Читать книгу Христианство. Три тысячи лет - Диармайд Маккалох - Страница 89
Часть II
Единая церковь, единая вера, единый Господь? (4 год до н. э. – 451 год н. э.)
4. Определение границ (50–300 годы н. э.)
Монтанизм: новые пророки и борьба с ними
Важный шаг Церкви к самоопределению
ОглавлениеИ гностицизм, и монтанизм подтолкнули Церковь к более четкому самоопределению, заставив ее захлопнуть двери перед всевозможными вариантами «альтернативного» христианства. Борьба с гностицизмом заставила христианство прежде всего прекратить стремительный отход от иудейских корней, длившийся почти все первое столетие существования христианства. С первых своих дней христианство изучало ТаНаХ, надеясь найти в нем предсказания, а точнее, отголоски собственной веры в Богочеловека Иисуса Христа. И теперь, уже более сознательно, с помощью цитирования собственной литературы и чтения священных текстов на общинных богослужениях, Церковь подтвердила ценность, наряду с Новым Заветом, и того собрания книг, что теперь называеся Ветхим Заветом. Однако перед епископами, хранителями вероучения, по-прежнему стояла проблема, связанная с распространением христианства по всему Средиземноморью, даже за пределы Римской империи – и, в том числе, среди высокообразованной элиты, говорящей, пишущей и думающей по-гречески, привычной к греческой философии и образу мыслей.
Павел из Тарса едва ли получил хорошее классическое образование – никаких следов его не заметно ни в стиле, ни в содержании, ни в форме его посланий. О философии он и не вспоминает: лишь один из новозаветных авторов, поклонник Павла, составивший Послание к Колоссянам, упоминает философию – и то как «пустое обольщение».[261]
Сто лет спустя такой решительный подход уже не срабатывал. Среди христиан появилось немало высокообразованных людей, что не могло не повлиять и на их веру. Они принимали многие общественные ценности своего мира; но не удовлетворяли их и радикальные попытки гностиков приспособить христианство к иным системам мышления. Возникали серьезные вопросы об отношении христианства к греко-римской культуре, которая в конце I века н. э. как раз переживала расцвет, именуемый «периодом второй софистики», – творческий подъем с гордостью за свои культурное прошлое. Неудивительно, что вдумчивые христиане, прислушиваясь к культурным диалогам, происходящим в окружающем мире, задумывались о том, как использовать лучшее в своей культуре во благо своей веры. Задача эта была нелегкой. Возможно ли призвать Платона, Аристотеля или их новейших истолкователей в проповедники Евангелия? «Вторая софистика» предлагала мудрость, ничем не обязанную христианскому Писанию; следует ли считать, что эта мудрость ничего не стоит? Многие христианские интеллектуалы и мыслители полагали, что ответ на эти вопросы очевиден: греческое наследие Церкви необходимо. В попытках использовать греческую культуру для христианской проповеди они, можно сказать, возвели гигантское здание христианского вероучения невиданной прежде сложности и красоты; и, к добру или к худу, достижения их навсегда остались для Церкви ориентиром и маяком.
261
Кол 2:8.