Читать книгу Каменное сердце (сборник) - Денис Драгунский - Страница 9

et dimitte nobis debita nostra

– Эх ты! А мы тебя маленького в Париж возили, на наши первые деньги! – сказала Мария Николаевна. – Могли бы с бабушкой оставить.

– В Париж? – растерялся Сережа. – Не помню… – И тут же снова вскинулся: – А при чем тут Париж?

Мария Николаевна чуть не заплакала и посмотрела на мужа. Михаил Павлович покашлял, поглядел в окно и сказал: «Да, брат… Не ожидали, не ожидали».

А они правда возили сына в Париж. Ему тогда семь лет было – как раз летом перед школой, перед первым классом. Они только-только начали выправляться после жуткого безденежья и безработицы, только-только чуточку разбогатели, причем оба: Михаил Павлович стал удачно торговать итальянским текстилем, в особенности обойными тканями, а Марию Николаевну сестра школьной подруги взяла советницей вице-президента Московского Товарищеского Банка, была такая маленькая, но глубокая финансовая заводь с офисами в Люблино и Нассау; потом все прикрылось, но не в том дело.

А дело в том, что они с Мишей всё делали для сына. Особенно когда стало полегче с деньгами. Книжки-игрушки, секция-бассейн, английский с учительницей на дом, частную школу присмотрели. И вот когда собрались наконец исполнить свою мечту – они еще на третьем курсе, еще когда не поженились, загадывали – вдвоем в Париж! – Сережка заныл, что будет скучать. Бегал вокруг, дергал за рубашку: хочу в Париш-ш-ш… И они вдруг решили – а что? Надо быть европейцами! Надо быть современными людьми! Махнем втроем в Париж! Хоть сын еще совсем маленький – но пусть привыкает. Зато потом будет, этак небрежно, девчонкам – «да я еще в детстве по Парижу гулял!». А девчонки будут млеть от восторга.

Конечно, никакого Парижа они так и не увидели – если о том Париже говорить, о котором мечталось. Никаких вечерних кафе, ночных прогулок, никакой, извините, любви в номере под крышей, где из узкого оконца виден кусочек узорчатой стены соседней церкви… Потому что на диване спит, вздыхая во сне, семилетний мальчик. Деньги были, и они попробовали его хоть на пару дней отселить в отдельный номер, соседний, через стенку, но он такой вой поднял – перед французами стыдно. И никакого промедления с завтраком! В отеле завтрак с семи до десяти, но Сережка просыпался в половине седьмого, чтобы первым ворваться в буфет. А на улице начиналось: «Пойдем туда!» – ладно, пойдем, пойдем. «Нет, вот туда!» – хорошо, давай вот туда. «Хочу пить, хочу конфету, булочку, игрушку, книжку, посидеть на лавочке, покататься на кораблике…» Хочу пить – по всем правилам: во время завтрака не уговоришь допить чашку чаю. Но только вышли из гостиницы, прошли сто метров – «Хочу пить!». И беги, папочка, в киоск, покупай бутылочку пепси за три евро. Насчет пописать – то же самое. В номере перед выходом: «Сыночка, пописай на дорожку, ты же с утра не писал» – «Не хочу!» – «Ну, попробуй» – «Не хочу-у-у!!!» – «Ведь захочешь на прогулке». – «Мамочка, я честное-честное-пречестное слово не захочу!» Ну и конечно, только сели в автобус – тут же драматическим шепотом: «Мамочка! Я очень хочу писать!» И беги, мамочка, ищи туалет или «Макдоналдс». Страшное дело. Но все равно приятно: сына в Париж свозили. Все-таки мальчишка увидел Эйфелеву башню, Триумфальную арку, и Нотр-Дам, и хрустальную пирамиду Лувра. Гордились.

Но дело не в том.

А в том дело, что Сережа сначала долго выбирал, на кого учиться. Выбрал мединститут. «Медицина – святое ремесло. Нет ничего выше, чем исцелять страждущих. Да и чисто практически, – пространно рассуждал Сережа, – врач никогда не пропадет. В любой кризис люди болеют и хотят вылечиться. В деревню сошлют – крестьяне будут доктору сало и хлеб носить. Даже на зоне доктор – в законе!» – повторял он эту странную поговорку. Хорошо. Согласились. Нанимали репетиторов, искали ходы-выходы.

Поступил. Учился вроде неплохо.

А с третьего курса вдруг решил уходить.

Куда, зачем, почему? А никуда и ни зачем. «Поездить по миру, постараться понять себя…» Тьфу! «Может быть, стану художником, может быть, бизнесменом. А может, буддийским монахом». Издеваешься? «Это моя жизнь, вы понимаете, моя собственная, и она у меня одна!» У нас она тоже одна, и мы ее всю без остатка на тебя положили! «Спасибо, конечно… но простите, я вас не просил ее на меня класть». А репетиторов в мединститут просил? «Каждый человек имеет право на ошибку!» Значит, высокое призвание врача, про которое ты нам, технарям, всю голову продолбил, – это была ошибка? Зачем ты два с половиной года зря мучился, сдавая пять сессий, уже пять сессий, дурак! Биохимию! Анатомию и что-то там еще! «Ну, почему же зря? Вдруг я в самом деле в старости стану буддийским монахом-врачевателем? Ничего на свете не делается зря…» Нет, он правда над нами издевается! Неблагодарный. Мы всё для него. С семи лет по заграницам катали. Всё лучшее – детям, хи-хи-с. А он даже не помнит.

– Помню! – вдруг сказал Сережа. – Париж помню. Жарко было. Вы меня всюду за собой таскали, а я ужасно уставал и пить хотел.