Читать книгу Я умерла в четверг - Дина Кей Ви - Страница 4

– Ты хоть понимаешь, что ты наделала?!

Сбежала я. Что тут непонятного может быть?

– Я просто в бешенстве от твоей выходки!

Ой, а я думала, что бешенство – это Ваше обычное состояние.

– И вот что ты молчишь, скажи мне на милость?!

Может, потому что я не самоубийца, чтобы высказывать вот это вот вслух?

Директриса лично явилась забирать меня из полицейского участка. Сначала она долго-долго говорила о чем-то с полицейским в кабинете за закрытыми дверями. А потом молча вышла оттуда и только лишь одним взглядом показала мне, чтобы я шла за ней. За всю дорогу до интерната она и слова не проронила. Но стоило только нам войти в ее кабинет… Хорошо, что за все время пребывания здесь у меня почти выработался иммунитет к диким воплям и нецензурной брани сей «достопочтенной» дамы. Поэтому я просто сидела здесь и ждала, когда директриса спустит на меня всех собак, и я, наконец, смогу вернуться в свою «опочвальню».

– Ты хоть понимаешь, что нас всех тут могут уволить из-за этой твоей выходки?

Ой, а вот такого я не ожидала.

– Как это так?

– Как это так?! Выдавила из себя наконец-то три слова?! Как это так?!

Лучше б я их не выдавливала. Теперь до утра будет это повторять.

– Как это так?! А вот так, дорогуша! А ты думала, нас тут по головке погладят за то, что у нас ребенок пропал? Да чем ты, вообще, думала?! Ладно, понятно, что тебе на всех окружающих плевать, и ты не имеешь ни малейшего уважения к людям, которые о тебе заботятся. – О, велика забота! – Но о себе-то ты что думала? И куда ты собиралась податься, скажи мне на милость?

– Никуда. Я просто устала.

– Устала?! Вот тебе раз! Устала она! И от чего же ты, дорогуша, тут у нас устала, скажи на милость? Ты только и делаешь, что валяешься у себя в комнате. В общественной жизни никак не учавствуешь, уроки прогуливаешь.

– Прогуливаю? – опешила я.

– О, а ты думаешь мы все тут такие дураки, и никто не понял твоей тактики: спровоцировать драку, чтобы потом строить из себя бедную-несчастную, получить освобождение, отлеживаться несколько дней и ни черта не делать?

Она издевается или она свихнулась?

– Строить из себя бедную-нечастную? Ничего не делаю? А остальные что тут дофига чего делают? От чего я устала, спрашиваете? А Вы не думали, что может от того, что меня здесь за пустое место принимают или за козла отпущения? Может, от собачьего холода в моей так называемой комнате я устала? А может, от того, что не могу нормально учиться и ем раз в день, и то, если повезет?! Потому что и шагу не могу ступить без того, чтобы меня не задирали. А может, от бесконечных побоев я, в конце концов, устала?! И от того, что весь преподавательский состав старательно закрывает на это глаза?!

Я не хотела. Честное слово, я не хотела выпаливать это все. Как-то само собой вышло. Казалось, что после этого директриса точно разорвет меня на клочки. И в первые секунды после моей тирады именно это и читалось в ее глазах. Однако затем она, видимо, изменила свое решение. Престала ходить из угла в угол, села в свое кресло, посмотрела в окно, выдохнула и сложила руки перед собой.

– Кстати, о твоих побоях. Надеюсь, ты ничего такого не успела сказать тому полицейскому?

– Нет, – ответила я.

– Отлично!

Но, видимо, он сам заметил твои синяки. Удачно, что произошел этот инцидент с тем алкашом, и удалось все списать на него.

Удачно? Я ушам своим не поверила. Я, конечно, знала, что всем тут на меня плевать. Но назвать удачным то, что на меня напали…

– Завтра придет психолог из отдела опеки, – меж тем спокойно продолжала директриса. – Он будет спрашивать тебя о всяком. И не вздумай брякнуть хоть слово о побоях в стенах этого заведения. Подтвердишь мою версию, что это всё последствия сегодняшнего инцидента.

Да ты совсем обнаглела, черствая стерва!

– О, я вижу, какие мыслишки зарождаются в твоей голове. Но позволь тебя предупредить. Ты, конечно, можешь разжалобить этого психолога: рассказать о том, как к тебе тут плохо относятся и все такое… И нам, конечно, всем тут придется не сладко. Чему ты, конечно, будешь несказанно рада. Но подумай, что будет с тобой? Тебя ведь переведут в другой интернат.

Честно признаться, до этих ее слов о другой школе, у меня никаких таких мыслишек и не было. Но после них мое сердце подпрыгнуло. Да я ведь ненавижу это место! Что может быть лучше, чем свалить отсюда?

