Читать книгу Человек, Соблазнивший Джоконду - Dionigi Cristian Lentini - Страница 11

V

Графиня Форли́

Джироламо Риарио и Катерина Сфорца

Вопреки ожиданиям, в апартаментах протонотария его встретил не Джованни Баттиста, а пухлый клирик, который учтиво посоветовал ему без промедления направиться в собор Святого Петра, где в тот момент и находился монсеньор Орсини, вызванный туда в срочном порядке самим Папой Римским. Там, перед надгробным памятником Роберто Малатеста — героя сражения под Кампоморто — Тристан застал их обоих в самом разгаре важного совещания.

Рядом с Сикстом IV стоял его племянник, зловещий капитан-генерал Святой Римской Церкви Джироламо Риарио, который был уже известен Тристану как один из главных зачинщиков неудавшегося Флорентийского заговора против его друзей Лоренцо и Джулиано де Медичи — события четырёхлетней давности, которое последнему из них стоило жизни.

Не сумев завладеть Флоренцией и потерпев фиаско в попытке завоевать Урбино, ненасытный Риарио не удовольствовался пожалованными ему его дядей титулами правителя Имолы и Форли́ и жаждал подчинить себе Феррару, но теперь его амбициозные замыслы, казалось, были обречены на провал.

Венецианская республика, как уже упоминалось ранее, оставалась глухой к предостережениям монарха Святого Престола и его угрозам предать Венецию анафеме; более того, отозвав своих послов из Рима, с каждым днём она вела себя всё более агрессивно на границе c Миланским герцогством и в отношении подконтрольных Папскому госудаству территорий Романьи. Именно это и было для папы Сикста IV поводом для чрезвычайного беспокойства.

Пока не стало слишком поздно, было решено разыграть арагонскую карту, а именно: направить Тристана в Неаполь к королю Фердинанду, чтобы попытаться убедить его принять во внимание исход битвы под Кампоморто и заключить новый альянс (в который вошли бы также Флоренция и Милан) против Светлейшей Республики Венеции. По правде говоря, это решение было встречено Джованни Баттиста без особого энтузиазма — апостольский протонотарий предлагал отдать предпочтение прямым переговорам с дожем, — однако столкнувшись с непоколебимостью намерений главы Католической церкви, ему не оставалось ничего иного, как сделать хорошую мину при плохой игре, выразив свою готовность выполнить высочайшее поручение.

Несомненно, принятое решение пришлось особо по душе Джироламо, пробудив в нём надежду войти таким образом в число триумфаторов и наконец-таки прибрать к рукам Феррару — город, которым правила семья д’Эсте. Прежде чем Папа успел попрощаться с присутствующими, Риарио обратился к протонотарию и его доверенному:

«Монсеньор Орсини, не будете ли так любезны Вы, Ваше Преподобие, и Вы, наш досточтимый посол, принять приглашение на скромный банкет, приуроченный к началу рождественских празднований, который я и моя супруга даём завтра вечером в моём дворце на площади Святого Аполлинария?»

Джованни Баттиста благосклонно дал своё согласие, вежливо поблагодарив за оказанную честь.

Тристан в присутствии главнокомандующего папской армией намеренно воздержался от ответа, однако по окончании совещания, покинув место встречи, поддался доводам своего покровителя в пользу того, чтобы отложив в сторону всякие недомолвки принять приглашение. Спускаясь по монументальной лестнице собора Святого Петра, монсеньор Орсини наказал ему:

«Завтра утром, часу в третьем¹², я буду ждать тебя в моём личном кабинете, чтобы обстоятельно поговорить о результатах твоей миссии в Мантуе, но прежде поторопись послать Риарио подтверждение о том, что не преминёшь явиться к нему на ужин. Ты был бы вправе отклонить приглашение племянника Папы Римского, но никак не сына Его Святейшества!»

Сказав это, он не раздумывая вскочил в карету и исчез в лабиринте многолюдных городских улиц.

Молодой дипломат едва держался на ногах от усталости, а услышав последнее откровение и вовсе потерял дар речи. Свернул в первую попавшуюся на дороге харчевню и, наскоро перекусив, отправил Пьетро с двумя лошадьми найти себе ночлег на каком-нибудь постоялом дворе, а сам, пока солнце катилось за горизонт, направился домой пешком.

