Читать книгу Лезвием по уязвимости - Дина Серпентинская - Страница 4

В середине мая – начале июня погода во Владивостоке не жалует. Сопки скрыты белесой пеленой тумана, небо затянуто тучами, с ним сливается серое, беспокойное море, и сверху заряжают двух-трехнедельные дожди с ветрами. Местный климат сложно предугадать, он настолько непредсказуем, что погода может меняться по пять раз на дню, город полностью во власти моря; что оно принесет, то и будет, циклон ли, тайфун ли, тишь да гладь. Но по наблюдениям, приморский апрель гораздо солнечнее мая и первой половины июня, зато осень теплая и ясная, что кажется затянувшимся бабьим летом, и даже в октябре выпадают деньки, когда можно пройтись по улице в футболке, нисколько не замерзнув. Море, как аккумулятор, долго прогревается, до самого июля, накапливает тепло, а потом отдает его берегам, согревая вплоть до ноября.

Владивосток на одной широте с Сочи, но климат здесь суровее многих городов центральной полосы России. Год на год не приходится, когда зимы снежные, когда нет, но стабильно морозные, а при температуре минус двадцать и стопроцентной влажности воздуха даже самый слабый ветер пронизывает насквозь, обжигает кожу ледяным дыханием – а ветра с моря лютые, порывистые. Обычно просыпаешься среди ночи из-за шума, оконные рамы ходят ходуном, и кажется, еще немного и неистовый порыв выбьет стекла или, на худой конец, отворит окна и ворвется внутрь. И так вскакиваешь несколько раз за ночь в тревоге, в беспокойстве, почти не выспавшись…

Но насколько прекрасны морские пейзажи, которые, пожалуй, компенсируют суровость местного климата, неумолимость приморских ветров! Это и заледенелое море с золотым отражением заката, таким ярким, что слепит в глазах, и наледи, причудливо замерзшие в виде волн, и снег, искрящийся на солнце, точно россыпь бриллиантов, и очертанья сопок в морозной дымке января.

Несомненный плюс географического положения Владивостока в том, что в самом городе температура редко опускается ниже двадцати-двадцати пяти градусов: теплоотдача моря смягчает мороз; и не задувай здесь такие неистовые ветра, климат был бы вполне сносным. В городках и поселках по хабаровской трассе, к северу Приморья, совершенно другая картина: зимой стоит мороз под тридцать пять, а летом, в пик жары, такой же градус, но со знаком плюс. Море не забирает тепло и не возвращает его – природа, что положено ей, то и принимает.

После продолжительной зимы наступает весна, когда плюсовые температуры ночью устанавливаются не раньше начала апреля. Солнце греет на всю мощность, чтобы растопить снега и льды, а справившись с задачей на ура, уходит в спячку, и в мае город накрывают тучи. Календарное лето наступает первого июня, фактическое – двадцать пятого; море прогревается только к июлю, когда температура воды становится комфортной для купания. Возможно, в этом и прелесть Японского моря, что пляжный сезон короче по сравнению с Черным, а потому и долгожданнее.

И еще. Во Владивостоке, как ни в одном другом российском городе, чувствуешь себя ущербным без автомобиля, и тому есть несколько причин. Во-первых, это город автомобилистов благодаря Японии, что обеспечивает соседа подержанной техникой, и здесь же расположен крупнейший авторынок, куда едут со всей страны, за тысячи километров, чтобы подобрать добротную иномарку за цену, которой по России больше не найти. Во-вторых, по статистике, едва ли не на каждого приморца приходится автомобиль, и все создано для удобства водителей в ущерб удобству пешеходов: на переходах приходится стоять подолгу, а времени на то, чтобы перейти дорогу на зеленый свет, отводится мало. Выстаивать на светофоре по полторы минуты тяжело в ветра, ненастья, что для Приморья с переменчивой погодой далеко не редкость. В-третьих, горный рельеф. Дома расположены на сопках, и подъезд автобусов, трамваев к ним есть не везде. Жителям пешком приходится спускаться-подниматься от остановки к дому, что создает одни сплошные неудобства, особенно больным и пожилым. И, в-четвертых, маршрут и расписание движения городского транспорта. Складывается впечатление, что когда они составлялись, нужды людей учитывались мало; взять тот же тридцать девятый маршрут, следующий от улицы Сафонова до Луговой. Это единственный автобус, на котором можно уехать с Богом забытого района, идет всего семь остановок, не до центра и не допоздна. На Луговой конечная и пересадка; вместо того, чтобы запустить полноценный маршрут до центра, ввели «39 д», который ходит раз в три часа, так что поймать его – большая редкость и удача дня. Автобус ходит до девяти часов, и если не успел к положенному времени, езжай до «Борисенко», а после волочись две остановки в сопку. В любую погоду, при любых ветрах. И таких примеров масса.

Все это приводит к мысли, что, живя здесь, надо разбиться в лепешку, но приобрести автомобиль. Пусть самый дешевый, не до изысков, главное, чтобы был на ходу. И свой.

* * *

Для Аллы настали нелучшие времена. Дожди и облачность, плаксивая погода, типичная для этого сезона, еще сильнее разводили депрессию, корни которой крылись в событиях последних дней.

