Читать книгу Сокрушительный удар - Дик Фрэнсис - Страница 2

Миссис Керри Сэндерс вовсе не была похожа на вестника смерти.

Миссис Керри Сэндерс была похожа на богатую американскую леди, раздраженно открывающую прозрачный зонтик, чтобы укрыться от крупного холодного дождя.

– Что, вот это и есть ваш чертов аукцион в Аскоте? – недоверчиво спросила она.

Она была невысокая, в великолепном замшевом пальто с норковым воротником. Ее кожа нежностью соперничала с персиками, ее духи легко перебивали английскую октябрьскую сырость и запах соседних конюшен. Ей было лет сорок, и она сверкала уверенностью, как бриллиантами. А бриллиантов на ней было немало: бриллиантовые кольца миссис Керри Сэндерс могли бы служить неплохим кастетом.

– Аскот? – снова спросила она. В ее голосе звучало шипение шампанского, шелест шелковых шляпок и великолепие королевских скачек. – Вот это унылое болото – Аскот?

– Я же пытался вас отговорить… – мягко заметил я.

Она резко и недружелюбно взглянула на меня:

– Вы не говорили, что это похоже на сцену из Диккенса!

Я окинул взглядом примитивную арену аукциона: восемь метров в диаметре, под открытым небом. Клочок неухоженной луговой травы, окруженный асфальтовой дорожкой, на которую выводят лошадей. А вокруг арены – сооруженный для удобства покупателей грубый деревянный навес, сколоченный из досок.

Светлое будущее было уже близко, и теплое кирпичное здание с уютными креслами уже миновало стадию проекта, но тем не менее продолжало оставаться делом времени. Сидеть тут можно было только на деревянной скамейке шириной в две ладони, шедшей вдоль стенки навеса на уровне бедра. Я никогда не видел, чтобы кто-то засиживался на ней подолгу: то место, которым сидят, очень быстро затекало.

Над ареной и под навесом вольно гулял ветер, но во время дождя там все же можно было найти сухое местечко – при условии, что вам удастся занять его раньше прочих.

– Бывало и хуже, – заметил я.

– Хуже не бывает!

– Раньше и навеса не было.

Она поняла по моему голосу, что меня это забавляет, и это еще больше ее расстроило.

– Ну, может, вас это и устраивает. Вы к неудобствам привычны.

– Ну да… Так вы хотите взглянуть на эту лошадь?

– Разумеется, раз уж я сюда приехала, – ворчливо сказала она.

Рядом с ареной возвышалась великолепная конюшня конца прошлого века, настолько же изысканная, насколько сама арена была груба и примитивна. Прямоугольник просторного и чистого мощеного двора с рядами аккуратных денников. Каменные арки, ведущие во двор, были украшены замысловатой резьбой, на крыше возвышались вентиляционные трубы, сделанные в виде очаровательных башенок. Увидев конюшню, миссис Керри Сэндерс начала испытывать большее доверие к нашему предприятию.

Но, увы: в этой конюшне стояли лошади, которых должны были выставлять на продажу в конце программы. А лошадь, которую мы собирались осмотреть перед тем, как я приобрету ее для миссис Сэндерс, должна была идти раньше. Я незаметно вздохнул и повел миссис Сэндерс в противоположную сторону.

В сине-зеленых глазах немедленно вновь собрались грозовые тучи, и меж бровями пролегли две резкие морщинки. Впереди простиралась луговина, поросшая невысокой, но сырой травой, а на дальнем краю луговины виднелись черные бревенчатые конюшни, лишенные каких бы то ни было архитектурных излишеств. Дождь припустил еще сильнее, бывшие на миссис Сэндерс сапожки тонкой кожи запачкались грязью…

– Нет, это слишком! – заявила она.

Я просто ждал. Она явилась сюда по своей воле, я ее не тянул и отговаривать не стану.

– Я все равно увижу его на арене, – сказала миссис Сэндерс. – Хотя так лошадей не покупают. Когда его будут продавать?

– Примерно через час.

– Тогда давайте спрячемся от этого чертова дождя.