Но и дома его ожидал очередной сюрприз: неожиданности в тот день, казалось, и не думали заканчиваться…

Уже с улицы он приметил слабое мерцание свечи, осветившей на какое-то мгновение верхний этаж здания.

Схватившись за рукоять меча, Тристан осторожно поднялся наверх и вновь увидел такой же слабый свет, исходивший на этот раз из спальни… Вскоре его внимание привлекла более яркая вспышка и сияние третьей свечи…

«Кто здесь? — спросил он, снимая шпагу со щита, подвешенного на стене. «Немедленно выходи!» — и пинком ноги он распахнул уже слегка приоткрытую дверь комнаты.

Неожиданный взрыв дерзкого смеха разрядил обстановку, и перед его глазами вырисовались округлые очертания женского силуэта так хорошо ему знакомого... Это была Вероника.

«Расскажи мне, о мой герой, о твоих похождениях. Я так и сгораю от нетерпения услышать твой голос», — прошептала его верная наперсница и непревзойдённая любовница.

«Не больше, чем я жажду сжать тебя в моих объятьях, моя дорогая», — отозвался Тристан, кладя оружие на кресло, на котором уже удобно разместились кринолин и панталоны молодой блудницы, и, не обращая внимания на соскользнувшую с его плеч на пол ультрамариновую накидку, решительно шагнул ей навстречу.

Она улыбнулась, поднеся к губам указательный палец, и, встряхнув головой, всколыхнула густую копну кудрявых волос. Он снял с себя рубашку и, подтолкнув Веронику к постели, добавил:

«Тебе придётся потрудиться, чтобы услышать рассказ твоего героя...»

Затем последовали задорные смешки и привычные для обоих любовные игры... и усталость как рукой сняло.

На следующий день, восстановив силы и забрав из мастерской Людовико элегантнейшее платье, заказанное ещё перед поездкой в Мантую, молодой дипломат скрепя сердце отправился на званый ужин к Риарио.

Совсем недавно отстроенный дворец, возведённый на развалинах древнего храма Аполлона, был восхитителен. Сооружённый соласно проекту художника из Форли́, маэстро Мелоццо ди Джулиано дельи Амбрози, он должен был утолить жажду величия Джироламо и воздать должное изысканному вкусу его молодой очаровательной жены, Катерины Сфорца, — внебрачной дочери покойного герцога Милана, Галеаццо, и его любовницы, Лукреции Ландриани.

Несмотря на леденящий воздух, казалось, так и пробиравший насквозь в тот вечер, милая и очень общительная хозяйка дома, вместе со своим супругом, который был на двадцать лет старше неё, принимала многоуважаемых гостей, в удивительно красивом па́тио¹³. Длинная облегающая гамурра с пикантной отделкой из чёрных кружев эффектно контрастировала с бледной кожей госпожи Риарио. Платье со шнуровкой на спине дополняли съёмные расшитые золотой нитью рукава, собранные из отдельных деталей, искусно выкроенных из разных тканей и соединённых между собой при помощи тесёмок. Из многочисленных прорезей на рукавах выступала белоснежная рубашка. Волосы были стянуты тончайшей вуалью, усыпанной жемчужинами и изящными золотыми шпильками в форме цветков.

Как полагается по этикету, уступив супруге честь первой поприветствовать желанного гостя, Риарио с приторной угодливостью представил его хозяйке дома:

«Его Превосходительство Тристан де Джинни, приближённый Его Святейшества Папы Римского, пользующийся его всецелым доверием и благосклонностью», — будто желая подчеркнуть, что именно от этого человека зависел успех предстоящего предприятия и, следовательно, участь его семьи.

«Несравненная слава Вас опережает, милостивый государь», — высокопарно подхватила Катерина, обращаясь к красавцу визитёру.

«Несравненной я бы назвал виртуозную технику литья по восковой модели и гравировку французских мастеров, изготовивших Вашу великолепную подвеску, моя госпожа», — с готовностью отозвался молодой дипломат, задержав пристальный взгляд на её длинной шее. Скользнув взором чуть выше, он встретил её глаза — глубокие, полные гордого сознания принадлежности к роду прославленных воителей, но в то же время грустные и смиренные — зеркало неутолённой многострадальной души, так часто скрывающейся под маской показной радости.