«Запомни: это не ты потеряла работу и парня – это они потеряли тебя!» – как могла поддерживала подругу Яна. А про себя делала неутешительные выводы:

«И где же в этой гребаной жизни справедливость, если она бьет по самой беззащитности – женщине, рожденной с огромной потребностью любить и отдавать ее частицу обществу, но пожизненно обреченной на одиночество, зависть, борьбу и клевету? Долгие годы она пребывает в ожидании любви, взаимной, сильной, но время рушит иллюзии, и когда, наконец, встречает ту самую, настоящую, и парит от счастья, ее вырывают вместе с сердцем! Женщина абсолютно беззащитна перед злом, несправедливостью, закон и общество равнодушны к ее страданиям; в своих бедах она предоставлена самой себе, но слишком слаба и уязвима для того, чтобы вести борьбу в одиночку».

Алла горела страстным желанием призвать подлеца Авдеева к ответу: побитая и униженная, она в тот же день обратилась к представителям закона, отнесла заявление в ближайший полицейский участок. Сама того не желая, прислушалась к Маринке, поскольку хотела добиться справедливости любой ценой, любыми средствами. И начала с законных.

«Прошу привлечь к уголовной ответственности Авдеева Глеба Андреевича за клевету и публичное унижение в сообществе “Курицы Владивостока” социальной сети “ВКонтакте” меня, Воронцовой Аллы Геннадьевны, в результате чего пострадали мои честь и достоинство», – написала Алла. На лист бумаги упала крупная слеза, и последнее слово размазалось.

Читая это, полицейский усмехнулся.

– Так каким образом пострадали ваши честь и достоинство?

– Из-за клеветы меня бросил парень, уволили с работы…

– И что же такого написал о вас гражданин Авдеев?

– Что я занимаюсь проституцией, но это ложь!

– А с чего он привел такую информацию?

– С того, что задался целью сломать мне жизнь! – не выдержала девушка.

И тут до нее дошло, что ее расспрашивают не ради того, чтобы прояснить детали дела и помочь, а из банального любопытства к чужой беде.

– Вы уверены, что вас оклеветал гражданин Авдеев?

Последний вопрос прозвучал особенно глупо.

– Да, а иначе я не пришла бы к вам! Это он, и если нужно будет, я приведу свидетельницу!

– Не нужно. Непростая складывается ситуация… – сделал паузу полицейский. – Все живы, здоровы, никто не пострадал… Договоритесь с гражданином, решите мирно, полюбовно. Вас знаю, пары: день поругались, день помирились.

– Мы с ним не пара! Я пришла за справедливостью. Как же уголовная ответственность за клевету, за унижение личности? Закон существует… Лишь на бумажке? – недоуменно развела руками Алла, но правоохранитель не воспринимал ее всерьез.

– Девушка, вашей жизни ничего не угрожает. А то, что с парнем… Ваши личные дела. Уверен, вы помиритесь. И сами заберете заявление.

– Не заберу! – парировала Алла.

– Ох, сложно с вами. У нас полно работы, серьезной и ответственной. Не смеем вас задерживать, уж извините, – страж порядка нарочно выделил «серьезной».

– Ясно! – она скомкала лист и, бросив в урну, выбежала из участка.

На улице почувствовала себя гадко, что раскрыла душу дяде в форме, а в эту душу плюнули – зачем только пошла? Послушала бы Янку…

Дурная слава тут же разлетелась, во «ВКонтакте» ей писали незнакомцы. Прознавшие о ней через «курятник» потешались, и Алла одним кликом удалила профиль, оставив только skype и почту. Стало воротить до тошноты от Интернета, где так легко сломать жизнь человеку и остаться безнаказанным. Где всему поверят на слово, дайте только поглумиться, утолите жажду общества в крови и зрелищах, и жертв с удовольствием растерзают, а палачей признают обличителями зла.

Яна не могла смотреть спокойно на мучения подруги и вызвонила Пашку, чтобы вывести на разговор и вправить мозг. Но на свете не существовало слов, способных пробудить в нем сострадание и веру в искренность бывшей возлюбленной, он оставался непреклонен, считал, все справедливо и позор послужит ей расплатой за предательство, измену. Его слова могли бы щедро сдобрить солью раны Аллы, но к счастью, та об этом разговоре не узнает никогда.

– Ты обвиняешь ее в том, чего она не совершала. Ее оклеветал Авдеев, подлец, мерзавец, бывший парень! Он работал в том же банке, – пыталась достучаться до глухого сердца Яна, – отсюда и интимные подробности, и информация о всех командировках и корпоративках. Тебя же обвели вокруг пальца и внушили через сеть, друзей, общественное мнение, что верная, надежная Алла изменила тебе, но это ложь. Знаешь ли ты, что ее побили на работе, а когда она пошла в полицию, то выставили вон? Каково же ей? Отвернуться от нее сейчас – предательство, ты предаешь ее сейчас! – воскликнула Яна, но ее оборвал раздраженный голос.

