Читать книгу Златокожая девушка и другие рассказы - Джек Вэнс - Страница 7

Госпожа Блэйскелл стояла рядом с откровенно критическим выражением лица, пока Джина натягивала черный комбинезон: «Бог ты мой! Не надо так стягивать талию! Вы и так уже выглядите, как рахитичная жертва голодовки, бедное дитя! Нет необходимости подчеркивать это обстоятельство! Может быть, мы найдем какие-нибудь надувные подушки, чтобы придать вам полноту. Это не так уж важно, конечно, потому что вы будете в основном заниматься уборкой – тем не менее, общее представление о прислуге всегда улучшается, если она состоит из привлекательных женщин, а молодой Эрл – несмотря на все его странности, хотя бы это можно сказать в его пользу – любит привлекательных женщин… Ну, а теперь нужно что-то сделать с вашей грудью – она же у вас почти плоская! Сами видите, вам практически нечего засунуть под мышки! – она указала для сравнения на свои собственные объемистые жировые выпуклости. – Что, если мы подвяжем хотя бы какие-нибудь подушечки…»

«Нет!» – содрогаясь от отвращения, отказалась Джина. Неужели они действительно считали ее настолько уродливой? «Я не хочу носить подушки».

Госпожа Блэйскелл фыркнула: «Они только пошли бы вам на пользу, дорогуша. Ведь это не я исхудала до костей».

Джина нагнулась, поправляя черные тапочки: «Нет, у вас очень обтекаемый вид».

Госпожа Блэйскелл горделиво кивнула: «Я стараюсь содержать себя в теле и поэтому чувствую себя превосходно. Уверяю вас, мадемуазель, все было по-другому, когда я была в вашем возрасте – ведь я тогда жила на Земле…»

«О! Вы не родились на станции?»

«Нет, мадемуазель. Я была одной из бедняжек, измученных и отягощенных силой тяжести, и мне приходилось тратить калории просто для того, чтобы двигаться. Нет, я родилась в Сиднее, в Австралии, в порядочной семье добрых людей, но они не могли позволить себе такую роскошь, как место на Станции Эйберкромби. Мне повезло – меня устроили здесь на работу, так же, как вас. Тогда были еще живы господин Юстус и его старая мать, госпожа Эва – бабушка Эрла, как вы понимаете. И с тех пор я ни разу не побывала на Земле. И никогда больше шагу не сделаю на Земле!»

«Разве вам не хочется снова увидеть праздничные фестивали, высокие здания, радующую глаз сельскую местность?»

«Ба! – госпожа Блэйскелл сделала вид, что сплюнула. – Почему бы мне хотелось покрыться складками и морщинами? И ездить в инвалидной коляске, чтобы родственники и знакомые показывали на меня пальцем и насмехались? Тощие, как палки, они вечно беспокоятся о том, как бы не упасть, вся их жизнь посвящена борьбе с притяжением почвы! Нет уж, мадемуазель, у нас тут достаточно великолепных видов и празднеств. Например, завтра вечером будут танцевать павану, а чуть позже – не пройдет и месяц – состоятся Большой Маскарад с пантомимой и Шествие Красавиц! Причем мне, конечно, лучше оставаться среди таких, как я, округлых людей, без единой морщинки на лице. Теперь я пополнела, как следует, и выгляжу прилично, так что ни за что не поменяюсь местами с заморышами там, внизу».

Джина пожала плечами: «Вы здесь счастливы – а это важнее всего». Она с удовлетворением смотрела на себя в зеркало. Даже если толстуха Блэйскелл придерживалась другого мнения, Джина выглядела неплохо в черном комбинезоне – после того, как подогнала его в обтяжку вокруг бедер и талии. Она прекрасно знала, что ее ноги – стройные, изящные, словно выточенные из глянцевой слоновой кости – производили должное впечатление. Даже если старый чудак Веббард и расплывшаяся во все стороны госпожа Блэйскелл так не считали. Посмотрим, что скажет по этому поводу недоросль Эрл. Как заметил Фозерингей, ему нравились земные девушки. И все же… Веббард и госпожа Блэйскелл намекнули, что это могло быть не так. Может быть, ему нравились и стройные, и жирные женщины?… Джина улыбнулась – слегка дрожащей улыбкой. Если Эрлу нравились девушки, выросшие на станции, значит, ему нравилось почти все, что угодно – лишь бы оно было теплым, двигалось и дышало. А Джина, несомненно, относилась к такой категории существ.

