Читать книгу Это снова они. Веселая стройка – 2 - Денис Егоров - Страница 2

– Пётр Фёдорович Лещук-Смирновский, – представился высокий мужчина с бородой и пронзительными глазами. На вид ему было чуть больше сорока пяти, руки пианиста, лоб Архимеда и борода Хэмингуэя. Присутствие такого человека в строительном вагончике можно было сравнить с «Джокондой», украшающей стену грязной пивной. Тем более что местные строители напоминали шайку разбойников на привале.

– Ты, Петя, что-то слишком сложен, – буркнул Толян, привычным движением сворачивая пробку. – Мы люди простые, и нам такое не выговорить. Давай короче как-нибудь.

– Можно просто Пётр.

– Не годится. Петя у нас уже имеется. Надо как-то иначе тебя назвать, чтобы не путаться. У тебя кличка есть?

– Я же вам не собака, – возмутился бородач. – Какие могут быть клички у взрослых интеллигентных людей среднего возраста?

– За кличку обиделся? Ладно… Прозвище тогда. Вот тебя в молодости звали как-то иначе, если не по имени?

– Звали. Помню, в институте я сам выбрал себе литературный псевдоним – Стэплтон. Когда писал для местной газеты… Минутку, вы мне так много не наливайте! Я не сторонник горячительных напитков, но выпью, чтобы сгладить углы, растопить лёд… так сказать – пчела в новом улье…

Над столом повисла тишина. Толян с бутылкой в руке некоторое время таращился на мудреца, Стёпа поперхнулся сигаретным дымом, Петька (самый молодой) прекратил гладить кота, а Михалыч несколько раз шумно вздохнул. Все были поражены.

– Какие там ещё ульи и лёд? – недоумевающе спросил Степан.

Толян плеснул немного водки в один из стаканов, протянул его бородачу и предложил:

– Давай выпьем, что ль, и потом обсудим это всё. А то по трезвой что-то не катит. Да и спирт быстро испаряется.

Выпили. Степан порывался снова что-то спросить, но Толян властным жестом лидера остановил его и начал сам:

– Я не сильно-то вникал, что ты там про пчёл да углы втирал, да и не люблю пчёл совсем. С детства. Покусали как-то. Так что эту тему мы пропустим. А вот этот самый – Слиптон – это что за слово такое?

– Не Слиптон, а Стэплтон! Был такой персонаж у Конан Дойля в цикле его повестей о похождениях великого сыщика. Хозяин собаки Баскервилей…

– Что ж это за собака такая? Я про такую породу и не слыхал. У меня вот жена завела таксу, – поразился Михалыч.

– Собака Баскервилей – это не порода. Это некий собирательный и легендарный образ, олицетворяющий весь вековой ужас, а также страх перед ночным и неизвестным, – пустился в объяснения бородач. – Можно сказать, что появление такой собаки разбудило заснувшее общество, заставило тронуться глубинные процессы в затерянном краю и напомнило людям об их бренности. Несмотря на несомненные отрицательные стороны и, сказал бы более – трагедию, ужас, боль. Меня привлекает этот Стэплтон живостью ума, решительностью в сочетании с…

– Хватит! – прервал его Толян. – У меня аж голова закружилась… Короче – будешь Стаптон, раз нравится. Такого у нас нет и точно больше не будет никогда.

– Стэплтон.

– Я так и говорю. Вековой ужас и всё такое, – подытожил Толян. – Давайте лучше снова выпьем.

Выпили. Степан тут же заявил, поглядывая на нового знакомого:

– Ты, мужик, явно переучился где-то. Учился-учился и перечитал свою норму. Ума палата без добра! То ульи у тебя, то собака, то ночное… Ты попроще с нами. Мы – строители! Нам не на трибуне стоять. Сказали копать – копаем… А может, и нет. Но не мудрим лишнего.

– Где-то я про ту собаку уже слышал, – вспоминал Петюня, – или кино смотрел.

– Есть такой фильм, – кивнул Стэплтон. – Несколько посредственная постановка, на мой взгляд, но выигрывает неплохой игрой актёров.

Комментировать это никто не стал. Налили и выпили ещё. Толян захотел общения.

– Вот ты скажи мне… Наверное, умный человек и книжки писал. Как люди пишут? Откуда они всё это берут? Страшно трудное дело, наверное?

Стэплтон скрестил пальцы и опёр на них бороду, напоминая Мефистофеля в полумраке.

