Читать книгу Это снова они. Веселая стройка – 2 - Денис Егоров - Страница 18

Рассказ Дэна о странном художнике Дима со Славиком выслушали с большим интересом.

– Какой-то наркоман, – сделал заключение Дима.

– Э-э-э-э, нет, Дима. Верующий человек с иконами по стенам не может быть наркоманом, – сказал Славик. – У кого что болит – он это рисует! Я думаю, что мы имеем дело с религиозным холостяком.

– Почему холостяком?

– Печальный. Рисует голых женщин. В квартире бардак…

– А что болело у того, кто нашего сгоревшего старика в мундире нарисовал? – Дима, как всегда, любил спорить.

– С этим сложнее… Возможно, обожал людей в мундирах. Психологически-сексуальный комплекс. Сам был далёк от армии, но любил военных на подсознательном уровне.

– Что ж он тогда старика-то изобразил? Нарисовал бы молодого красавца с погонами.

– Есть такие, кто стариков больше любят. Например, дети, оставшиеся рано сиротами. Как бы видят в них своих родителей… И вообще – кто из нас здесь Карнеги читает, я или Андрей? Его спроси!

Андрей привычно вздыхал и потел. О художниках он избегал делать выводы.

– Вообще очень интересные люди нам попадаются на жизненном пути, – сказал Славик Дэну. – Обратите внимание, что из всех живописцев в Эстонии нам явно попался самый оригинальный экземпляр. Я тоже поеду в следующий раз… Лично хочется взглянуть на такого уникума.

Два следующих дня пролетели без приключений, за исключением небольшого происшествия.

Тынис обнаружил в огороде гигантскую жабу, и все собрались на неё посмотреть. Жаба тяжело дышала, а при этом угрожающе косилась по сторонам. Славик предложил Андрею её поцеловать и посмотреть, что потом получится, но тот отказался наотрез. Тогда могучую жабу посадили в коробку и поручили тому же Андрею выпустить её в соседнем лесу. Вернулся наш сварщик изрядно помятый, весь в ожогах от крапивы.

– Почти донёс, и вот… высадил, как сказали, – объяснял он, по-стариковски охая. – Она посидела немного да прыгнула… как кенгуру, на меня… Упал в крапиву прямо…

– Такие события только с Андреем происходят, – заключил Славик. – Кино можно снимать по мотивам твоей биографии… Именно там, где собрался падать, обязательно растёт крапива. В Мексике это были бы кактусы, а в Африке – крокодил… Что жабы только на тебя кидаются, я даже не удивляюсь особо.

На даче банкира работы подошли к концу. Оставалось ещё приличное количество краски, которую Славик забрал «на будущее». Вечером друзья отправились за готовой картиной, отпустив Андрея домой.

– Только не забудь, – предупреждал Дэн, – он строителей не переносит!

– Моряков нормально переносит? – Славик потеребил тельняшку на груди.

– Не знаю. Думаю, да.

Славик удовлетворённо кивнул и расправил усы.

Повторилось всё, как в первый раз. Художник молча открыл дверь в темноте и побрёл по длинному коридору. Строители осторожно прошли в комнату. Посреди неё стоял мольберт с картиной, обращённой к окну. Сам художник замер на месте, сжимая в одной руке сразу две кисти, а другой обхватил узкий подбородок. Наличие краски на ладонях его не смущало, подбородок окрасился в сине-зелёные цвета.

– Констатин Пецовидин. Художник, – печально представился он.

«Забыл нас уже! Так я и думал…»

– Вячеслав Рубенс, старший чиф-рефриджератор новейшего авианосца «Эстония», флагмана отечественного флота в открытом море, – лихо рапортовал Славик. – Друга моего вы уже знаете.

Бурная фантазия Славика не знала пределов. Вооружённые силы новорождённой Эстонии были микроскопичны. Дэн не был уверен, что у эстонцев имеется хотя бы эсминец. Не говоря уже о крейсерах и авианосцах. Должность старшего «шефа-холодильника» тоже производила впечатление в своём английском варианте.

– Рубенс?

– Вы что-то имеете против, милейший Пецовидин?

Художник ничего не имел против и только спросил об обязанностях чифа-рефриджератора.

– Этого я не стану открывать гражданскому лицу, – сурово сказал Славик. – Информация о боевом корабле строго засекречена. Могу лишь сообщить, что отвечаю за некие предметы жизненной необходимости для всей команды.

Пецовидин повесил голову и почесал кистью ухо. Мочка окрасилась в красный цвет. Славик показал Дэну большой палец.

– Вы любите море? – художник продолжал глядеть себе под ноги.

– Конечно. Я опытный моряк. Плавал по океанам и не раз тонул…

– Я много раз пытался нарисовать море, – вздохнул художник. – Ничего хорошего не выходит. Начинаю, и потом становится скучно. Однообразное оно какое-то!

Славик сказал несколько общих фраз о море. Что-то вроде: море синее и море мокрое. Его собеседник грустил и морщился.

– Не могу нарисовать…

– Давайте вместе подумаем и найдём выход!