Если бы Джина прямо спросила об этом госпожу Блэйскелл, та была бы шокирована и раздражена. Старая добрая, приличная и благопристойная госпожа Блэйскелл! В ней было что-то материнское и заботливое – в отличие от матрон в различных приютах и детских домах, где Джине пришлось побывать. Дюжие, дебелые женщины, воспитательницы умели и любили давать волю рукам… Но госпожа Блэйскелл была не такая, она никогда не оставила бы младенца на бильярдном столе. Госпожа Блэйскелл сделала бы все возможное и даже голодала бы, чтобы кормить и воспитывать свое дитя как положено… Джина предалась бесцельной фантазии, пытаясь представить себе, какой была бы ее жизнь, если бы ее матерью была госпожа Блэйскелл. А ее отцом – господин Майкрофт… От этой мысли у нее мурашки побежали по спине – каким-то образом из глубины ее души вырвалась глухая, темная ненависть с примесью гневного возмущения.

Джина неловко повела плечами. «Пора забыть обо всей этой чепухе! – говорила она себе. – Ты одна и всегда полагалась только на себя. Чего бы ты хотела от родственников? Зачем они тебе? Бессмыслица, бред!» Если бы она выросла в порядочной семье, на ее долю никогда не выпало бы такое приключение, она никогда не прилетела бы на Станцию Эйберкромби… С другой стороны, родственники несомненно помогли бы ей потратить два миллиона долларов.

Джина вздохнула. Ее мать не была доброй и порядочной женщиной, такой, как госпожа Блэйскелл. Она не могла быть такой – в связи с чем вся эта проблема носила чисто абстрактный характер. Пора было забыть о ней, выкинуть все это из головы.

Госпожа Блэйскелл принесла повседневную обувь, которую, по меньшей мере время от времени, носили все обитатели станции: тапочки с магнитными обмотками в подошвах. Обмотки соединялись выводами с аккумулятором в поясе. Реостат позволял регулировать силу магнитного поля.

«Работающему человеку нужно устойчиво держаться на ногах, – пояснила госпожа Блэйскелл. – Работы, конечно, не так уж много – особенно после того, как к ней привыкаешь. Уборка – несложное дело, на станции установлены высокоэффективные воздушные фильтры. Тем не менее, иногда попадается налет пыли – или из воздуха оседает едва заметная маслянистая пленка».

Джина выпрямилась, расправила плечи: «Хорошо, госпожа Би, я готова. С чего начнем?»

Госпожа Блэйскелл подняла брови, удивленная фамильярным обращением, но на самом деле не обиделась. В целом, новая горничная вела себя достаточно уважительно, проявляла готовность к послушанию и была достаточно сообразительна. И – что немаловажно – не столь привлекательна, чтобы лишний раз беспокоить господина Эрла.

Оттолкнувшись от стены большим пальцем ноги, она пролетела по коридору, остановилась у белой двери и отодвинула панель.

Они проникли в комнату так, будто спустились в нее с потолка. Падая головой вниз к тому, что выглядело, как пол, Джина на мгновение почувствовала приступ головокружения.

Госпожа Блэйскелл ловко схватилась за стул, развернула тело в воздухе и опустила ноги на то, что считалось полом. Джина присоединилась к ней. Они стояли в большом круглом помещении, очевидно представлявшем собой отсек сферической пристройки. Широкие окна открывались в космос – со всех сторон мерцали звезды, одним движением глаз можно было охватить все созвездия Зодиака.