– Писать книгу – труд, несомненно, долгий и нелёгкий. Один мой знакомый занимается этим уже восемь лет. У него не просто книга, а некий энциклопедический труд, что значительно сложнее простой беллетристики. Требует массу времени для сбора научной информации, но, по счастью, в наш век конструктивных…

– Короче. Книга о чём? – прервал его Толян.

– Да по сути своей – о многом. Называется «Звёзды и не только». Приятель мой, астроном по профессии, решил живым и доступным языком описать свою область знаний для обычного человека. Но в процессе создания книги слишком раздвинул рамки и пустился в разъяснение многих других явлений и предметов. Несколько погорячился, на мой взгляд… В общем, можно сказать – книга универсальна. Обо всём.

– Ишь ты. Обо всём, хе… А не свихнулся приятель твой? – спросил Михалыч.

– Вы, конечно, шутите? Возможно, так и есть, – пожал плечами Стэплтон, – но не мне его судить. Именно такие смелые идеи меняют историю человечества.

Выпили снова. Закурили. Инициативу подхватил Степан.

– Как ты вообще к нам сюда попал-то, Стаптон? Ты ж должон учителем где-то быть или хотя бы считать чего-нибудь.

– Считать я умею неважно, – улыбнулся бородач, – человек гуманитарного склада ума и не технарь. Ну а попал к вам временно, так уж вышло. Остался без жилища, потерял работу, и очень нужны средства.

– Какие средства?

– В смысле… э-э-э-э… деньги, – застеснялся Стэплтон.

– Дак и скажи «деньги»! Мудришь всё!

– Погоди, – оборвал Толян. – Дак ты что ж? Бомжуешь? Дома своего нет?

– Временно снял комнату неподалёку и кров над головой имею. Соберу немного денег, чтобы уехать в Хабаровск. Меня тамошний ректор звал на кафедру.

Вновь стало тихо. Никто, кроме говорившего, не знал загадочных слов «ректор» и «кафедра», но спрашивать почему-то не хотелось. Толян как более опытный кивнул головой:

– Точно. Вот с нами покопаешь месяца два-три, денег наберёшь, и вперёд. На кафедру. Даже и не парься, езжай. Тем более раз ректор зовёт…

– Точно, – радостно кивнул Стэплтон. – А там, глядишь, и новая жизнь.

– А как же ты квартиру-то потерял? – спросил хозяйственный Михалыч.

– Грустная история в духе Шекспира. Интрига и неверная любовь.

По такому случаю открыли вторую бутылку.

– Квартиру Шекспир, что ль, забрал у тебя? Еврейская фамилия какая-то…

– Нет. Сам оставил бывшей супруге.

– А говоришь – Шекспир. Он тут при чём?

– Шекспир – величайший английский драматург, но это не важно… Изменяла мне жена с моим начальником по работе. Застал их обоих в недвусмысленном положении. Пришлось уйти из дома и бросить работу, – нехотя пояснил бородач.

– О как! Круто ты выступил! А что за положение-то было? Лежали как? – оживился Степан.

– Я предпочёл бы не приводить столь личных подробностей. Тем более что к нам это всё не имеет отношения.

– Видать, нехило лежали, – заметил Толян. – Эххх… меня б туда… У меня и жена бы сама с окна летела, и начальник с работы скорым шагом… Добрый ты, Спертон, человек! Бросил всё и ушёл. Двое борются, а ты молча в уголке стоишь?

– Возможно, вы правы. Я не настолько брутален и импульсивен, как вы, однако должен заметить…

Беседа очень вовремя прервалась. Как только Толян захотел выяснить, кем же его обозвали, скрипнула дверь и в бытовку шагнул прораб Гена. Худой и щуплый тихоня, он откровенно побаивался своих рабочих и был плохим командиром. В отличие от другого прораба – Коновалова, который, по счастью, был на складе и получал рукавицы. Гена робко улыбнулся и заметил:

– Мужики… тут уже полвторого… а обед до часу у нас…

Толян по-кошачьи вскочил и, закрывая телом бутылку, плавно двинулся на Гену. По житейскому опыту он знал, что лучшая защита – это нападение.

– Что ты за человек такой, Гена? Эсесовец просто. Палач…

– Я? – изумился Гена.

– Ворвался сюда и кричишь с порога: «Все встать, на первый-второй, выйти из камеры!» Разве так можно с людьми? Волю тебе дай – всех постреляешь!