Стали думать вместе, а Дэн вежливо молчал в стороне.

– Могли бы вы нарисовать дельфина? – спросил чиф-рефриджератор.

– Не знаю. Не пробовал.

– А женщину?

– Женщину смог бы.

– Нарисуйте женщину, а кругом волны. Потом женщину закрасите, и останется просто море, – предложил Славик.

Пецовидин несколько оживился и даже попробовал улыбнуться. Получилась этакая гримаса отчаяния и боли. Дэн содрогнулся, а Славик спросил про картину.

– Нарисовал. Почти.

Друзья обошли мольберт и уставились на холст. Старик в мундире получился очень удачно. Дэн посмотрел на фото, приколотое булавкой к мольберту, и не мог понять слова «почти». На его взгляд, картина была закончена. Тем временем художник удалился на кухню.

– Ну что? – спросил Славик. – Похоже?

– Вроде да. Только слишком новая картина получилась.

– Ну ты даёшь, Дэн! Она же только что написана!

– Да я знаю. Но та, на стене, смотрелась постарше… более тусклая и пыльная…

– Это не проблема, – Славик крикнул на кухню: – Художник Константин! Вы гений!

Молчание.

– Пройдёт сто лет, и на вашем доме повесят мемориальную доску!

Молчание.

– Или даже памятник поставят во дворе!

Молчание.

Строители отправились на кухню. Художник Пецовидин готовил себе ужин. Теперь становилось понятно, отчего он такой худой.

На плите стояла старенькая сковородка, но газ под ней не горел. Художник сидел на стуле и размышлял о чём-то очень важном, сжимая в одной руке два куриных яйца. Другая рука теребила колбасный огрызок, который на глазах принимал сине-зелёный оттенок, как и подбородок мыслителя. Холодильник был открыт, холодный воздух струился по кухне.

Славик с треском захлопнул дверцу и потыкал пальцем костистое плечо художника. Тот поднял голову.

– Я говорю: памятник во дворе поставят!»

– Кому?

– Вам. Возможно.

– Хорошо, – художник ни грамма не удивился.

Он поднялся и разбил оба яйца о сковородку. Затем бросил сверху кусок колбасы и уставился в окно. Сковородка стояла по-прежнему холодной. С таким же успехом можно было готовить прямо на столе (да и вообще где угодно). Строители переглянулись.

– Почему на солнце нельзя смотреть? Ведь оно прекрасно! – с чувством сказал Пецовидин. – Как можно нарисовать солнце?

В этот момент в стену опять постучали, и художник обхватил руками голову.

– Мне нужно закончить картину! А мне мешают! – простонал он.

В стену забивали по меньшей мере железнодорожный костыль, она просто ходила ходуном. Славик крякнул и вышел из кухни. Через какое-то время шум прекратился.

– Подонки-строители! – сказал Дэн, чтобы нарушить молчание.

– Да. Вы правы. Это так, – хозяин квартиры схватил сковородку и поставил её прямо на стол. – Сейчас я немного поем и закончу картину.

Дэн догадался, почему поверхность стола покрыта круглыми чёрными пятнами. Видимо, художник не всегда забывал разжигать огонь…

– Вы не голодны? – Пецовидин указал на сковородку. Дэн покачал головой.

Художник невозмутимо взял вилку и попытался зацепить кусок «яичницы». Ничего не получилось, сырая яичная смесь металась, как ртуть. Хорошенько поразмыслив, художник снова поставил сковородку на плиту.

– Не готово ещё. Что ж… Пойдёмте рисовать!

Огня он так и не зажёг.

Водитель мусорной машины и гений Константин вместе стояли перед мольбертом. Вглядываясь в картину, художник подцеплял кистью маленькие комочки краски и пристраивал их на холст. От этого ничего не менялось, и Дэн невольно зауважал мастера.

«Что он там такое видит? Вот сейчас… поставил немного синего на зрачок старика. Капельку просто! И что? То же самое осталось».

Чиф-рефриджератор вернулся, потирая руки. Он посмотрел на картину и шепнул Дэну:

– Ну что?

– Точки ставит местами.

– Мда-а-а… А ужин что, съел?

– Готовит ещё. Без огня.

Славик снова показал большой палец и громко спросил:

– Как обстановка?

– Сегодня жарко, – сказал художник и легонько мазнул красным камзол старика. Самую малость, возле кармана.

– Вы не в курсе, какое сегодня число? День недели?

– Никогда этим не интересовался…

– Понятно. Один в квартире проживаете?

– Я не один, – художник обвёл комнату взглядом. – Со мной мои творенья!

Славик был в восхищении. Дэн не разделил его восторга, посматривая на часы.

– Может быть, уже готово? – спросил Славик. – Старик как живой просто!

– Я вам вот что скажу, чиф-реф… рефриж…

– Можно просто Рубенс.

– Я вам вот что скажу, Рубенс, – Пецовидин сделал трагическое лицо. – Вы не художник, Рубенс! И никогда им не станете! Как вы не видите композиции, Рубенс? Художника нельзя торопить! Его можно критиковать или давать советы. Но торопить нельзя! Вы не чувствуете свет, Рубенс, и не умеете проникать взглядом в глубины портрета…

Дэну хотелось закрыть глаза. Он представил себе, как в далёком семнадцатом веке мрачный инквизитор высказывает всё это тому самому Рубенсу. Питеру Паулю. Тем более что монотонный бас художника Константина как будто доносился из Средневековья. Славик внимал, кивая головой.

– Впрочем, я закончил. Всё хорошо. Всё, – сказал художник и принялся вытирать руки о какую-то тряпку. Дэн обратил внимание, что тряпка была с пуговицами и воротником.

На кухне готовилась яичница…

– Высохнет скоро? – спросил Славик и достал деньги.

– Она уже сухая. Я написал картину ещё вчера. Сегодня лишь немного подправил.

Славик отсчитал деньги. С таким же успехом можно было вручить хозяину квартиры фантики от конфет или старые лотерейные билеты. Он даже не поглядел на купюры и небрежно бросил на пыльный телевизор. Работал художник Константин не из-за денег, и это было очевидно.

Строители двинулись к двери, бережно придерживая картину. У порога Дэн оглянулся. Пецовидин сидел на диване и смотрел в пустоту, скрестив руки на своей плоской груди. Его трагическое лицо очень подходило к компании святых на заднем плане.

– Грандиозный человек! Титан! Непризнанный гений! – объявил Славик в машине. – Натуральный Ван Гог! Картины таких сумасбродов через сотню лет стоят миллионы.

– Не знаю… Мне к его дому страшно приближаться…

– Очень скоро приблизимся, – пообещал Славик. – Я договорился с соседями. Мы им делаем стенку из гипсокартона на следующей неделе.

– Что ты такое говоришь? Этот Ван Гог ненавидит строителей…

– Дэн! Ау-у-у-у! Мы не к нему идём, а к соседям! Он нас даже не заметит.

Дэн прежде не занимался гипсокартоном и не знал ничего про эту работу. Славик вроде бы тоже. Но сейчас обсуждать ничего не хотелось.

Остановились возле дома Славика. Тот вылез с картиной и сказал:

– Пошли со мной. Посмотришь со стороны.

Дэн покорно запер машину. Друзья поднялись по лестнице, и дверь открыла жена Славика. Она уставилась на картину:

– Это ещё что?

– Неважно. Пылесос где у тебя?

– В комнате стоит.

– Неси сюда. И ключи от подвала тоже.

Женщина принесла пылесос. Славик схватил его в охапку и бойко побежал вниз.

Бетонный пол был усеян пятнами краски – когда-то здесь творил художник Дима. Треугольный рояль, кровавые ноты, «Кофе Классика»… Славик прислонил картину к стенке, а затем открыл пылесос.

– Какая-то неправильная пыль, – сообщил он, ковыряясь в фильтре. – От кота шерсти много… На настоящей картине шерсти я не замечал.

Дэн ничего не понял. Славик нашёл какой-то пакет и тщательно выбил туда всю пыль. Потом он собрал пылесос и начал пылесосить пол подвала.

– Соседка жутко надоела, – жаловался он. – То за скамейку меня ругала, то за стекло на двери… А за эти пятна две недели подкарауливала в подъезде.

– Может, их бензином потереть? От пылесоса не выйдут.

– Ты, наверное, решил, что я для неё пылесошу? – усмехнулся Славик. – Мне просто правильная пыль нужна.

«Правильной пыли» скоро набрался целый килограмм, потому что подвал не убирали последние тридцать лет. Славик разобрал пылесос и начал посыпать пылью картину, а точнее – старого генерала на ней. Зрелище было неприглядное.

– Сейчас ты всё поймёшь!

Славик встряхнул картину и принялся дуть изо всех сил. Пыль стояла столбом, Дэн расчихался и закрыл лицо руками. Чиф-рефриджератор поднёс картину к свету, и стало всё ясно.

Портрет старика изменился на глазах. Поначалу он был ярким и сверкающим, но теперь стал серым, тусклым, невзрачным. Подвальная пыль состарила полотно. Если бы всё это увидел художник Константин, то не вышел бы из задумчивости до конца года.

– Завтра повесим на стеночку и будем крепко надеяться, – Славик провожал Дэна с картиной. – Подожди-ка!

Чиф-рефриджератор ловко высыпал пакет с кошачьей пылью в щель почтового ящика под номером три. Потом невозмутимо продолжил:

– Ещё неизвестно, как всё получится. Может быть, мы оказали банкиру великую услугу… Представь себе, что наш художник Константин – непризнанный гений. И что тогда? Окажется банкир владельцем «Портрета старика в мундире» работы самого Пецовидина, величайшего живописца нашего столетия. Представляешь? Обычно так всегда и получается. Цепь случайностей приводит к неслыханной удаче. Можно сказать, что, пока банкир прохлаждается на пляже, его судьба не дремлет!

– На нас-то работает судьба? – Дэн подумал о том, что картина без подписи и за неё вряд ли дадут миллионы.

– Постоянно. И непременно…