– Передай своей подруге, чтоб больше никого ко мне не подсылала. Ни тебя, ни кого-то другого. Пусть усвоит: все кончено. Из-за нее мне теперь стыдно смотреть людям в глаза, – отчеканил Павел и бросил трубку.

– Жестокий, бездушный подонок! – выкрикнула Яна в ответ на короткие гудки.

Алла засыпала и просыпалась в слезах, лицо осунулось, глаза потускнели. Ничто ее не радовало, на шутки подруг она не реагировала. Марина заставила ее пропить курс «Новопассита», Алла равнодушно следовала указаниям подруги-медсестры и глотала горький сироп автоматически, не морщась.

А какая психика не дрогнет перед чередой сплошных потерь? Есть ли среди нас, простых смертных, несгибаемые титаны? Алла не задумывалась ни о прошлом, ни о будущем, ни об ушедшей любви, ни о предстоящем поиске работы. Она затухала в сыром, хмуром городе и занималась саморазрушением, спасением от которого мог быть только отъезд. Неважно куда, главное, из Владивостока и поскорее. Уехать, чтобы развеяться, восстановить силы и вернуться готовой к предстоящей борьбе за место под солнцем.

Родители жили в Рощино, на севере Приморского края, и девушка собралась к ним, в родной дом, где, как говорится, и стены лечат. Подруги поддержали идею: Алле действительно следовало взять паузу, и отъезд казался лучшим решением.

«Сейчас она слишком вымотана, чтобы браться за что-то новое; вот придет в себя, тогда и можно подумать о будущем, как жить дальше. Для начала ей нужно все переосмыслить в спокойной обстановке, а для этого уехать домой и побыть в кругу семьи», – рассудили подруги.

И наказали Алле всегда быть на связи, не пропадать, регулярно звонить, делиться мыслями, переживаниями, поскольку знали, замыкаться в себе нельзя. Они поддерживали беднягу как могли и принимали ее боль как собственную, но в последние дни им стало страшно за нее: ходила мрачнее тучи, почти не разговаривала, а во сне скрипела зубами. И если бы не намечавшийся отъезд, ей пришлось бы скоро обратиться к психиатру. И признать полнейшее поражение. Перед Авдеевым, перед судьбой.

– Но уж нет, будет порох в пороховницах. Ты проиграла первое сражение, но не войну. Главный бой впереди, и еще посмотрим, кто кого, – сказала Янка бодро и отправила подругу за билетом на автовокзал.

* * *

Алла приехала в Рощино в первых числах июня. Она не баловала родителей визитами: с тех пор, как обосновалась во Владивостоке, появлялась дома не чаще, чем раз в пару месяцев, – и те несказанно обрадовались столь неожиданному приезду дочери.

Но застыли на месте при виде впалых, темных кругов под глазами, контрастировавших с мертвецки бледным лицом, как говорится, без кровинки; в стеклянных глазах даже встреча с родными не смогла пробудить живой блеск. Что с ней стало?

– Дочка, ты больна? – выронила из рук полотенце мать.

Дочь молча разулась и переступила порог.

– Что случилось? Кто тебя обидел? – спросил взволнованный отец, как в детстве, когда та прибегала со двора в слезах. Но вместо ответа девушка бросилась в его объятия и разрыдалась.

– Дочка, что с тобой? Все хорошо, мы рядом. Солнышко ты наше… Проплачься, станет легче.

– Что же мы стоим у порога? Пойдемте в зал, пойдем же, – обступили ее чуткие родители.

Все трое стояли в прихожей, отец сжимал в объятиях дочь, мать гладила ее плечи, спину. Велика сила семейных уз и родительской любви: простые, небогатые люди, а если потребуется, за своего ребенка костьми готовы лечь.

Алла прошлась в зал, где все было таким родным и сердцу дорогим. Старая мебель и дом, хранивший воспоминания счастливых детских лет. Навстречу ей, мяукая, вышагивал Степан, пушистый сибиряк – она игралась с ним еще котенком. Наклонившись к давнему другу, с грустью заметила, как поседела его шерстка: кошачий век недолог, и возраст брал свое. Она вздохнула.

– Степашка, старичок…

Мать стала накрывать на стол; отец, видя, в каком состоянии дочь, побежал в магазин за бутылкой водки. Думал, пригубит маленько да успокоится, родным в своих бедах откроется.

Ужин проходил мрачно, напряженно, со стороны казалось, будто они не дочь встречают, а покойника провожают. Каждый уткнулся в тарелку и молча ковырялся вилкой. Отец как глава семейства взял инициативу в свои руки и разлил по стопочке. Алла чувствовала, за этим последует расспрос, и терялась, как ей отреагировать, уйти от темы, соврать или сказать как есть.

«Мам, пап, меня обвинили в проституции и осрамили на весь город. Узнав это, Пашка выгнал из дома, а директор уволил с работы» – так?

– Дочь, как там Владивосток – стои́т? – начал издалека отец.

Алла вздрогнула от неожиданного обращения к ней: нервы стали ни к черту.

– Как поживает Павлик? Что на работе? – как можно осторожнее спросила мать. Женская интуиция подсказывала, что причина кроется в одном из двух.