– Я?! – ещё более изумился Гена.

– Ты! А что? Время для тебя всё. Часы надел, и начальник уже. Человеческое потерял за погонами! Вот скажи, – обернулся Толян к новичку, – как свежий человек у нас, разве какое-то время важнее живого человека? Время – оно всегда, а я раз – и помер с работы. На мне и так которая уже рубашка сгнила от пота. А результат?

Перед глазами Стэплтона пронеслись рабы на римских галерах, чернокожие невольники плантаций Америки и измождённые узники ГУЛАГа. Он приподнялся и гневно заявил:

– Никто не оспаривает необходимости труда и авторитета вышестоящих. Но нельзя же бесчеловечно и авторитарно эксплуатировать трудящихся! Никогда время не было критерием человечности и прогресса! В эпоху императора Юстиниана…

Гена торопливо выскочил за дверь, и тема Юстиниана осталась нераскрытой. Толян хлопнул оратора по плечу:

– А ты нормальный мужик. Сработаемся. Вот так всегда крой… Наливай, Михалыч. Сидим-танцуем дальше.

Вторая бутылка опустела. Разговоры вертелись вокруг существования инопланетян, необходимости войны с НАТО и качества самогона у некой Таньки Шиповой (или, скорее, качества самой Таньки). Бородач внедрился в коллектив и больше не поправлял называющих его Смартоном, Силконом и даже Клинтоном. Его мудрёные выражения тоже пользовались всё большим спросом.

– …плотские отношения не всегда приводят к духовной близости. Иной раз они способны разделить прежде любящих людей, – уверенно пояснял он Михалычу.

– Я вот тоже по молодости плот делал, – пустился тот в воспоминания. – Ну, любимая была у меня тогда… доярка одна с деревни, лет на десять постарше. Но на плот её никогда не брал, воды боялась… Мы больше у берега прятались, в камышах. Не вышло у нас плотски…

– В камышах да в шалашах, был Михалыч падишах! – острил Петька.

– Я те щас как дам в глаз! Видишь – говорят серьёзные люди, а ты с частушками своими. Твоё дело кошачье – сиди и не пыли. Люди заснут – лови мышей!

– Чё? Толян, чего меня Михалыч так-то? Что я сказал?

Толян встал, чтобы навести порядок, но случилась беда. Тихо открылась дверь, и на пороге возник грозный Коновалов. Змеиным взглядом он оценил ситуацию и тихо сказал Толяну:

– Стоишь? Ну-ка и остальные встали!

Невольно все поднялись на ноги. Коновалов долго ковырял в ухе, осмотрел добычу и вытер палец о штаны Петьки, висевшие неподалёку.

– Я слышал, вы бастуете?

– Да ты что, Миша…

– Михаил Васильевич.

– Михаил Васильевич. Чего нам бастовать?

Коновалкин снова оглядел присутствующих. Было очень жутко.

– Тогда разрешаю идти и деньги зарабатывать. Сегодня работаем до… – прораб посмотрел на часы, – …до семи. Вопросы?

– Нет, – выдохнул Толян.

– Хорошо. Идите. Юстиниану остаться!

Все вышли, кроме Юстиниана…

Коновалов сел, и сцена стала напоминать известную картину «Пётр Первый допрашивает царевича Алексея».

– Я в курсе, кем был Юстиниан. И, возможно, даже знаю, что было дальше в той истории, – усмехнулся Коновалов. – И знаешь почему? А я когда-то был таким идиотом, как ты! Но разница между нами сейчас огромна. Ты на стройке неделю, а я – двадцать лет… Я внедрился, я заматерел, я наработал авторитет. И я не Гена! Мне эти пьяницы никто. Я – тот самый палач-эсэсовец, о котором говорил Толян. Почему я так говорю?

Молчание.

– Так я и думал. Не знаешь… Потому что здесь эсэсовец нужен. Хотя бы один. Иначе вы все будете сидеть, пить водку и качать свои права, а работы не будет. Нет законченной работы – нет подписи заказчика под актом. И нет денег. И нет зарплаты… А Толян её очень хочет, чтобы накупить водку и принести остатки домой. Не водки, конечно, – снова улыбнулся Коновалов, – она у него не остаётся. Зарплаты… Деньги не зарабатываются сидением в тёплой бытовке и беседами о жизни. Они зарабатываются там, снаружи…

– Мне переодеться и уходить?