– И что же в этом плохого для меня? – все же поинтересовалась я.

– Ты правда не понимаешь? Аня, ты же не глупая вроде девочка. Ну, раз уж ты ни капли не дорожишь этим местом и заботой, которой тебя здесь одаривают, придется объяснить по-другому. Во-первых, даже если меня уволят, а тебя переведут, то все равно где бы ты ни оказалась, у меня там будут знакомые или знакомые знакомых. Ты же все равно останешься в образовательной системе, и я уж найду способ предостеречь моих коллег о твоем скверном характере, и даже поделюсь секретами борьбы с ним. Передам бесценный опыт, так сказать. Во-вторых, если ты не знала, то осведомлю тебя, что интернатов нашего формата – интернатов не для сирот – не так уж и много. И, возможно, тебя переведут еще дальше от твоего родного и знакомого города, а может, и вообще в другой город. Но это, кстати, вряд ли. Потому как, в-третьих, когда вся эта история закрутится и встанет вопрос о твоем переводе или о чем-либо еще подобном, то в первую очередь, конечно же, необходимо будет обратиться к твоей матери. И вот уж не знаю, увенчаются ли ее поиски успехом. МЫ закрыли глаза на то, что тебя совсем не забирают на выходные, то, что ты прожила у нас часть летних каникул, и то, что твоя мать находится вне зоны доступа по оставленному номеру. Но не думаю, что отдел опеки проявит такую же терпимость в этом вопросе. Начнутся поиски, суды, и, наконец, лишение родительских прав. И тогда даже не придется искать заведение такого же формата как наше. Так вот. Ты думаешь, что ты сейчас бедная, несчастная сиротинушка, Анна? А хочешь узнать, как на самом деле живется самым что ни на есть настоящим сиротам?

Сердце мое рухнуло.

– Ну как, Анна? Что скажешь на мое предложение не раздувать из мухи слона?

А ей все же страшно.

– Хорошо. А что мне за это будет?

Директриса ожидаемо округлила глаза.

– Что? Ты слышала, что я тебе сказала?

– Слышала. Ну а что, если я все же рискну? Подростки такие импульсивные, как говорит наш психолог. А тот-то другой психолог, наверное, будет подобрее. И спрашивать будет так участливо и все такое. Эх! А мне ведь тут, знаете, как не хватает простого человеческого тепла? И как тут устоять, да еще зная, что ничего так и не изменится?

– Хорошо, я составлю с Миланой беседу. Она у меня усвоит, что нельзя бить людей, даже если они тебя раздражают и провоцируют.

– И всё? Вы обещаете мне просто наконец-то сделать то, что является Вашей прямой обязанностью, которую Вы игнорировали все то время, что я здесь нахожусь? Я думала, это то, что Вы должны были сделать априори, а не как поощрение.

– Ты нарываешься! – Глаза директрисы того и гляди сейчас выпустят молнии.

А я ведь и правда нарываюсь. И откуда только во мне взялось столько смелости, чтобы говорить с ней вот так? Хотя, чего уж там. Откуда-то же взялось, чтобы вообще сбежать. А тут какой-то разговор. Пфф. Как говаривала моя маменька: «Если жизнь дает тебе лимоны, сделай из них лимонад!». Вру, конечно. Ничего подобного моя мать не говорила. Это я так, в фильме каком-то услышала. Но совет хороший.

– Хорошо. Что ты хочешь? Только учти, что это твоя первая и последняя манипуляция в этих стенах. Если попытаешься сделать так еще раз, я найду на тебя управу. И еще. Даже речи быть не может о том, чтобы перевести тебя в общую комнату. Даже не заикайся!

Отлично! Считай, одно желание исполнилось само собой. Так, а что же бы загадать? Что же бы загадать? О, знаю!

– Я хочу гулять!

– Гулять? – Недоуменно воззрилась директриса.

Тут, наверное, надо кое-что пояснить вам, мои дорогие несуществующие читатели моего дневника. Не знаю, как уж устроено в других заведениях подобного типа, но здесь, в школе-интернате имени Святого Владимира, было определенное и строго регламентированное время «выгула» его воспитанников. Но называлось сие мероприятие не «выгул», конечно. А еще глупее: в распорядке дня оно обозначалось как время ежедневного моциона. И было оно с 17:00 до 19:00 в зимнее время и с 18:00 до 21:00 в другие сезоны. Можно было выбраться и в другое время, если объяснишь и докажешь воспитателям, почему это тебе необходимо. Если тебе надо посетить магазин, например, или… Так как интернат находится в глубоком пригороде, никаких «или», в общем-то, тут и не найти. Ну, еще по особой дружбе с вахтершей вечером в выходной можно было улизнуть на дискотеку в местный Дом Культуры.