Алла осушила стопку и потянулась за бутылкой, чтобы налить еще, но отец остановил ее.

– Не нужно, я налью, – сказал он и наполнил дочернюю стопку сам. На что она влила в себя вторую и, морщась, отправила в рот ложку с квашеной капустой. За второй последовали третья и четвертая… Алла уклонялась от ответа, пока вконец не опьянела; вот тут-то началось.

– Дела? Хреновые мои дела. Я же у вас всегда была хорошей девочкой, все ставили меня в пример. Окончила школу с медалью, экономфак ДВФУ с красным дипломом, устроилась работать в банк, при этом умница и скромница, дорогу никому не перешла, и бла-бла-бла… Ну прямо идеал. С детства я думала, что если жить правильно, то ничего плохого не случится. Это как фундамент, если он прочен, то и здание не треснет, не развалится… Но какой наивной дурой я была! Одна деталь способна перевернуть всю жизнь вверх дном, разрушить все, что долго строилось, одна небольшая оплошность, ошибка в выборе места или окружения – все мы рабы случайностей. Совсем недавно моя жизнь была гармонична, я никого не трогала. Но тронули меня, еще как тронули! И спустя годы я проклинаю вечер, когда задержалась на работе дольше положенного и сблизилась в общении с одним коллегой, черт бы его побрал! В тот вечер я решила, что встретила парня, но кто ж знал, что он окажется таким подонком и сломает мою жизнь?! Кто ж знал, на кой хрен с ним связалась?

Алла разрыдалась. Водка даже в небольших количествах действовала как сыворотка правды, и все, что было на душе и по каким-то причинам утаивалось, после волшебной стопки открывалось.

– Кто он, кто этот ублюдок?! – взревел подвыпивший отец, что было вполне адекватной реакцией на слезы дочери.

– Папа, ради Бога успокойся! То, что вы сейчас услышите, очень больно принять, но знали бы вы с мамой, как мне сложно это сказать!

– Дочка, расскажи все, не томи! Мы разделим с тобой правду, какой бы ни была, – измучилась бедная мать.

– Вы уверены…?

– Да говори уже!

– Так знайте: вашу дочь обвинили в проституции! Разместили информацию в сети и выставили все в таком свете, что не подкопаться. Пашка поверил и порвал со мной, замдиректора заставил написать увольнительную, уйти «по-хорошему», а не то сказал, что выкинет с позором. Меня даже слушать не стали. Я потеряла в одночасье все: работу, отношения – все, что имела, все коту под хвост. Конечно же, ничем подобным я не занималась! Порядочность, которую вы мне привили с детства, изничтожили, а имя честное втоптали в грязь. Это Авдеев, и он остался безнаказанным… Он должен понести за все ответ.

Алла уловила в воздухе вибрацию. Дрожащая рука отца сжалась в кулак.

– Законы, что должны нас защищать, по сути, лживы, лицемерны. Вот если бы меня избили, пострадало тело, завели бы дело, а то, что сломлен дух, морально уничтожена, так это тьфу, пустяк. Пришла в полицию, прогнали как собаку – ну и к чертям их! Я отомщу, и он за все ответит мне.

– Авдеев?! Кто такой Авдеев? Убью и задушу подонка сам! – рассвирепел отец.

– Мой бывший. Работали с ним в банке. Он создал запись в Интернете и разнес все по конторе. Не пачкай руки, эта падаль мне за все ответит. Лишь нужно время, пап…

Алкоголь даровал необычайную смелость, и заяц величал себя тигром. В состоянии опьянения все немыслимое казалось предельно простым, и расквитаться с врагом было все равно, что прибить комара.

– Как же так, дочка? За что это обрушилось на нас? – залилась слезами мать.

Глядя на эти слезы и неподдельное волнение, Алла заразилась жалостью к самой себе и с ненавистью, остервенением выкрикнула:

– Да будет проклят Авдеев! Да будут прокляты ублюдки, выродившие его на свет! Да будут прокляты иллюзии, что у нас есть права и закон нас защитит! В задницу быть правильной, порядочной, хрен кто оценит. Прежняя жизнь не по мне, я не жалею, что ушла из гребаного банка. После всего случившегося я не смогу ходить туда и видеть своего врага, но не иметь возможности вцепиться в глотку, видеть коллег, клиентов, улыбаться им, когда внутри скребутся кошки. Мне тошно жить и притворяться, что у меня все хорошо, что сильная, справляюсь с трудностями. Плевать на постороннюю оценку, отныне буду жить так, как комфортно мне!

– Но как же Павлик? Как он мог поверить?

– Плевать! – сказала как отрезала она.

Как показала ситуация, не те приоритеты расставляла Алла прежде. Все силы вкладывала в отношения, карьеру – родителей не баловала ни звонками, ни визитами и крайне редко видела девчонок, откладывала встречи, посиделки на потом. Но потеряла все, нашла успокоение в семье и у подруг. Все отвернулись, и остались эти люди, их поддержка и участие ей помогли оправиться, вернули к жизни.

«Непоколебима лишь родительская любовь, ценна лишь крепость дружеских уз – все остальное приходящее и уходящее», – усвоила она.