Солнечный свет проникал снизу и озарял потолок, а сбоку, в одном из квадрантов, висела Луна, выпуклая и четкая, как новенькая монета. На вкус Джины, обстановка была слишком роскошной. Бросались в глаза совершенно излишний ковер горчично-шафранового оттенка, белые настенные панели с золотыми арабесками, закрепленный зажимами на полу круглый стол и окружившие его стулья с магнитными роликами на ножках. С потолка торчала хрустальная люстра; вдоль карниза между стеной и потолком выглядывали рассредоточенные через равные промежутки пухлые херувимы.

«Это Плезонс, – объявила госпожа Блэйскелл. – Здесь вы будете убирать в первую очередь, каждое утро». Она подробно разъяснила обязанности Джины.

«Дальше мы направимся в… – начальница прервалась и подтолкнула Джину локтем. – Старуха Клара, мать Эрла! Опусти голову – так же, как я».

В комнату заплыла женщина в лилово-розовом наряде. У нее на лице застыло выражение рассеянной заносчивости – как если бы ничто во Вселенной не вызывало у нее никаких сомнений, неуверенности или предварительных размышлений. Она была почти идеально шарообразна – как говорится, «сама себя шире». У нее были серебристые седые волосы, а ее лицо – гладкое вздутие плоти – покрывали пятнышки красной помады, по-видимому беспорядочно нанесенные. Огромную грудь старухи перевязывала пропущенная под мышками лента, усыпанная драгоценными камнями.

Госпожа Блэйскелл подобострастно поклонилась: «Уважаемая госпожа Клара, позвольте представить вам новую горничную – она только что прилетела с Земли и очень пригодится в хозяйстве».

Клара Эйберкромби мельком взглянула на Джину: «Исхудавшее существо».

«О, она пополнеет! – проворковала госпожа Блэйскелл. – Обильное, здоровое питание и прилежная работа творят чудеса – в конце концов, она всего лишь ребенок».

«Ммфф. Вряд ли. Это в крови, Блэйскелл, вы же знаете».

«Да-да, конечно, госпожа Клара».

Клара продолжала резким дребезжащим голосом, поглядывая по сторонам: «В жилах течет либо добротная кровь, либо уксус – это передается по наследству. Эта девочка никогда не сможет хорошо приноровиться к жизни на станции, я ее вижу насквозь. У нее нет этого в крови».

«Конечно, мадам, вы совершенно правы».

«У Эрла в крови тоже этого нет. Вот что меня беспокоит. Хьюго унаследовал роскошные гены, но его брат Лионель, бедняга Лионель…»

«Что случилось с Лионелем?» – хрипло спросил кто-то за спиной. Джина поспешно обернулась. Рядом стоял Эрл: «Кто-нибудь что-нибудь слышал о Лионеле?»

«Нет-нет, дорогой мой. Он улетел – и никогда не вернется. Я просто-напросто заметила, что ни один из вас так и не сумел достаточно располнеть: кожа да кости».

Эрл нахмурился, не глядя ни на мать, ни на госпожу Блэйскелл – его взор сосредоточился на Джине: «Это еще что? Опять новая служанка? Нам она не нужна. Бесконечные лишние расходы. Отошлите ее назад, на Землю».

«Это горничная, она будет убирать в твоих комнатах, дорогой», – возразила Клара.

«А где Джесси? Что случилось с Джесси?»

Госпожа Клара и госпожа Блэйскелл обменялись понимающими взглядами. Джина медленно, высокомерно смерила Эрла глазами. Тот моргнул и снова нахмурился. Джина опустила глаза и стала что-то чертить на ковре носком туфельки – она знала, что такие движения неизменно привлекали внимание к ее ногам. Вопреки ее опасениям, заработать два миллиона долларов было не так уж трудно. Потому что Эрл – приземистый, крепко сложенный юноша с бычьими плечами и бычьей шеей – не был толстяком. Его густые светлые кудри были коротко подстрижены, его румяная физиономия легко краснела, у него были большой блестящий, словно навощенный нос и массивная, выпяченная нижняя челюсть. Рот у него был нормальный, хотя в данный момент его уголки угрюмо опустились.