Но у меня никакой такой дружбы, как вы, наверное, уже догадались, не имелось, как в прочем-то и желания ходить на дискотеку. Что мне там делать? Дать Миланке возможность избить меня в других локациях для разнообразия, что ли? А вот гулять подольше, особенно в теплые деньки, было бы очень даже неплохо.

– Я не поняла, – продолжила директриса. – Ты хочешь, чтобы я дала тебе официальное разрешение напиться, что ли?

– Что? – я снова опешила. Хм, а ведь каждый думает в меру своей воспитанности. – Нет, я не об этом, конечно. «Гулять» в прямом смысле. Ну, ногами по земле, понимаете? На улице. Хочу в любое время гулять на улице!

– А, – только и ответила директриса. И, кажется, даже немного покраснела.

– И еще. Гулять я хочу в нашем сквере.

И тут снова нужно пояснить. Помните, я вам рассказывала про тот сериал о школе-интернате для богатеньких детей с гламурными комнатами и рыбками в пруду. Так вот. Тут конечно и близко ничего подобного не было. Но раньше эта школа-интернат имени Святого Владимира была госпиталем имени Святого Владимира, а еще раньше – пансионатом для душевнобольных имени, ну вы поняли кого, а еще раньше – еще чем-то-там того же имени. В общем, здание это существовало еще с царских времен. И строил его то ли богатый купец, то ли какой-то граф. И территория, соответственно, к нему прилегала немаленькая. И, как водилось в те времена, вокруг этого дома этот самый граф-купец разбил сад. Да такой сад, что впоследствии, то есть уже ближе к нашим временам, стал городским парком. Однако, когда происходило это деление на территорию городского парка и территорию чего-то-там имени Святого Владимира, часть этого сада-парка все же осталась у последнего. Когда здесь был пансионат для душевнобольных и когда был госпиталь, этот сквер был еще открыт для обитателей этого здания. Ну, больным же полезно гулять среди деревьев белочек и всякого такого. А вот неблагополучные дети, видимо, обойдутся. А еще сквер требовал различных вложений, которые интернат не мог выделить. Там вроде какие-то скульптуры, колонны и прочая красота, а отсутствие реставрации и бешеные дети не очень-то на пользу таким вещам идут. Так что эту часть территории интерната просто обнесли забором и благополучно забыли. Но уж всего-то один асоциальный подросток там точно ничему не навредит.

– Серьезно? И как ты себе это представляешь? Ладно, просто гулять. Не в любое время, конечно. У всего есть свои границы, Анна. Допустим, гулять на полчаса-час дольше других детей я могла бы тебе разрешить, ввиду твоих особенностей. Но пускать тебя на территорию, недоступную для других детей… Как это будет выглядеть? Дети будут думать, что у руководства к тебе особое отношение.

– А разве у руководства ко мне не особое отношение ввиду моих особенностей?

– Ты зарываешься.

– Это же просто шутка. Но если серьезно, то зачем всем знать, что я могу туда ходить? И откуда они вообще узнают об этом? Я живу на чердаке, со мной никто не общается, а сквер обнесен глухим забором. Я просто могу ходить туда через заднюю дверь, и меня никто не увидит.

– Хочешь сказать, это будет наш маленький секрет?

– Да. Прямо как и то, чего я не скажу психологу из опеки.

Директриса сквасила мину.

– Ладно. А теперь ступай к себе в комнату. Видеть тебя больше не могу.

Но я осталась сидеть на месте.

– Что еще?

– Два.

– Что «два»?

– Два часа. Я хочу гулять на два часа дольше, чем остальные.

– Анна!

Я ничего не ответила. Просто неподвижно сидела и смотрела директрисе в глаза. На уроке ОБЖ мы проходили, что если на тебя собирается наброситься собака, то не надо пытаться убежать или кричать на нее. Нужно замереть и уверенно смотреть ей в глаза и ни за что не выдавать свой страх. Если она почует его, то обязательно нападет.

Сработало. Она не почуяла страх.

– Два часа. А теперь с глаз долой!

Я не шла, я просто летела по лестнице на крыльях победы. «Я победила! Победила!» – с этой мыслью я открыла дверь своей комнаты. Комнаты, из которой на меня хлынул поток холодного воздуха. Тряпица снова выпала из дыры.

Черт! Окно и батарея!

Я ведь могла попросить окно и батарею. И хотя бы одно-то мне бы сделали, а то и сразу оба.

А я что попросила? Больше гулять на свежем воздухе?

– Вот дура! – крикнула я в отчаянии, заглушая тряпицей поток того самого воздуха.