* * *

Алла провела дома месяц, и у нее было достаточно времени на то, чтобы все обдумать, остыть и принять решение, как жить дальше, на холодную голову. Но взвешенное, верное решение далось не сразу. Первое время ей хотелось биться головой об стену и все крушить, она была во власти ненависти и обиды и не могла отвлечься ни на что другое, но вскоре у нее возникло странное желание. Ей захотелось прочесть роман, в котором у главного героя дела обстояли куда хуже, чем у нее; девушка не имела пристрастий к мазохизму, наоборот, подсознательно желала заглушить свою боль впечатлением от более сильных страданий. «Клин клином вышибают», – говорят в таких случаях; это, во-первых. И, во-вторых, в ее состоянии сердце стало более чувствительно и восприимчиво к искусству.

Родительская библиотека была богата на собрания классиков, но из всех произведений Алла остановилась на шедевре Виктора Гюго «Человек, который смеется». Она жаждала сильных эмоций и была уверена, что Гюго ей это даст, поскольку прежде уже прочла «Собор Парижской Богоматери» и осталась под впечатлением от порожденной гениальностью его пера истории, от редчайшего таланта писать настолько образно и сильно. Прочтение романа перевернуло ее внутренний мир и всколыхнуло глубоко запрятанные чувства. Алле импонировал романтизм и именно то, как раскрывал его великий француз. Он рисовал исключительного человека в исключительной обстановке, уродливого лицом, но благородного душой. Фоном служили безжалостные исторические события, которым герой пытался противостоять своей чистой, невинной, сродни детской природой. Таким был Квазимодо, таким был и Гуинплен.

Романтический герой – это борец за справедливость, таинственный странник и отшельник, кто обращается к природе, чтобы уйти от мира людей, порочности, несовершенства. Квазимодо восстает против общества, когда спасает Эсмеральду от казни и укрывает в Соборе, но лишь отсрочивает ее смерть. Над героями Гюго висит рок своего времени – их судьба предопределена, и мечты этих благородных душ о счастье изначально обречены на крах. Гуинплен выступает в Палате Лордов, где говорит о нищете и страданиях, пытаясь достучаться до сильных мира сего, но в ответ слышит смех и глумление.

В романтизме идеализированы не только люди, но и чувства. Любовь возвышенная, духовная – поистине божественное чувство и не имеет ничего общего с обычной плотской страстью. Красавица Дея любит Гуинплена, она слепа, но наделена особым даром и видит в возлюбленном то, чего не дано разглядеть остальным, – его прекрасную душу, а не обезображенное лицо человека с гримасой смеха. Гуинплен не представляет своей жизни без Деи, она для него все. Две сироты выросли вместе, обрели отца в лице бедняка Урсуса, бродячего шута и мизантропа, который кормит нищих, помогает страждущим, считает, что жизнь – мучение, а смерть – избавление, и, помогая человеку продержаться, он тем самым обрекает его на дальнейшие страдания в жестоком мире. Такой своеобразный мизантроп с чуткой, гуманной душой.

Герои были одной семьей, зарабатывали уличными представлениями, переезжали с места на место и довольствовались тихим счастьем «маленького» человека, пока не всплыла роковая правда и не повлекла за собой цепочку драматических событий…

Алла напряженно следила за сюжетом, не в силах оторваться от книги, уже по ходу прочтения несколько раз поймала себя на мысли, что переоценила свое состояние и не стоило браться за столь эмоционально тяжелое произведение сейчас: это равносильно тому, что поливать ожоги кислотой, но остановиться было нельзя. Гюго увлек, захватил, покорил!

После прочтения остался тяжелый осадок: романист порушил надежды читательницы о счастье полюбившихся героев. На благополучную концовку можно было бы рассчитывать, развивайся события в другое время и в другом месте, но никак не в феодальной Англии семнадцатого века. Историю, особенности общественного строя того времени не исказишь: бедняки имели минимум возможностей и прав, были обречены на унизительное выживание.

Как бы то ни было, каждый находит в произведении что-то «свое», дает субъективную оценку, исходя из личного опыта, и, благодаря Гюго, Алла сделала важные выводы.

«Ну почему в реальной жизни трудно встретить такую любовь, как у Деи с Гуинпленом? Любить сердцем, а не глазами – наивность романтизма или непостижимый идеал реализма? Полюбила бы я Пашку, будь он уродлив? Полюбил бы меня он, будь я слепой? Конечно же, в человеке важна душа, но на первом этапе общения серьезные дефекты внешности отпугнут любого, и чтобы узнать о красоте духовной, нужно перейти к следующему этапу, но до этого может и не дойти, поскольку «встречают (а чаще и провожают) по одежке». Мы оба клюнули на внешность, но полюбил ли Пашка мою душу? Она была пред ним чиста, но он этого не видел, поскольку был зациклен на внешнем, моей растоптанной репутации, о том, как я выгляжу в глазах других. Любил во мне лицо, красивую оболочку, и когда я пала в грязь этим лицом, отвернулся. Нет, он не Гуинплен – да и я не Дея! Раз так, убиваться и не стоит, роман Гюго помог отличить истинное чувство от мнимого. Опять же, легко сказать, труднее подавить свои чувства…»

Алла не могла забыть его в одночасье, и если бы сказала, что забыла, верить этому не стоило… Месяц она приходила в себя, изливала боль в подушку и лишь сейчас стала воспринимать расставание спокойно, как факт, как данность; теперь ее больше беспокоило, где жить, на что существовать. Если Яна и распахнула перед ней двери, то наглеть и задерживаться не стоило, к тому же та снимала квартиру не одна, а с приятельницей на пару. Аллу отличало чувство такта, и даже сейчас, оставшись на улице, она не хотела никого стеснять.