Эти глаза буквально околдовали Тристана, взгляд его был к ним прикован в течение всего вечера, и, воспользовавшись временным отсутствием в банкетном зале её мужа, занятого разговором с кардиналами и политическими интриганами, он осмелился пригласить хозяйку дома на бас-данс¹⁴.

Ещё до замужества, живя в Милане, Катерина предавалась занятиям, признанными неподобающими для представительниц женского пола и тем более её ранга: она была умелой охотницей, всерьёз увлекалась оружием, ей нравилось заниматься экспериментами в области ботаники и алхимии. Была склонна к авторитарности — качество, вероятно, унаследованное ею от своей матери. Отважная и безрассудная душа, она ценила дерзость и бесстрашие в других людях.

Чувствуя себя в центре всеобщего внимания, она тем не менее не смогла отклонить приглашение Тристана.

«Обожаю произведения древнегреческих скульпторов Поликлета и Фидия. А Вы что о них думаете, моя госпожа?» — спросил у неё Тристан в тот момент, когда фигуры танца позволили его губам приблизиться к её уху.

«О, да, они божественны. Я тоже преклоняюсь перед их совершенством», — ответила с улыбкой Катерина.

«Видели ли Вы коллекцию шедевров искусства во дворце Орсини? В ней есть ряд обнажённых мраморных изваяний, которым нет цены», — добавил отважный кавалер.

«О!» — воскликнула дама с притворным удивлением и столь же наигранным смущением. «Могу себе представить… Вы тоже, мессер, непременно должны увидеть картины кисти Мелоццо, которые я ревностно храню в моём дворце», — продолжила она с нескрываемым сладострастием, прежде чем их разлучила мерная поступь музыки.

Оставшуюся часть вечера грациозная хозяйка дома всячески игнорировала знаки внимания молодого соблазнителя, который, наоборот, не видел и не слышал ничего иного, кроме белизны и запаха её тела, к которому он только что едва прикоснулся.

Наконец, ужин благополучно окончился, и гости один за другим покинули банкетный зал.

Тристан был уже во дворе дома, когда его догнал один из пажей, державший в руке аккуратно сложенную записку…

“Работы Мелоццо находятся в лоджии, на бельэтаже.“

И точно так же, как он не смог отклонить приглашение сына самого Папы, он был не в силах отвергнуть предложение его многоуважаемой снохи. Тристан вернулся в дом и поднялся вслед за юным слугой на верхний этаж — туда, где после непродолжительного, но томительного ожидания, наконец-таки смог высвободить из-под вуали длинные белокурые волосы и вкусить сладость пунцовых губ — огненно-красных, как и раны её души, измученной от многочисленных перенесённых страданий.

Катерина была сложной натурой… и, скажем к слову, опытному соблазнителю удаётся лучше всего оценить многогранность личности женщины в двух довольно специфических ситуациях: за игорным столом и на любовном ложе.

До самой зари она была неутомима, даже когда, вся в слезах, поведала Тристану о насилии, которому она подвергалась с детских лет.

«Есть такие секреты, о которых можно рассказать только постороннему человеку», — молвила Катерина, прежде чем начать своё трогательное повествование.

«Не я была помолвлена с Джироламо Риарио: по уговору между нашими семьями, вступить в брачный союз с этим извергом перед лицом Господа нашего и перед людьми должна была моя кузина Костанца, которая в те времена была одиннадцатилетней девочкой. Однако незадолго до свадьбы моя тётя, Габриэлла Гонзага, потребовала, чтобы интимные отношения между будущими супругами начались не ранее, чем через три года, когда маленькая Костанца достигла бы возраста, предусмотренного для подобных случаев законом. Услышав о таких претензиях, Джироламо пришёл в бешенство, отменил свадьбу и пригрозил ужасными последствиями для всей семьи за нанесённое ему тяжкое оскорбление. Случилось так, как это бывает с перстнем, в котором треснул драгоценный камень: мои родственники заменили мной отвергнутую кузину, уступив всем требованиям деспотичного жениха. А было мне тогда десять лет».

Тристан, потрясённый услышанным, не знал что и ответить: он лишь обнял крепко Катерину и с нежностью утёр слёзы, катившиеся по её щекам.