«Его нельзя назвать привлекательным», – подумала Джина. На Земле она не обратила бы внимания на такого юнца или – если бы он приставал – отпугнула бы его лавиной оскорблений. Но здесь она ожидала гораздо худшего: раздувшегося пузыря вроде Веббарда, воздушного шара в человеческом обличье… Конечно, на самом деле не было никаких причин, по которым Эрл должен был разжиреть: дети толстяков нередко становятся людьми нормального телосложения.

Госпожа Клара давала госпоже Блэйскелл указания, относившиеся к распорядку дня; госпожа Блэйскелл кивала в точности после каждого шестого слова и загибала короткие толстые пальчики, подсчитывая инструкции.

Клара закончила; госпожа Блэйскелл кивком подозвала Джину: «Пойдемте, мадемуазель, пора приниматься за работу».

Прежде, чем они успели удалиться, Эрл напомнил: «Не забывайте: никому нельзя заходить ко мне в кабинет!»

Джина полюбопытствовала: «Почему он не хочет, чтобы заходили к нему в кабинет?»

«Там он хранит свои коллекции. А его экспонаты нельзя передвигать, к ним даже притронуться нельзя. Иногда Эрл ведет себя очень странно. Не слишком к нему придирайтесь, и он будет вести себя хорошо. В некоторых отношениях ему труднее угодить, чем госпоже Кларе».

«Эрл родился на станции?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Он никогда не был на Земле. Говорит, что там все сумасшедшие, и – кто знает? – может быть, он наполовину прав».

«А кто такие Хьюго и Лионель?»

«Два старших брата. Хьюго скончался, мир праху его, а Лионель вечно где-то странствует. У Эрла еще два младших брата, Харпер и Дофин, и две сестры – Миллисента и Кларисса. Все они походят на госпожу Клару, надменные и тучные. Только Эрл уродился худощавым, но при этом ему повезло – потому что, когда Хьюго умер, Лионель где-то шлялся, и Эрл унаследовал состояние… Кстати, вот его апартаменты – какой тут беспорядок!»

По мере того, как они занимались уборкой, госпожа Блэйскелл высказывала замечания по поводу различных предметов обстановки: «Возьмите эту кровать, например! Эрл не желает спать в привязной сбруе, как все остальные – о нет! Он надевает пижаму из намагниченной ткани, и она прижимает его к мягкому матрасу так, как если бы он спал на Земле… И все эти книги, все эти исследования! Чего только он не придумает, бог ты мой! А его телескоп? Он часами сидит под куполом и разглядывает Землю».

«Может быть, он хотел бы все-таки побывать на Земле?»

Госпожа Блэйскелл кивнула: «Меня бы нисколько не удивило, если бы это было так. Земля его завораживает. Но он не может покинуть станцию, вы же понимаете».

«Странно! Почему нет?»

Госпожа Блэйскелл ответила многозначительным взглядом: «Потому что в таком случае он автоматически откажется от наследства – это предусмотрено уставом станции. Владелец должен постоянно находиться в помещениях станции, – она указала на серую дверь. – Это вход в его кабинет. Я позволю вам мельком заглянуть туда, чтобы вас не разбирало любопытство и чтобы у вас не было потом неприятностей, когда меня не будет рядом и я не смогу за вами следить… Не пугайтесь того, что увидите – там нет ничего на самом деле опасного».

С видом жрицы, снимающей покрывало с таинственной реликвии, госпожа Блэйскелл повозилась немного, открывая дверной замок – так, чтобы Джина не могла наблюдать за ее манипуляциями.

Дверь отодвинулась. Госпожа Блэйскелл усмехнулась – Джина подпрыгнула от испуга.

«Нет-нет, ничего страшного, успокойтесь! Я же сказала – здесь нет ничего опасного. Это всего лишь один из зоологических экспонатов господина Эрла – большая редкость. Он затратил много времени и денег, чтобы его добыть…»

Джина глубоко вздохнула и рассмотрела поближе рогатое черное чудище, стоявшее на двух ногах сразу за дверью, чуть наклонившееся и присевшее так, будто оно готовилось прыгнуть на непрошеного посетителя и схватить его кожистыми черными лапами.

«Это самая страшная образина, – с тихим удовлетворением заметила госпожа Блэйскелл. – Еще тут у него всякие насекомые и пауки, – она показывала пальцем. – Драгоценные камни здесь, а тут – диски со старыми музыкальными записями. Его коллекция почтовых марок – там, а книги – на полках в том шкафу. Отвратительные книжки, стыдно ему хранить такую мерзость! Не давайте ему знать, что вы заглядывали в его гадкие книжонки, он над ними слюни пускает».

«Конечно нет, госпожа Блэйскелл, – послушно ответила Джина. – Я не интересуюсь такими вещами. Если это то, о чем я думаю».

Госпожа Блэйскелл энергично кивнула: «Это именно то, о чем вы думаете, и еще хуже!» Она не стала распространяться о причинах ее знакомства с содержимым библиотеки владельца станции, а Джина решила, что ей не подобало выяснять эти причины.

У них за спиной возник Эрл Эйберкромби. «И что же? – спросил он язвительным, напряженным тоном. – Насмотрелись?» С силой оттолкнувшись пяткой от стены, он пролетел по спальне и захлопнул дверь, ведущую в кабинет.

Госпожа Блэйскелл примирительно произнесла: «Ну что вы, господин Эрл! Я просто показывала новой горничной, куда ей не следует заходить и на что ей не следует смотреть – причем я не хотела, чтобы она упала в обморок или чтобы у нее случился сердечный приступ, если бы она сама заглянула внутрь, движимая невинным любопытством».

Эрл крякнул: «Если она заглянет в кабинет, когда я буду внутри, с ней случится нечто похуже сердечного приступа».

«А еще я умею хорошо готовить», – вне всякой связи с происходящим заявила Джина. Отвернувшись, она позвала начальницу: «Пойдемте, госпожа Блэйскелл, не будем раздражать господина Эрла, пусть успокоится. Я больше не позволю ему вас обижать».

Запинаясь, госпожа Блэйскелл выдавила: «Но послушайте! Ничего особенного, я…» Она замолчала. Эрл удалился в кабинет и захлопнул за собой дверь.

На глаза госпожи Блэйскелл навернулись слезы: «Ах, дорогая, я так не люблю, когда меня ругают!»

Они продолжали работать в молчании и закончили уборку спальни. Выходя, госпожа Блэйскелл доверительно пробормотала на ухо Джине: «Как вы думаете, почему Эрл такой ворчливый и раздражительный?»

«Понятия не имею, – выдохнула Джина. – Ни малейшего».

«Видите ли, – осторожно продолжала госпожа Блэйскелл, – дело тут, главным образом, в его внешности. Он хорошо понимает, что худоба не позволяет ему походить на других, и это понимание снедает его изнутри. Он не выносит внимания, не хочет, чтобы за ним наблюдали – ему кажется, что над ним смеются. Я слышала, как он говорил об этом госпоже Кларе. Конечно, никто над ним не насмехается, его просто жалеют. Он ест, как бык, и принимает пилюли, стимулирующие железы, но все равно остается худосочным, со всеми этими выступающими мышцами, натянутыми, как веревки». Она смерила Джину задумчивым взглядом: «Надо будет прописать вам такие пилюли – посмотрим, может быть нам удастся сделать вас более привлекательной, – с сомнением покачав головой, однако, она прищелкнула языком. – Может быть, это просто у вас не в крови, как выражается госпожа Клара. Никак нельзя сказать, чтобы это было у вас в крови…»