На банковской карте оставались кое-какие сбережения, как раз протянуть первое время: снять квартиру и питаться месяц-полтора. Мысли о поисках работы не давали покоя. Девушка подумывала искать новый банк, но болезненные ассоциации, воспоминания об увольнении стали для нее барьером, и она захотела кардинальных перемен, найти себя в чем-то другом, лишь бы не возвращаться к прошлому. Подумала, что на экономике мир клином не сошелся и интересно было бы попробовать себя в другой какой-то сфере.

«Вот приеду во Владик и обзвоню парочку турфирм, пробью вакансию менеджера и предложу свою кандидатуру. Есть вышка, да и ладно, специфических навыков в этом деле не требуется, а опыт быстро наработается. Это туроператора без специального образования в экономисты не возьмут, а продавать путевки сможет каждый, был бы язык подвешен», – решила для себя она.

Зарплата начинающих специалистов различалась мало, возможность карьерного роста была везде, но работа по подбору туров казалась куда более приятной, привлекала возможностью путешествовать, ведь если и предполагались командировки, то за границу, а не в поселки Приморского края.

За пару дней до отъезда родители преподнесли сюрприз, чем вызвали улыбку. Возможно, первую за все то время, что дочь провела у них.

– Аллочка, доченька. Не изводи ты так себя. Не стоит это твоих нервов. Тебе нужно все забыть, неплохо съездить бы куда-нибудь на отдых… Мы знаем, как ты любишь путешествовать, возьми вот эти деньги: здесь тридцать тысяч. Потрать их по своему усмотрению, слетай в Таиланд или во Вьетнам – если же не хочешь, купи что-нибудь, приоденься. В общем, порадуй себя, а заодно и нас, – прослезилась мать.

– Алла, дочь, ты только скажи, и этот сукин сын за все ответит. Я приеду и разберусь с ним. Вырву его язык и выкину собакам! Главное, знай: у тебя есть я. Я всегда тебя защищу и любого, кто тебя обидит, прибью, – дал понять отец.

– Спасибо вам, мои дорогие! Я вас люблю. Ваша поддержка для меня много значит.

– Ну что ты, доченька, хорошая ты наша…

Любовь родителей исцеляла, придавала сил. Алла бы с радостью осталась подольше, подпиталась теплом общения с близкими, но голова кипела от проблем, решение которых требовало возвращения в город.

* * *

Будучи полна решимости изменить жизнь, Алла начала с внешних преобразований. В ее облике всегда преобладала естественность, эпатаж был не в ее стиле; к тому же профессия накладывала отпечаток, и даже на корпоративках деловая девушка обходилась неярким макияжем, придерживалась классического стиля, вещи выбирала приглушенных тонов: дымчато-серого, темно-синего, болотного, будто бы других цветовых гамм для нее и не существовало. Будучи длинноволосой шатенкой, Алла закалывала волосы на затылке, реже заплетала косы различной сложности и чувствовала себя вполне комфортно в этом образе прилежной ученицы.

Но вот настал тот день, когда она созрела до экспериментов. Длина – каре, цвет – блонд. Желание столь кардинальных перемен не могло не вызвать интерес со стороны стилиста-парикмахера, работавшего с ее волосами:

– У вас густой шикарный волос, вы уверены, что хотите его состричь?

– Да, хочу удлиненное каре на косой пробор. И цвет. Хочу осветлиться до блонда. Так, чтобы эффектнее, ярче…

– Хорошо, как скажете. В вашей жизни что-то произошло, раз вы жаждете столь сильных изменений?

– Да. Рассталась с парнем, уволилась с работы, – прозвучал бесстрастный ответ.

– Ооо, все ясно. Не мной одним подмечено, что желание поменять стрижку или покраситься в другой цвет говорит о скрытом стремлении женщины изменить жизнь. Волосы накапливают отрицательную энергию, и вы, сами того не осознавая, хотите от нее избавиться, сбросить с плеч эмоциональный груз; отсюда и ваше желание подстричься короче. И, зная это, я всем советую периодически подравнивать кончики, срезать «отрицательный» волос.

– Вы все верно подметили. Так помогите мне изменить жизнь, – девушка с грустью улыбнулась в зеркало.

– Все будет сделано в лучшем виде, – заверил креативный стилист, чьи услуги обходились недешево – а значит, и результат должен был поразить.

