Читать книгу Разоблачение - Дженнифер Макмахон - Страница 13

Уезжая домой после встречи с Джулией, владелицей галереи «Золотое Яблоко», Тесс находилась в приподнятом настроении. На этой неделе Джулия продала три ее новых картины одной женщине, – по ее словам, искушенной ценительнице.

– Она хочет знать, интересует ли тебя работа на заказ, – сказала Джулия и протянула сложенный листок бумаги. Развернув его, Тесс увидела имя «Клэр Новак» и номер мобильного телефона, выведенный аккуратным почерком.

– Она много расспрашивала о тебе, – продолжала Джулия. – О том, где ты училась и кто повлиял на твое творчество.

Они вышли из офиса Джулии и стояли в хорошо освещенной белой галерее, где висела еще одна картина Тесс, – маргаритки в синей вазе, – вместе с эклектичной подборкой работ других художников: коллажей, натюрмортов, фотографий насекомых, пейзажей, нарисованных на старой керамической плитке, а также нескольких картин Джорджии Стейгер, которая делала похожие на гобелены портреты из фетра и пряжи. Джорджии было восемьдесят лет, и она пользовалась ходунками после операции на бедре прошлой осенью. Ее работы были лучшими в галерее, и она считалась наиболее успешной из местных художников; ее портреты были выставлены в двух фольклорных музеях. Один местный режиссер даже снял документальный фильм о ее творчестве под названием «Переплетенные жизни: искусство Джорджии Стейгер».

– Какая она, эта Клэр Новак? – поинтересовалась Тесс, изучавшая новый портрет Джорджии: старик в кресле-каталке, чье лицо из пряжи было искажено сердитой ухмылкой. Каждый раз, когда она смотрела на картины Джорджии, Тесс невольно задавалась вопросом, чем она сама будет заниматься в восемьдесят лет. Будет ли она по-прежнему заниматься живописью или опустит руки и наконец признает, что никогда не достигнет величия?

– Она… необычная, – с легкой запинкой ответила Джулия и улыбнулась.

Тесс не помнила, когда она в последний раз привлекала к себе интерес необычных людей. Впрочем, она могла вспомнить, но это было давно. Еще в колледже. Сейчас не стоило думать и даже говорить об этом. Она должна жить настоящим, здесь и сейчас. Отвернувшись от портрета Джорджии, она положила листок с номером Клэр Новак в нагрудный карман своей льняной рубашки, где тот немного расправился, словно крылья бабочки у нее над сердцем.

Тесс нащупала в кармане телефонный номер Клэр Новак, надавила на газ и прибавила скорость. Раскрашенный фанерный цыпленок перед куриной фермой «Семь Мостов» сиял в последних лучах заката и как будто двигался вместе с изменением света, едва различимо подступая к дороге.

Тесс решила, что позвонит Клэр, когда вернется домой. А может быть, завтра. Ей не хотелось выглядеть слишком настойчивой. Пока она ехала, то думала, как будет отвечать на вопросы о своем образовании и художественных влияниях. Но главное, она думала о том, что придется оставить за скобками.

Тесс четыре года обучалась искусствоведению в Секстоне, небольшом и либеральном художественном колледже в центре Вермонта, в общежитии которого даже в лучшие времена проживало не более двухсот студентов. На самом деле, «общежития» были коттеджами с кухней, гостиной и камином. Там имелся коттедж для нудистов, коттедж для вегетарианцев, коттеджи для женщин, коттеджи для непьющих и некурящих и, разумеется, коттеджи для пьющих и курящих.

На третьем курсе появилась Сьюзи. В первый раз Тесс увидела ее стоявшей в очереди на завтрак в кафетерии; она взяла только кофе и высыпала туда восемь пакетиков сахара. Она была высокой девушкой с прямыми светлыми волосами и янтарными глазами, носившая черные легинсы, армейские бутсы на высокой шнуровке и свободную шелковую блузу землистого оттенка.

– Она перевелась из Беннингтона, – сказала одна из девушек, сидевших за столом Тесс.

– Зачем кому-то понадобилось переходить из Беннингтона в Секстон? – спросила другая девушка.

– Ее выперли, – ответила первая девушка. – Она устроила пожар в общежитии и заявила, что это вышло случайно.

– Нет, не поэтому, – возразила третья девушка по имени Ди, чье лицо было обильно украшено пирсингом. Ее приятель Лукас был на заседании приемной комиссии, так что Тесс думала, что она должна знать. – Ее исключили за маленькую шалость. Она выкрасила дом декана черной краской, прямо вместе с окнами. Сделала это ночью, пока все спали.

– Впечатляюще, – сказала первая девушка.

– Да, – согласилась вторая. – Если бы она сделала это здесь, то, наверное, получила бы грант на независимое исследование!

Они со смехом смотрели, как Сьюзи выносит свой кофе наружу, где она уселась на траве, достала пластиковую упаковку табака «Драм» и свернула себе сигарету.

Сьюзи вместе с Тесс ходила на занятия в скульптурной студии и провела первые два месяца на улице, где она сооружала пятнадцатифутового мужчину из веток и деревянных планок. Она пользовалась бензопилой для резки дерева и работала на стремянке. В качестве завершающего штриха она приделала несоразмерно огромный эрегированный пенис, который вывел великана из равновесия и заставил его немного наклониться вперед. Статуя явно понравилась Джону Берусси, их преподавателю по скульптуре.

– Это все, к чему вы должны стремиться, – заявила она, потрясая руками. – Посмотрите на очертания! Какая симметрия! Народ, вы должны это оценить!

– Ты назвала бы это примитивным модерном? – поинтересовался Спенсер Стайлс. Узкое лицо придавало ему сходство с хорьком, и он носил черную одежду, великоватую для него. Его семья была очень богата, а Спенсер изображал из себя молодого бунтовщика с гардеробом из Армии спасения. Карманы его тренча были набиты сборниками поэзии и томиками экзистенциальных философов. Он постоянно старался произвести впечатление на Берусси, чтобы говорить с ним, как художник с художником.

Сьюзи покачала головой.

– Я не вдаюсь в классификации. Художника нельзя запереть в коробке.

Подруга Спенсера Вэл (которая впоследствии стала Уинни) только улыбнулась. Она была тощей девицей, которая одевалась как хиппи; длинные, неухоженные темные волосы закрывали половину ее лица. Вэл никогда не говорила на занятиях, но заметно кривилась, когда Спенсер открывал рот, как будто знала, что он поставит себя в неловкое положение.

Берусси, громадный мужчина пятидесяти с чем-то лет с буйной седой шевелюрой и бородой (и то, и другое было перехвачено резинками для волос), сказал: