Читать книгу Невинность - Дин Кунц - Страница 5

Я звал его отцом, потому что именно им он для меня и стал. Пусть и не был моим настоящим отцом.

По словам матери, мой настоящий отец любил свободу больше, чем ее. За две недели до моего рождения он ушел и не вернулся, отправился в море, как говорила она, или в далекие джунгли, неугомонный человек, путешествующий, чтобы найти себя, но на самом деле себя только теряющий.

В ночь моего рождения неистовый ветер сотрясал маленький дом, сотрясал лес, даже сотрясал, по ее словам, высокий холм, заросший этим лесом. Ветер ссорился с крышей, выдавливал окна, тряс дверь, будто настроился незваным гостем войти туда, где рождался я.

Когда я появился в этом мире, двадцатилетняя дочь повитухи в испуге выбежала из спальни. Плача, укрылась на кухне.

Когда повитуха попыталась задушить меня детским одеяльцем, моя мать, пусть и ослабевшая после тяжелых родов, достала пистолет из ящика прикроватного столика и лишь угрозой спасла мне жизнь.

Чуть поздней, уже тихим утром, все птицы улетели, словно их сдуло с деревьев и унесло на край континента. Они не возвращались три дня, а потом первыми появились воробьи и стрижи, за ними – ястребы и вороны, а самыми последними – совы.

Повитуха и ее дочь сохранили в тайне мое появление на свет. То ли боялись, что их обвинят в попытке убийства, то ли могли спать спокойно, только забыв о моем существовании. Обе заявили, что я родился мертвым, и моя мать это подтвердила.

Восемь лет я прожил на этом высоком холме, спал или под открытым небом, или в маленьком уютном доме, у которого заканчивалась узкая проселочная дорога. Все это время, до второй половины дня, когда я ушел, я не видел ни одного человеческого существа, за исключением моей благословенной матери.

Конечно же, я бродил по этому лесу в том возрасте, когда большинству детей не разрешают выходить со двора. Но я обладал и большой силой, и сверхъестественной интуицией, и родством с природой, словно в моей ДНК присутствовали и сок деревьев, и кровь животных, да и моя мать чувствовала себя более спокойной, когда в доме меня не было. Тенистый днем и залитый лунным светом ночью, лес стал мне таким же знакомым, как знакомо отражение собственного лица в зеркале.

Я знал оленей, белок, разнообразных птиц, волков, которые появлялись из грациозных арок папоротника и исчезали в них. Мое сообщество состояло из покрытых перьями и мехом существ, которые путешествовали при помощи крыльев или четырех быстрых лап.

В лесной чаще и на лугах, которые она окружала, иной раз даже у нас во дворе, я иногда видел чистяков и туманников, как я начал их называть. Я не знал, кто они такие, но интуитивно понял, что моя дорогая мать их не видит, потому что никогда о них не говорила. И я не упоминал о них, поскольку знал, что мои слова расстроят ее и заставят еще сильнее волноваться обо мне.

Позже и в городе я встречал чистяков и туманников. Со временем начал лучше понимать их природу, о чем расскажу позже.

В любом случае все те годы я полагал счастливыми, хотя, если на то пошло, в той или иной степени я был счастлив всегда. И лес воспринимал не чащей, а моим личным садом, уютным, несмотря на огромность, и бесконечно загадочным.

Чем более знакомым становится какое-либо место, тем больше обнаруживается в нем тайн, если вы хотите добраться до сути окружающего вас мира. Я сталкивался с этим парадоксом всю свою жизнь.

Вскоре после моего восьмого дня рождения моя мать более не желала видеть меня в доме. Она не могла спать в моем присутствии. Не могла есть, худела. Не хотела, чтобы я жил в окрестном лесу. Отчасти из-за мысли, что лес – мой дом, которая напоминала ей: лес не жалует ее так, как меня. Отчасти из-за охотника. Поэтому мне пришлось уйти.

Я не мог ее винить. Я ее любил.

Она очень старалась любить меня, и в какой-то степени ей это удавалось. Но выдержать такую ношу, как я, она не могла. Хотя я всегда счастлив – по меньшей мере, несчастливым меня не назовешь, – ее я ужасно печалил. И эта печаль медленно убивала мою мать.