Мастер сверкнул лезвием ножниц и приступил к созданию нового образа. Полдня он в поте лица колдовал над непокорной гривой, укрощал плойкой, сушил феном, обесцвечивал краской, а когда, наконец, добился нужного эффекта и показал девушке плоды своего труда, подкатив к зеркалу кресло, на весь салон раздалось гулкое «Ах!». От офисной серости (как она сама себя назвала) не осталось и следа: из зеркала смотрела другая Алла, со стильной, элегантной стрижкой, с блеском в глазах и дерзкой улыбкой на губах – она ли это? На улице прохожие оборачивались вслед.

Мастер был прав: она выпорхнула из салона обновленной, с ощущением, что вместе с длинными, спутанными волосами освободилась от тягот прошлого, что весь негатив остался там, и беды приключились не с ней, а с той другой, обладательницей каштановых локонов, разбросанных по салону. Теперь ее жизнь начнется с чистого листа; поход к стилисту стал своего рода терапией.

Стоило ей подняться в лифте на этаж, как на пороге уже встречала Янка.

– Девушка, вы к кому? – ахнула та. И уже в квартире засыпала подругу комплиментами. – Элегантная и в то же время стильная; в этой стрижке учли немало модных тенденций. И цвет как тебе идет, белая моя башка!

– Спасибо, Янчик, я чувствую себя другим человеком. Стилист сказал, что, меняя стрижку, меняешь жизнь, – и точно: подстриглась, и даже дышаться стало по-другому! – призналась новоявленная блондинка.

– Молодец, но не перестану повторять: тебе следует обратить внимание на яркие цвета в одежде…

– Да! Устроюсь на работу и заработаю на новый гардероб. Отныне эта серость не для меня.

– Прогресс! Неужели я это слышу от Воронцовой? – и обе рассмеялись.

Карман грели родительские тридцать тысяч рублей и мысли о том, как их лучше потратить. Конечно, можно было обновить гардероб, но это не то, чего сейчас хотелось Алле. Ей нужны были не вещи, а эмоции, позитивные эмоции, чтобы вновь не впасть в депрессию, второй раз из которой уже не выбраться. Раньше вопроса о том, куда пристроить сумму, не возникало: бережливая и серьезная девушка откладывала деньги, но сейчас винтики в ее голове перекрутились, и она решила потратиться на заграничную поездку, а смена места только окрыляла.

Тридцати тысяч, не считая карманных трат, хватило бы на «горячую путевку» в Таиланд или во Вьетнам, но и здесь Алла осуществила то, на что раньше не отважилась бы: решила не переплачивать турагентствам, а организовать поездку сама. Прошерстила Интернет и по акции, всего за пятнадцать тысяч рублей, купила авиабилеты из Владивостока в Сеул и обратно. С визой проблем не оказалось, поскольку с января этого года ввели безвизовый режим между Россией и Южной Кореей, так что граждане обеих стран могли беспрепятственно находиться на территории дружественного государства до двух месяцев. Действующий загранпаспорт – это все, что требовалось для поездки.

Алла прежде не была в Сеуле, но по рассказам Пашки имела представление о нем как о столице богатейшей страны с уровнем жизни не под стать российскому и даже московскому. Бывший парень путешествовал по стране и с гордостью называл ее исторической родиной, хотя его предки и были родом с Севера…

Он считал Юг идеальной моделью развития государства, ведь за каких-то полвека, со времен Корейской войны, тот превратился из отсталой аграрной страны в промышленного гиганта, вошел в четверку «Азиатских тигров», встав на одной ступени с Сингапуром, Гонконгом, Тайванем. Путь страны наиболее полно отражает история Ли Бен Чхоля, отца-основателя компании Samsung: интересно узнать, что истоки высокотехнологичного бизнеса уходят к производству рисовой муки и поставкам риса, сахара и сушеной рыбы в Китай. После войны, заручившись финансовой поддержкой США, генерал Пак Чон Хи, он же президент, переориентировал экономику страны на промышленный сектор и поставил перед успешными бизнесменами Юга задачу: вырасти из мелких предприятий в мощные корпорации, и поручил им госзаказы, предоставив для этого все займы. Теперь же такие всемирно известные компании, как Samsung, Daewoo, Hyundai и LG, – костяк южнокорейской экономики. Не восхищаться страной, совершившей полувековой скачок от лачуг к небоскребам, удерживающей высокие позиции и по сей день, сложно.

Север же пошел по коммунистическому пути, и вопреки всем ожиданиям, этот путь привел в никуда. В то время как он наращивал ядерный потенциал и тратился на содержание миллионной армии не столько в борьбе с внешним врагом, сколько в стремлении династии Ким любой ценой удержать власть, народ умирал от голода на фоне жуткого дефицита продовольствия. Воинствующий голодранец ненавидит «марионеточный» Юг, но пользуется гуманитарной помощью и следом же грозится ударить ракетой. Население Севера живет в страхе перед лагерной системой, как при сталинском режиме семьдесят лет назад, а преступление против человечности приправлено сладким соусом идеологии.