Спрятаться от дождя можно было только в сравнительно новом деревянном строении, в одном конце которого стояли кофеварки, а в другом находилась стойка. Увидев внутри толпу промокших людей, миссис Сэндерс машинально наморщила носик. Я попробовал взглянуть на бар ее глазами, и мне показалось, что пол гуще усеян пустыми пластиковыми стаканчиками и обертками от сандвичей, чем обычно.

– Джину! – воинственно сказала Керри Сэндерс, не дожидаясь вопросов.

Я улыбнулся ей, надеясь ее ободрить, и встал в очередь к бару. Кто-то плеснул пивом мне на рукав, а человек, стоявший передо мной, брал пять разных напитков и долго препирался с барменом из-за сдачи. Я со вздохом подумал, что дни можно проводить и получше.

– О, Джонас! – сказали мне в ухо. – Неужто ты пристрастился к выпивке, приятель?

Я покосился назад, на маленький столик, за которым сидела недовольная Керри Сэндерс. Человек, стоявший у меня за плечом, стрельнул глазами в ту же сторону и понимающе хихикнул.

– Недурная подстилка, – сказал он.

– Эта дамочка – моя клиентка, – объяснил я.

– Ох, извини! Я не знал.

Поспешные извинения, заискивающая ухмылка, дружеские похлопывания по плечу – все это было очень неприятно, но я понимал, что это от мучительной неуверенности в себе. Я знал его много лет, и мы вместе участвовали во многих скачках. Джимини Белл – бывший жокей-стиплер. Теперь он бродил по ипподромам и кормился подачками. Не приведи господи…

– Выпить хочешь? – спросил я.

Джимини просиял. Мне стало его жалко.

– Бренди, – сказал он. – Большое, если можно.

Я взял тройное бренди и дал ему пятерку. Он принял деньги с обычной смесью стыда и бравады, видимо, утешаясь мыслью, что я могу себе это позволить.

– Что ты знаешь о конном заводе «Тен-Триз»? – спросил он. Это все равно как спросить, что я знаю об Английском государственном банке. – Мне там работу предлагают.

Если бы это была хорошая работа, он бы меня не спрашивал.

– Какую? – уточнил я.

– Помощником. – Он отхлебнул бренди и поморщился – не оттого, что бренди горькое, а оттого, что жизнь такая. – Помощником главного конюха.

Я ответил не сразу. Работа, конечно, не особенно шикарная…

– Ну, наверно, это лучше, чем ничего…

– Ты думаешь? – серьезно спросил он.

– Главное не то, чем ты занимаешься, а то, что ты собой представляешь.

Он угрюмо кивнул, а я подумал, что, когда заглядываешь в будущее, главное – это то, чем ты был раньше. Интересно, Джимини думает о том же? Если бы его имя не появлялось на страницах спортивных газет в течение десяти лет, он бы ухватился за это место обеими руками, а так ему эта работа представлялась унизительной.

Я увидел за спинами толпы Керри Сэндерс. Она сердито смотрела на меня и выразительно барабанила пальцами по столику.

– Ну ладно, пока, – сказал я Джимини Беллу. – Устроишься – дай мне знать.

– Ага…

Я протолкался к столику. Джин и веселая болтовня смягчили неприятное впечатление от аукциона в целом, и в конце концов Керри Сэндерс вновь сделалась почти такой же веселой, как когда мы выезжали из Лондона. Мы приехали, чтобы купить лошадь для стипль-чеза в подарок молодому человеку. Керри Сэндерс деликатно намекнула, что дело не в молодом человеке, а в его отце. Я так понял, что дело у них шло к свадьбе, но имен она предпочитала не называть. Нас с ней свел общий знакомый из Америки, барышник по имени Паули Текса. Еще третьего дня я и не подозревал о ее существовании. Но вот уже два дня она висела у меня на телефоне.

– Как вы думаете, он ему понравится? – спрашивала она уже в седьмой или в восьмой раз. Она нуждалась не столько в поддержке, сколько в одобрении и восхищении.

– Это будет королевский подарок, – послушно отвечал я, одновременно думая о том, как молодой человек его примет – цинично или с радостью? Ради миссис Сэндерс я надеялся, что он все же поймет, что она хотела не подкупить его, а угодить ему – хотя и подкупить, конечно, тоже.

– Вы знаете, – сказал я, – мне, пожалуй, все же стоит пойти взглянуть на этого коня, прежде чем его выведут на продажу. Надо проверить, не растянул ли он сухожилия и вообще не случилось ли с ним чего-нибудь с тех пор, как я его видел в последний раз.

Она взглянула в окно. Дождь лил по-прежнему.

– Я останусь тут.

– Хорошо.

Я прошлепал по грязи к унылым старым конюшням и нашел там денник 126. Лот 126 был на месте. Он переминался с ноги на ногу и скучал. Лот 126 был пятилетний скакун, которого какой-то мрачный юморист окрестил Катафалком. Впрочем, это имя ему подходило. Темно-гнедой, горячий, он даже в деннике гордо вскидывал голову: прицепить ему черный султан, и можно в самом деле запрягать в похоронные дроги времен королевы Виктории.

Керри Сэндерс потребовала, чтобы ее подарок был молодым и красивым, чтобы он имел несколько побед на скачках и блестящую будущность. И чтобы он за все время участия в скачках ни разу не падал. И чтобы он мог понравиться и отцу тоже, несмотря на то что предназначался в подарок сыну. И чтобы он был интересным, хорошо вышколенным, умным, отважным, крепкого здоровья и любил скачки – короче говоря, идеальным стиплером. И купить его надо было к пятнице – в пятницу у молодого человека день рождения. И при этом чтобы он стоил не больше шести-семи тысяч долларов.

Все это она выложила мне при первом разговоре, в понедельник. В два часа пополудни ей пришло в голову, что хорошо бы подарить молодому человеку лошадь. В десять минут третьего она узнала мое имя. А в двадцать минут третьего уже позвонила мне. Она и от меня требовала той же расторопности. Когда я упомянул об аукционе в Аскоте, она пришла в восторг. Правда, когда мы туда прибыли, восторг быстро испарился…

Великолепного молодого стиплера за семь тысяч долларов купить нельзя. Поэтому большую часть времени, прошедшего с понедельника, я потратил на то, чтобы убедить ее поумерить свои требования к качеству покупки. И на то, чтобы найти в каталоге аукциона лучшее, что можно купить за такие деньги. И наконец нашел этого Катафалка. Ей, конечно, могло не понравиться имя, и родословная у него была неблестящая, но я видел его на скачках и знал, что он исполнен боевого духа – а это уже полдела. Кроме того, тренер у него был очень нервный, и перемена обстановки на более спокойную пойдет ему на пользу.

Я пощупал Катафалку ноги, осмотрел глотку и, вернувшись к Керри Сэндерс, сообщил, что он, пожалуй, стоит тех денег, которые она за него заплатит.

– Так вы думаете, что мы его купим? – спросила она.

– Да, если кто-нибудь не захочет непременно его перехватить.

– А такое может быть?

– Не могу сказать, – ответил я. Сколько раз мне приходилось вести такие диалоги! Ничто не предвещало того, что на этот раз все будет иначе…

К тому времени, как мы вышли из бара, дождь перешел в мелкую морось, но мне все равно не сразу удалось найти для Керри Сэндерс сухое местечко под навесом. Все выглядели унылыми и несчастными. Люди стояли, ссутулившись, подняв воротники и сунув руки в карманы. Барышники, тренеры, коннозаводчики и исполненные надежд покупатели. Все они охотились за будущими чемпионами.

На асфальтовую дорожку вывели лот 122, унылого гнедого, за которого никто не дал даже начальной цены, несмотря на все усилия аукциониста. Я сказал Керри Сэндерс, что на минутку отлучусь, и вышел, чтобы посмотреть, как лот 126 ведут на площадку, где лошади ждут своей очереди. Он держался достаточно хорошо, но выглядел чересчур взбудораженным. Я подозревал, что он весь в мыле, хотя из-за дождя этого не было заметно.

– Что, ты интересуешься этим черным павлином? – спросили меня сзади. Это снова был Джимини Белл, который проследил направление моего взгляда и теперь дышал на меня перегаром тройного бренди.

– Да нет, не особенно, – ответил я, зная, что по моему лицу он все равно ничего не угадает. По сравнению с лошадиными барышниками картежники – самые откровенные и искренние люди на свете.

Катафалка провели мимо, и я перевел взгляд на следующий за ним лот 127.

– Да, вот это классный конь! – одобрительно сказал Джимини.

Я уклончиво хмыкнул и повернулся, чтобы уйти. Джимини уступил мне дорогу с агрессивно-заискивающей ухмылкой. Невысокий человек с седеющими волосами, лицом, изрезанным морщинами, и зубами, слишком хорошими, чтобы они могли быть своими. За четыре-пять лет, прошедшие с тех пор, как Джимини ушел из спорта, он успел обрасти жирком, висевшим на нем, как утепленное пальто. И вся былая гордость человека, знающего свое дело и умеющего делать его хорошо, как-то порастерялась. Мне было жаль его, но тем не менее я не собирался заранее сообщать ему, что именно меня интересует: с него, пожалуй, станется донести об этом продавцу ради комиссионных за то, чтобы поднять стартовую цену.

– Я жду номер сто сорок два, – сказал я и пошел прочь. Джимини тотчас же принялся лихорадочно листать каталог. Когда я обернулся, Джимини озадаченно смотрел мне вслед. Я из любопытства посмотрел, кто там идет номером 142, и обнаружил, что это прикусочная[1] кобыла, ни разу еще не жеребившаяся за все свои десять лет.

Посмеиваясь про себя, я присоединился к Керри Сэндерс и стал смотреть, как аукционист вытягивает из Британского агентства по торговле лошадьми тысячу двести фунтов за жилистую гнедую кобылу, шедшую лотом 125. Когда кобылу увели, Керри Сэндерс встрепенулась, так что ее намерения стали ясны всем присутствующим, как божий день. Неопытные клиенты всегда ведут себя так на аукционе, и это часто дорого им обходится.

Катафалка вывели на круг. Аукционист проверил его номер по своим записям.

– Ноги длинноваты, – пренебрежительно заметил мужчина, стоявший позади нас.

– А это что, плохо? – с беспокойством осведомилась услышавшая его Керри Сэндерс.

– Это значит, что ноги у него слишком длинные по сравнению с общими пропорциями тела. Это, конечно, не идеально, но из таких лошадей часто выходят хорошие стиплеры.

– А-а…

Катафалк встряхнул головой и обвел всех присутствующих тревожным взглядом. Знак капризного нрава. Может, из-за этого его и продают?

Керри Сэндерс взволновалась еще больше:

– Как вы думаете, он с ним управится?

– Кто?

– Как кто? Его новый хозяин. Он какой-то бешеный…

Аукционист принялся расхваливать мерина, его происхождение и историю.

– Ну, кто мне предложит тысячу? Или больше? Тысяча за такого коня – это же не деньги! Тысячу? Ну хорошо, давайте начнем с пятисот. Кто мне предложит пятьсот?..

– Вы хотите сказать, что молодой человек намерен ездить на нем сам? – спросил я у Керри Сэндерс. – Он будет участвовать в скачках?

– Да.

– Вы меня об этом не предупредили.

– Разве?

Она сама прекрасно знала, что не предупредила.

– Господи, что же вы сразу не сказали?

– Пятьсот! – сказал аукционист. – Спасибо, сэр. Пятьсот, господа! Но ведь это же не деньги! Давайте, давайте! Шестьсот! Спасибо, сэр. Шестьсот… Семьсот… Восемьсот… Против вас, сэр!

– Я просто… – Она поколебалась. Потом спросила: – А какая, собственно, разница?

– Он любитель?

Керри Сэндерс кивнула.

– Но он умеет ездить.

Катафалк – это не лошадка для прогулок. И вряд ли стоит приобретать его для любителя, который едва умеет держаться верхом на лошади. Теперь я понял, почему моя клиентка настаивала, чтобы конь ни разу не падал на скачках.

