Читать книгу Святыня - Деннис Лихэйн - Страница 8

– Стало быть, они узнали, кто ты такой, – сказала Энджи, входя ко мне домой.

– Угу.

– И значит, не пройдет и нескольких часов, как они выяснят, кто такая я.

– Весьма вероятно.

– Но задержания твоего они не хотели.

– Что-то их останавливало, правда?

Она кинула свою сумочку на пол возле матраса в гостиной.

– А что, тебе показалось, думает Ричи?

– Сначала ему было вроде как наплевать, но когда я упомянул «вестников», он насторожился.

Она кинула свой жакет на кушетку в гостиной, служившую теперь дополнительным шкафом для ее одежды. Жакет приземлился на кучку свежевыстиранных и аккуратно сложенных футболок и свитеров.

– Думаешь, «Утешение в скорби» как-то связано с Церковью Истины и Откровения?

– Не удивлюсь, если это так.

Она кивнула:

– Не такая уж редкость, когда религиозная организация прикрывает банду.

– А мы им здорово досадили.

– Похоже, это наше хобби – досаждать тем, кто по идее не должен и внимания обращать на мелочь – не имеющих влияния людишек, вроде нас.

Она растянула губы в улыбке.

– Ну, должен же каждый в чем-то преуспеть…

Перешагнув через ее постель, я нажал мигающую кнопку автоответчика.

– Привет, – заговорил голос Буббы. – Не забудьте насчет сегодняшнего вечера. «Деклан», в девять часов. – И он повесил трубку.

Энджи сделала большие глаза:

– Прощальный вечер Буббы! Я чуть не забыла!

– Да и я тоже. Подумать только, что нас ждет!

Она передернулась и покрепче обхватила себя руками.

Бубба Роговски был нашим другом – к несчастью, как казалось нам временами. Правда, бывали времена, когда дружба эта оказывалась нам на руку, потому что не раз и не два он спасал нам жизнь. В смысле роста и размеров Бубба мог дать сто очков вперед Мэнни, как и в смысле отвязности. Мы вместе росли – Энджи, Бубба, Фил и я, однако Бубба никогда не был, что называется, добропорядочным, и какой бы ничтожный шанс стать таковым он ни имел, пренебрег этим шансом окончательно и бесповоротно, когда ему еще не было двадцати: записавшись в морскую пехоту, чтобы избежать тюремного срока, он служил в американском посольстве в Бейруте и находился там при исполнении в тот день, когда туда ворвался террорист-камикадзе, уведший вслед за собой всю его роту. Будучи в Ливане, Бубба наладил связи, положившие начало его бизнесу – незаконной торговле оружием в Штатах. Больше десяти лет назад он стал отдавать предпочтение делу более выгодному – изготовлению поддельных удостоверений личности и паспортов, фальшивых денег и печатанию всевозможных документов – безукоризненно выполненных кредитных карточек, разрешений и лицензий. Бубба мог добыть вам диплом Гарварда на четыре года раньше, чем выдал бы вам его Гарвардский университет, и сам он с гордостью демонстрировал докторский диплом Корнелла, висевший у него на складе на чердаке. Доктора физических наук, ни больше ни меньше. Неплохо для парня, которого вышибли из третьего класса приходской школы Св. Варфоломея!

Торговлю оружием он в последние годы сворачивал, однако имя себе он сделал именно этим, равно как и ловкими операциями по ликвидации некоторых зарвавшихся парней. В конце прошлого года на него был наезд, в результате которого в машине у него обнаружили незарегистрированный девятимиллиметровый «токарев». Жизнь наша полна неопределенностей, и мало за что в ней можно ручаться, однако несомненно, что обнаружение у жителя Массачусетса незарегистрированного огнестрельного оружия означает для его владельца обязательный тюремный срок в течение года.

Адвокату Буббы удавалось, сколько это было возможно, вызволять его и отдалять перспективу отсидки, но всему на свете приходит конец. Назавтра, к девяти часам вечера, Буббе надлежало явиться в Плимутское исправительное заведение для приведения в исполнение приговора суда.