Северная Корея отрицает существование концлагерей и не пускает на свою территорию международных обозревателей, но доказательства тому – снимки со спутников, а главное, живые люди, перебежчики, кто испытал на своей шкуре все зверства режима и чудом выкарабкался. Все эти люди неосужденные: бывшие охранники, пограничники, гражданские лица, но среди них Шин Вонг Юк, единственный заключенный, кому когда-либо удавалось бежать из трудовых лагерей КНДР. В нашумевшем бестселлере «Побег из лагеря 14» рассказывается история мальчика, рожденного в лагере 14. Его мать, заключенная, с утра до ночи вкалывала в поле, и эта работа была желанной для многих, поскольку привлекала возможностью приворовывать овощи и тем самым спастись от голодной смерти. Но еды катастрофически не хватало; бывало, что малыш съедал весь обед, за что мать, приходя с полей, избивала его всем, что попадалось под руку. Как-то раз на глазах всего класса учитель забил насмерть палкой одноклассницу Шина. А причина? В кукурузных зернышках, найденных у нее в кармане. Голодные дети охотились на лягушек, змей и крыс, в поисках непереваренных зерен ковырялись в коровьем навозе. То, что показалось бы жутким европейцу, было естественным положением вещей для заключенного северокорейца.

С детства Шину вбили элементарные правила выживания в лагере: чтобы получать скудный паек и реже быть битым, нужно до самой смерти доказывать верность Партии рабским трудом, доносами и никогда не задавать лишних вопросов. Когда Шин подслушал разговор матери с братом и узнал о готовящемся побеге, то, ни секунды не колеблясь, доложил обо всем охраннику. Как он признается позже, в тот момент им двигал не страх пыток и смерти, что ждало родственников беглеца, а ярость из-за белого риса, символизирующего в Северной Корее богатство и процветание: мать воровала по зернышку и теперь приготовила брату в путь деликатесное кушанье, в то время как Шину скормила кукурузную кашу. Наутро беглецов схватили, а Шина с отцом бросили в застенки, где допрашивали о деталях побега: как выяснилось позже, охранник присвоил «заслуги» парня себе. Присутствуя на казни матери и брата тогда, в лагере, он не испытывал ничего, кроме ненависти, ведь из-за их эгоистичных планов им с отцом пришлось перенести ужасные пытки. Мать пыталась поймать его взгляд, но он отвел глаза. Не из-за стыда. И только годы спустя, уже на свободе, он понял, что натворил тогда…

Заслуживает ли он осуждения? Если бы Шин укрыл факт предательства, мир никогда не узнал бы правды о северокорейских лагерях, но он остался честен и показал всем, как лагерь вытравил все человеческое, взрастил стукача, заставил обрекать на голод мать, чтобы не умереть с голоду самому, заставил предать мать, чтобы не быть повешенным вместе с ней. Он родился в аду и другой жизни не знал. Лишь годы реабилитации потребовались ему для того, чтобы переосмыслить ценности, почувствовать вину, научиться выражать человеческие эмоции: слезы, смех…

Династия Ким ставила и продолжает ставить над людскими душами ужасные эксперименты. Южная Корея принимает беженцев, но, чтобы добраться до заветного Юга через Китай, предстоит тяжелейшая дорога, риск быть пойманным и выдворенным обратно на Север, потому что Китай поддерживает политику КНДР. И бежать удается единицам из северян.

Пашкины рассказы брали за живое. Алла знала, что на дорогах и строительных площадках Владивостока работают северокорейские наемные рабочие, и стала к ним приглядываться, находя их щупленькими, ростом с невысокую женщину, в рванье и отрепье, но трудолюбивыми, как муравьи, выполнявшими работу, не разгибая спины, сосредоточенно, ответственно. Это свободные жители страны, не «враги народа» из трудовых лагерей, а те, кто находится у Партии на хорошем счету, раз им доверили ехать на заработки за границу. Порядка семидесяти процентов с их дохода забирается правительством, тридцать – выдается им, часть из которых они высылают семьям и часть оставляют себе на пропитание. По сути, тот же лагерь, но нет такого пристального внимания со стороны властей, и рабочим иногда удается пошабашить на стороне.

Пашка рассказывал, что когда у них строился загородный дом, отец пригласил троих таких ремонтников. Рабочие жили в России не первый год и кроме основных работ шабашили втихую от Партии. Работали очень качественно, на совесть, на перекуры не отвлекались, цен высоких не заламывали. Когда подошло время обеда, достали «голый» рис, без мяса, без кимчхи и, усевшись на полу, принялись работать палочками. Мать же наварила щей-борщей, нажарила котлет и велела отцу позвать рабочих к столу. Те сперва было скромничали и отказывались, но запах русских блюд сманил их. За столом Пашкин отец на корейском расспросил мужчин о жизни на Севере, на что они не стали скрывать правды и поведали о тяготах тамошней жизни. Рассказали, что когда в семье кто-то заболевает, для того, чтобы раздобыть дефицитные лекарства, семья вынуждена разменивать квартиру, трехкомнатную на двухкомнатную, двухкомнатную на однокомнатную, и так до тех пор, пока не останутся на улице…

Впечатление об обеих Кореях сложилось у Аллы со слов Пашки. Она собралась в Сеул, чтобы увидеть страну его мечты своими глазами.