– Тысяча двести! Тысяча четыреста! Против вас, сзади! Тысяча четыреста! Сэр, вы рискуете его потерять…

– Вы должны сказать мне, для кого вы его приобретаете.

Она покачала головой.

– Если не скажете, я его покупать не стану, – сказал я, стараясь вежливым тоном смягчить неучтивость своих слов.

Она пристально взглянула на меня.

– Я и сама могу его купить!

– Да, конечно.

Аукционист накалял страсти.

– Тысяча восемьсот… может быть, две тысячи? Спасибо, сэр. Две тысячи! Продаю! Две тысячи – против вас, впереди! Две тысячи двести? Две тысячи сто… Спасибо, сэр. Две тысячи сто… Две двести… Две триста…

– Еще минута, и будет поздно, – сказал я.

Она наконец решилась:

– Николь Бреветт.

– Ничего себе!

– Покупайте же! Не стойте столбом!

– Ну что, все? – осведомился аукционист. – Продано за две тысячи восемьсот фунтов? Продано – раз… Больше нет желающих?

Я вздохнул и поднял свой каталог.

– Три тысячи! Новый покупатель… Спасибо, сэр. Против вас, впереди! Три тысячи двести?

Как часто бывает, когда в последний момент вступает новый покупатель, двое наших соперников вскоре сдались и молоток опустился на трех тысячах четырехста.

– Продано Джонасу Дерхему!

С противоположной стороны арены на меня, прищурившись, смотрел Джимини Белл.

– Сколько это будет в долларах? – спросила моя клиентка.

– Около семи тысяч пятисот.

Мы вышли из-под деревянного навеса, и она снова раскрыла зонтик, хотя дождь почти перестал.

– Это больше, чем я разрешила вам потратить, – заметила она, не особенно, впрочем, возмущаясь. – И, видимо, плюс комиссионные?

Я кивнул.

– Пять процентов.

– Ну ничего… На самом деле у нас в Штатах за такие деньги и хромого пони не купишь.

Она одарила меня улыбкой, скупой и рассчитанной, как чаевые, и сказала, что подождет меня в машине. А я отправился оформлять бумаги и договариваться насчет перевозки Катафалка. Эту ночь он должен был провести у меня на заднем дворе, а утром в день рождения отправиться к своему новому хозяину.

Николь Бреветт… Эта новость была как пчела в сотах: безобидная до тех пор, пока до нее не дотронешься.

Это был жесткий, решительный молодой человек, который осмеливался состязаться с профессионалами. Его воля к победе, граничащая с одержимостью, делала его жестоким и грубым и частенько приводила к стычкам. Он взрывался, как порох, от малейшей искры. Талант у него, несомненно, был, но там, где большинство его коллег выигрывали скачки и находили друзей, Николь Бреветт только выигрывал скачки.

При его уровне Катафалк был ему вполне по силам, и, если мне повезет, в этом сезоне они вполне смогут добиться успеха среди новичков. Будем надеяться, что мне таки повезет. Бреветт-старший имел большой вес в мире скачек.

Мое уважение к Керри Сэндерс сильно возросло. Женщина, которая способна заинтересовать Константина Бреветта настолько, что он намерен на ней жениться, должна обладать тонкостью и тактом хорошего разведчика. Теперь я понимал, почему она не желала называть его имя. Обо всем, что касается личной жизни Константина Бреветта, должно становиться известно только из его уст.

Константин был гранитной скалой, обтянутой бархатом, – его неприкрытая сущность проявлялась в сыне. В былые годы мне случалось встречаться с ним на ипподромах, и я знал, что он всегда и со всеми держится любезно и по-дружески. Но если судить не по словам, а по делам, то Бреветт оставлял за собой хвост более мелких предпринимателей, которые горько сожалели, что купились на его обаяние. Я не знал, чем именно он занимался, но это было как-то связано с торговлей недвижимостью. Бреветт ворочал миллионами, а сейчас задумал собрать лучшую коллекцию скаковых лошадей в стране – как я подозревал, не столько из любви к лошадям, сколько из желания во всем быть первым.

Когда я собрался уходить, на продажу как раз должны были выставить лучший из сегодняшних лотов, так что публика валом валила на торги, и я пробивался против течения. Я видел, что Керри Сэндерс ждет в машине, глядя на меня из-за стекла, усеянного дождевыми каплями. К соседней машине прислонились двое мужчин, которые прикуривали из горсти.

Когда я проходил мимо их машины, один из них взял лежащую на капоте железяку и огрел меня по голове.

Я пошатнулся, осел на землю, и у меня действительно посыпались искры из глаз – точь-в-точь как рисуют в комиксах. Я смутно слышал, как Керри Сэндерс вскрикнула и распахнула дверь машины, но, когда мир снова приобрел устойчивость очертаний, я увидел, что она по-прежнему сидит в машине, и дверь закрыта, но стекло опущено. Лицо у нее было не столько испуганное, сколько возмущенное.

Один из мужчин держал меня за правую руку – видимо, это и не дало мне плюхнуться носом в грязь. Другой спокойно стоял и ждал. Я прислонился к их машине, судорожно пытаясь сообразить, что к чему.

– Ублюдки! – уничтожающе сказала Керри Сэндерс, и я от души с ней согласился.

– Четыре фунта! – неразборчиво промямлил я. – У меня с собой только четыре фунта!

– Нам твои деньги не нужны. Нам нужна твоя лошадь.

Гробовое молчание. Если они хотели добиться от меня толку, не надо было так сильно бить по голове.

– Я уже вам сказала, что хочу оставить его себе! – произнесла Керри Сэндерс ледяным тоном. Ситуацию это не прояснило.

– Мало ли что вы сказали! А мы вам не верим!

Говоривший был веселый плечистый мужик с бицепсами вышибалы и кучерявыми мышино-бурыми волосами, которые окружали его голову неким ореолом.

– Я вам предлагаю выгодную сделку, – сказал он Керри. – Чего ж вам еще, дорогуша?

– Какого черта, – выдавил я, – что здесь происходит?

– Ну ладно, три шестьсот, – сказал Кучерявый, не обращая на меня внимания. – Больше дать не могу.

– Нет, – ответила Керри Сэндерс.

Тогда Кучерявый обернулся ко мне.

– Слушай, красавчик, – улыбаясь, сказал он, – вы с леди должны продать нам эту лошадь. И лучше сделать это по-культурному. Так что дай ей ценный совет, и разойдемся по-хорошему.

– Купите другую лошадь, – все еще невнятно пробормотал я.

– Слышь, красавчик, у нас мало времени! Три шестьсот. Либо да…

– Либо нет, – машинально закончил я.

Керри Сэндерс едва не рассмеялась.

Кучерявый полез во внутренний карман и достал пачки денег. Отделив несколько бумажек от одной из пачек, он швырнул ее в окно, на колени Керри Сэндерс. За этой пачкой последовали еще три запечатанные, которые он не пересчитывал. Леди тут же ловко выкинула деньги обратно в окно, и они упали на мокрый асфальт, сделавшись грязными в прямом смысле слова.

Туман у меня в голове начал постепенно рассеиваться, и колени перестали дрожать. Почуяв перемену, Кучерявый немедленно сменил образ делового человека на образ первостатейного грабителя.

– Ладно, шутки в сторону, – сказал он. – Мне нужна эта лошадь, и она будет моей. Ясно?

Он расстегнул «молнию» на моей непромокаемой куртке.

Я попытался высвободиться из цепкой хватки его приятеля, но обнаружил, что еще не полностью оправился от удара. У меня снова закружилась голова. В прошлом мне достаточно часто приходилось прикладываться головой, чтобы определить, что нормально действовать я смогу не раньше чем минут через пятнадцать.

Под курткой у меня был свитер, а под свитером – рубашка. Кучерявый сунул руку под свитер и нащупал бандаж, который я ношу на груди. Он мерзко ухмыльнулся, задрал свитер, нашел пряжку на бандаже и расстегнул ее.

– Ну что, красавчик, – сказал он, – теперь ты понял, как я получу эту лошадь?