Перспектива эта Буббу не слишком удручала – ведь большинство его друзей уже находилось там. Немногие же остававшиеся на свободе собрались в этот вечер в «Деклане».

Сие злачное место затерялось в Апхам-Корнер среди заколоченных магазинных витрин и предназначенных на слом домов на Стоутон-стрит, и расположено оно как раз напротив кладбища. От моего дома оно в пяти минутах ходьбы, но пробираться туда мимо явных следов упадка городского хозяйства и медленного его разрушения не очень-то приятно. Улицы вокруг «Деклана» поднимаются в гору к Митинг-Хаус-Хилл, но ощущение такое, что тянет их в противоположном направлении – кажется, что вот-вот они сами по себе рассыплются в прах и, обрушившись с холма, очутятся у его подножия, на кладбище, словно смерть теперь, как ни крути, единственная здешняя перспектива.

Буббу мы обнаружили на задах заведения; он резался в пул с Нельсоном Ферраре и братьями Туоми, Дэнни и Игги, – не слишком интеллектуальная компания, а те скудные мозги, что были им отпущены, кажется, порядком замутил алкоголь.

Нельсон выступал иногда партнером Буббы в делах и был его закадычным дружком в периоды безделья. Он был маленький, смуглый, жилистый, с лицом, на котором застыло сердитое недоумение. Он редко открывал рот, а когда открывал, то речь его была тихой, словно он опасался быть услышанным кем-нибудь неподходящим; в его робости с женщинами было даже что-то трогательно-нежное, впрочем, трудно было испытывать нежность к человеку, однажды откусившему кому-то нос в пьяной драке в баре. Откушенный нос он отнес к себе домой в качестве сувенира.

Братья Туоми были мелкими гангстерами из уинтерхилльской банды в Соммервилле, поднаторевшими в перестрелках и автомобильных угонах, однако если в головы к ним случайно забредала какая-нибудь мысль, ей суждено было там захиреть от истощения.

Бубба поднял голову от стола, когда мы вошли, и ринулся к нам.

– Вот это да! – воскликнул он. – Я знал, что вы двое меня не подведете!

Энджи поцеловала его и сунула ему в руку литровую бутылку водки:

– Еще чего, кретинчик!

Бубба, более оживленный, чем обычно, обнял меня так крепко, что мне показалось, будто одно из ребер у меня вдавилось внутрь.

– Идем! – вскричал он. – Выпей со мной рюмочку. Так и быть, выпей две!

Судя по всему, вечер нам предстоял нелегкий.

В памяти моей он остался как нечто туманное. Такой эффект обычно дает водка в сочетании с пивом. Но я все же помню, как ставил на Энджи, игравшую против всех, кого сдуру угораздило схлестнуться с ней. Я помню, как беседовал с Нельсоном и извинялся за ребра, которые ему поломали четыре месяца назад в разгар истерии по поводу Джерри Глинна.

– Да ничего, – сказал он. – Ей-богу, ничего. Я в больнице с сестричкой одной познакомился и, кажется, влюбился в нее.

– А она как, тоже влюбилась?

– Точно не знаю. У нее что-то с телефоном, и, похоже, она переехала, а мне забыла сообщить.

Позже, когда Нельсон вместе с братьями Туоми поедали сомнительного вида пиццу в баре, мы с Энджи уселись рядом с Буббой, прислонившись к стене и задрав ноги на бильярдный стол.

– Вот чего мне будет не хватать, так это моих телесериалов! – с горечью сказал Бубба.

– В тюрьме есть телевизор, – напомнил я ему.

– Есть, но разве пробьешься к нему – там ведь негритосы и чистопородные распоряжаются. Вот и будешь либо комедии смотреть, либо картины с Чаком Норрисом.

– Мы можем записывать для тебя сериалы, – предложил я.

– Правда?

– Конечно, – сказала Энджи.

– Вас это не затруднит? Не хочу никому быть в тягость.

