифра «девять».

– Ты кто? – вдруг проскрипел старик, повернув голову к Максимилиану.

– Я – ученик господина Крюгера, – откликнулся мальчик, выпрямляясь.

– А, – разочарованно протянул Нильс. – Свежее мясо.

Максимилиан не нашелся, что ответить. Лишь с неудовольствием отметил сходство в раздражающей манере общения братьев.

Старик заерзал на табурете, огляделся, словно соображая, где находится. Вновь поднял скрытое в тени длинных спутанных волос лицо на молодого экзорциста.

Мальчик неуютно поежился, сделал вид, что разглядывает стены.

– Пустой кувшин, – пробубнил гостальер. – Ливер, печень, селезенка… Уже бывал там?

Его палец с кривым ногтем указал на рисунок.

– Где? – не понял Максимилиан.

– «Где, где»… Под кожей мира, в Долине, раздери твои потроха!

И тут мальчик наконец понял, что ему напоминал рисунок на стенах! То был узор Долины Дергалим, рисунок лабиринтов, разорванных, перемешанных и наложенных друг на друга.

– Откуда вы… – начал он и осекся. – Вас тоже учили на экзорциста?

Старик хрипло закашлялся. Максимилиан не сразу понял, что тот смеется.

– В эту яму ведет много тропинок.

Нильс с кряхтением поднялся, опираясь о колени. Добрел до стены, провел шершавой ладонью по доскам.

– Да-да, ямы, тропинки, тупички… Лазы, ловушки, западни. Они считают, что могут скрыться, но их всё равно найдут. Найдут… Те или эти. Придут, приползут, прилетят, – голос старика потускнел, слился в бессвязное бормотание.

Заскорузлые пальцы наткнулись на привязанную куколку из веток, впились в нее, обхватили, словно силясь раздавить. Донесся сухой треск.

– Этот голод подчиняет всех… Амулька-пАА… Ххирса…

Гостальер разжал кулак, посмотрел на ладонь, из которой посыпались палочки.

– Всех сожрут… Всех.

Его слова были бредом выжившего из ума старика, но что-то зацепило в них Максимилиана. Что-то похожее он уже слышал когда-то!

– О ком вы говорите? – осторожно спросил он. – Кто всех сожрет?

– Не слушай его!

Окрик Августа Крюгера раздался так неожиданно, что мальчик подпрыгнул.

Экзорцист появился с наполненным кувшином и чистой тряпицей, почти швырнул все это на стол, выплеснув воду. В несколько шагов пересек комнату, срывая фигурки, швыряя их под ноги. Схватил брата за плечо, тряхнул:

– Хватит! Или мне вырвать твой поганый язык?

Нильс не сопротивлялся, лишь скалился да поблескивал глазами.

– Ступай домой! – гаркнул экзорцист Максимилиану.

– Учитель, я могу помочь!

– Нет! – грубо ответил Крюгер, добавил сдержанно: – Ступай домой, я приду позже. Передай Абе, чтобы приготовила теплую ванну.

Максимилиан покорно поклонился, торопливо вышел на улицу.

– Мушки светлые, мушки темные, – послышался вдогонку голос Нильса. – Мушки в ушки к нам, мушки в глазки к нам…

Шагая по пустынным улицам, мальчик погрузился в размышления. До этой поры ему не приходилось слышать о родственниках учителя, тем более о живом брате, проживающем по соседству. Старый экзорцист, конечно, не самый общительный человек, но уж о подобном мог бы упомянуть хотя бы вскользь.

Впрочем, причина молчания Крюгера очевидна – его брат явно не в себе, к тому же одержим какими-то еретическими образами. Такой родней не хвалятся, скорее даже сторонятся. И то, что учитель до сих пор заботится о Нильсе, говорит лишь об их безграничной любви.

В памяти сами собой всплыли воспоминания о Роланде, утраченном старшем брате. Как они играли в детстве, как им было хорошо в их маленьком доме в Стоунгарде. Роланд порой задирал его, но и защищал тоже, всегда был готов прийти на помощь.

К горлу подкатил горький ком, закололо в груди. Максимилиан силой заставил себя успокоиться, глубоко вдохнул сырой воздух.

Слезы скорби выплаканы, незачем ворошить прошлое. Их обязательно воссоединит Свет, но до той поры нужно держать сердце в целости, а душу – в спокойствии. Темные сущности умеют находить подобные бреши и бить в них прицельно. Для экзорциста подобные слабости – непозволительная роскошь.

Он отмел эмоции, принялся думать, как побороть свой недуг, как справиться с лабиринтами. Где-то на фоне мелькнула мысль о том, что слова старого гостальера вроде бы смутно знакомы, будто уже где-то слышал подобное. Но не стал копаться, были дела поважнее.