– Нет. Хорошо, что спросил. Молодец. Не извинился, не психанул, не нахамил. Вежливо, спокойно спросил… Слушай, Юстиниан, мы сработаемся! Но, – Коновалов поднял палец, – ты должен понять одно… Здесь самый близкий человек тебе – это я! Не они, а я! Они тебя даже не понимают. Имеют как что-то забавное и мудрёное, используют там, где нужно умное слово, или если не хватает на бутылку. Поэтому с ними ты просто трудишься, а говоришь, в полном смысле, со мной. И дружишь со мной… Эти, – Коновалкин указал на дверь, – тебя продадут за понюх табаку. Ограбят за три копейки и убьют за два рубля. Образно выражаюсь, конечно… А я могу тебя сделать бригадиром, освободить от работы и, если правильно себя поставишь, эти, – опять жест на дверь, – машину тебе помоют в свободное время. Даром. При наличии машины, конечно…

Коновалов встал и двинулся к выходу. На пороге он обернулся и спросил:

– В шахматы играешь?

– Играл когда-то.

– Я был чемпионом в школе и институте. Сегодня около пяти заходи ко мне, и сыграем.

– Но вы же сказали… До семи работаем…

– Не ты. ОНИ. А ты со мной играешь в шахматы. И поговорим заодно… Всё понял? Давай, Юстиниан!

Коновалкин вышел. Юстиниан немного подумал, переоделся и ушёл с работы.

ДОСЬЕ,

или информация для тех, кто не читал первую книгу

Время и место действия – 1994 год, Эстонская Республика, город Нарва у границы России.

Действующие лица:

Дэн, он же Денис (22 года) – эстонский грек, высокого роста и массивный парень с испанской бородкой. Бригадир отдельной строительной группы, заочно учится в университете на инженера-строителя. Не женат, живёт с матерью.

Славик (34 года) – бывший моряк Северного флота, неутомимый весельчак и балагур. Крепкий мужчина с большими усами и золотым зубом. Вечно ходит в тельняшке и непрестанно шутит. Очень не любит скучать и органически не терпит тишину. Женат, двое детей.

Дима (22 года) – длинный и тощий молодой человек с большим носом. Жуткий авантюрист и неутомимый искатель приключений. Очень ловок и самоуверен, склонен к хитрости и падок на наживу. Не женат.

Андрей (18 лет) – сварщик, попавший на стройку по прихоти судьбы. Среднего роста, постоянно бреет голову, с ярко выраженными восточными чертами лица. Слабохарактерный недотёпа, вечно попадающий в нелепые ситуации. Не женат, но безответно влюблён.

Коля (52 года) – старый опытный рабочий со спокойным характером. Страшно не любит приключения, перемены и беспокойство. Женат.

Боря (40 лет) – маленький крепкий мужичок, бывший работник завода и новичок на стройке. Добросовестный простак, который очень всех уважает и постоянно пьёт свой чай из трав (ужасная гадость). Женат.

Тынис (44 года) – славный работящий эстонец, владелец большого хутора с хозяйством возле стройки. Очень спокойный и разумный человек, который хорошо говорит по-русски (но со страшным акцентом), дружит со всеми и имеет своеобразное чувство юмора. К сожалению, не женат.

Коротков (55 лет) – главный инженер строительной фирмы, прямой начальник Дэна. В прошлом парторг и фанатичный коммунист. Вечно в костюме и с папкой, лысый очкарик самого мрачного вида. Абсолютно лишён чувства юмора, как и многих других человеческих черт. Постоянно недоволен и обожает читать нотации на любые темы. Чудовищный зануда. Женат, что очень странно.

Борис Моисеевич (53 года) – директор строительной фирмы. Очень добрый толстый еврей. Постоянно повторяет фразу «Очень хорошо» и улыбается. В строительстве разбирается неважно. Женат.

Валентин (40 лет) – виртуозный экскаваторщик-пьяница, мастер своего дела (в обеих областях). Очень любит работать «под градусом» (что ему успешно удаётся) и постоянно воюет со своим начальником (который этого не понимает). Женат.

Виталик (16 лет) – невероятный сумасброд и болтун. Знает всех и всё, постоянно занимается «бизнесом». Когда-то упал с мотоцикла и ударился головой. Ходит всё время в тёмных очках, дёргает одним коленом и непрестанно несёт редкостную чепуху. Не женат.

Фу-у-у-у… устал. Всё запомнили? А теперь поехали!