– О чем разговор! – заверил его я.

– Ладно, – сказал он и полез в карман. – Вот список.

Мы с Энджи стали просматривать список.

– «Крошка Тунс»? – спросил я. – «Доктор Куин, женщина-врач»?

Он наклонился ко мне, массивное лицо приблизилось к моему почти вплотную.

– Что? Сложно?

– Ничуть, – сказал я. – Вовсе нет.

– «Вечерние развлечения»? – удивилась Энджи. – Ты хочешь целый год напролет глядеть «Вечерние развлечения»?

– Мне нравится глядеть на звезд, – сказал Бубба и громко рыгнул.

– Ну, Мишель Пфайффер среди них редко можно встретить. Глядел бы ты «ЕТ», ты бы в этом разобрался.

Бубба толкнул локтем Энджи и наставил на меня палец:

– Значит, Патрик у нас разбирается. Он во всем разбирается.

– Вы же мужчины. – Энджи покачала головой. – Впрочем, – продолжала она, – к вам двоим это не относится.

Бубба опять рыгнул и посмотрел на меня:

– Чего это она?

Когда наконец принесли счет, я выхватил его из рук Буббы.

– Платим мы, – сказал я.

– Нет, – запротестовал он. – Вы ведь уже четыре месяца как не работаете.

– Четыре месяца до сегодняшнего дня, – сказала Энджи. – Сегодня нам поручили выгодное дело. За ним большие деньги. Так что разреши уж заплатить за тебя, маленький.

Я дал официантке свою кредитную карточку (удостоверившись, что в этом заведении они знают, что это такое), и через несколько минут она вернулась с сообщением, что карточка моя не принята.

Бубба был в восторге.

– Выгодная работа! – закудахтал он. – Большие деньги!

– Вы уверены, что не принята? – спросил я.

Официантка была необъятных размеров, пожилая, с грубой, как будто дубленой кожей. Она сказала:

– Да, вы правы. Я шесть раз вводила ваш номер, но, может быть, в чем-нибудь ошиблась. Дайте попробую еще.

Потом я взял у нее карточку под хихиканье уже не только Буббы, но и Нельсона и братьев Туоми.

– Вот вам и толстосум! – покатывался со смеху один из этих недоумков Туоми. – Небось все денежки потратил, когда самолет прикупил на прошлой неделе, а?

– Смешно, – сказал я. – Обхохочешься.

Энджи оплатила счет частью наличных, которые мы получили в то утро от Тревора Стоуна, и мы всей компанией с шумом вывалились на улицу.

На Стоутон-стрит Бубба и Нельсон поспорили насчет того, какой из стриптиз-клубов больше отвечает их изысканным вкусам, а братья Туоми стали толкать друг друга в сугроб и драться на кулачках.

– Какого кредитора ты разозлил на этот раз? – поинтересовалась Энджи.

– Ума не приложу, – сказал я. – Я уверен, что у меня все уплачено.

– Патрик, – произнесла она тоном, каким иногда говорила со мной мама. Она даже нахмурилась точь-в-точь как мама.

– Ты же не станешь журить меня и грозить мне пальцем, правда ведь, Энджи?

– Ну, значит, они не получили чека, – сказала она.

– Гм… – сказал я, потому что это было единственное, что я мог сказать в такой ситуации.

– Так вы идете с нами, ребята? – спросил Бубба.

– А куда?

– В «Милашку Монс». В Согасе.

– Ага, – согласилась Энджи. – Разумеется, идем, Бубба. Только дай я сперва пятьдесят долларов разменяю, чтобы было что сунуть им в набедренные повязки.

– Ладно. – Бубба замедлил ход.

– Бубба, – сказал я.

Он взглянул на меня, потом на Энджи, потом опять на меня.

– О, – вдруг воскликнул он, тряхнув головой, – так вы смеетесь!

– Смеюсь? – Энджи прижала руку к груди.

Бубба сгреб ее за талию и приподнял одной рукой, так что пятки ее очутились где-то возле его колен.

– Я буду скучать по вам.

– Мы завтра увидимся, – сказала она. – А сейчас опусти меня на землю!

– Завтра?

– Мы же договорились, что проводим тебя в тюрьму, – напомнил ему я.

– Ах да, это здорово!

Он опустил Энджи, и она сказала:

– А возможно, тебе и требуется некоторый отдых.

– Требуется, – вздохнул Бубба. – Устал я за всех думать.

Проследив за его взглядом, я увидел, как Нельсон прыгнул в кучу-мала из братьев Туоми и все вместе они покатились с льдистого края сугроба, тузя друг друга и дико хохоча.

Я бросил взгляд на Буббу.

– У каждого из нас свой крест, – сказал я ему.

Нельсон сбросил Игги с сугроба на капот припаркованной машины, от чего включилась сирена сигнализации. Сирена так и взвыла в ночи, а Нельсон сказал: «Ух-ох!», – после чего все трое разразились новым взрывом смеха.

– Понял, о чем я? – сказал Бубба.

Что произошло с моей кредитной карточкой, я узнал только на следующее утро. Автоматический оператор, с которым я связался по возвращении домой, сообщил мне только то, что номер моей кредитки «пропущен». Когда я спросил, что означает в данном случае слово «пропущен», автомат проигнорировал мой вопрос, добавив своим монотонным компьютерным голосом, что для нового выбора требуется нажать кнопку «один».

– Не думаю, что у меня много возможностей выбора, если номер пропущен, – сказал я ему, после чего вспомнил, что разговариваю с компьютером. Потом я подумал, что пьян.

Когда я вернулся в гостиную, Энджи уже спала. Она лежала на спине. Экземпляр «Истории служанки», соскользнув с ее груди, покоился в кольце ее рук. Наклонившись над ней, я отнял у нее книжку, и Энджи, слегка застонав, перевернулась на бок и, ухватив подушку, зарылась в нее подбородком.

В этой позе я обычно и заставал ее каждое утро, входя в гостиную. Она не столько погружалась в сон, сколько зарывалась в него, как в нору, сворачиваясь в тугой комок, так что тело ее занимало не больше четверти пространства постели. Я опять наклонился над ней и отвел от ее носа упавшую прядь волос, на лице ее мелькнула улыбка, и она еще глубже зарылась в подушку.

Когда нам было шестнадцать, мы с ней переспали. Лишь однажды. Для обоих это было впервые. В то время ни она, ни я, возможно, и не подозревали, что в последующие шестнадцать лет это не повторится. Однако это не повторилось. Она, как говорится, жила своей жизнью, я – своей.

Ее жизнь состояла из двенадцати лет брака, неудачного, мучительного брака с Филом Димасси. Моя же – из мимолетной женитьбы на ее сестре Рене и череды случайных, на одну ночь, связей и кратких романов, грубых и настолько предсказуемых, что я первый бы посмеялся над ними, не будь я так ими занят.

Четыре месяца назад мы стали опять оставаться в ее спальне на Хоуэс-стрит, и это было прекрасно, прекрасно до боли, словно единственным смыслом моей жизни было добраться наконец до этой постели и этой женщины, дожить до этого мгновенья. А потом Эвандро Арухо и Джерри Глинн, вломившись в дом Энджи, прирезали там двадцатичетырехлетнего копа и всадили пулю в живот самой Энджи.

Энджи тем не менее отомстила Эвандро, трижды выстрелив в него и оставив корчиться на кухонном полу.

Фил, я и коп по имени Оскар обезвредили Джерри Глинна, пока Энджи лежала в реанимации. Оскар и я не пострадали. Не в пример Филу. А также Джерри Глинну, хотя не думаю, чтобы последнее утешало Энджи.

Насколько же, размышлял я, глядя на наморщенный лоб Энджи и ее слегка приоткрытые, уткнутые в подушку губы, труднее поддаются лечению душевные раны, чем раны физические. За многие тысячелетия люди здорово поднаторели в лечении тела, что же касается души – тут успехов не заметно.