Читать книгу Разоблачение - Дженнифер Макмахон - Страница 8

Тесс проработала до позднего вечера, чтобы закончить свой грот. Вокруг нее шипели лампы Колмана[6]. Ее пальцы горели от работы с цементом. В какой-то момент она всегда снимала толстые, неуклюжие резиновые перчатки, чтобы ощутить скульптурную форму, и каждый раз забывала о кислотных ожогах, к которым приводит такой контакт.

Этот грот – последнее дополнение к ее скульптурному саду, выполненному из армоцемента. Генри называет его «Островом доктора Моро»[7]; разумеется, он шутит, но она знает, что он считает ее художественное творение чудовищным, независимо от качества.

С другой стороны, Эмме всегда нравился скульптурный сад. Летом она проводила там часы и даже целые дни, играя и представляя, будто находится в собственной стране, которую она назвала Фризией. Она даже сочинила короткую песенку, нечто вроде национального гимна:

Скульптурный сад зародился восемь лет назад, начиная со скульптуры Генри и Тесс, установленной в центре давно заброшенного и заросшего цветника между домом и художественной студией Тесс. Она создала заготовку из арматуры и проволочной сетки, а затем покрыла ее аккуратными слоями цементной лепнины.

Тесс назвала эту первую скульптуру «Свадебный танец». Они были изваяны в полный рост и изображены танцующими; его правая рука обнимает ее талию, ее правая сцеплена с его левой рукой. Ниже пояса их тела становились львиными, с грациозно приподнятыми хвостами. Их человеческие лица выглядели испуганными и даже немного потрясенными, как будто они впервые посмотрели вниз и увидели, что с ними случилось. Они понимали, что обратной дороги не будет. Они навсегда останутся в таком виде.

– Почему львы? – спросил Генри. – Предполагается, что львы символизируют силу, верно? Тогда почему мы выглядим такими испуганными?

– Львы – это убийцы, Генри.

Он побледнел и больше никогда не спрашивал об этой скульптуре.

После «Свадебного танца» появилась целая процессия дронтов, каждый из которых носил на шее табличку со своим именем. Там были Вера, Надежда и Милосердие, Честь, Мудрость и Послушание. Бескрылые, давно вымершие птицы. Некоторые люди не могли оценить иронию. Генри считал ее слишком очевидной, но Тесс она казалась забавной и вполне уместной.

Следующим проектом был пруд для золотых рыбок из камня и цемента с центральным фонтаном в виде плюющейся лягушки.

Это мет-а-морфо-оза, пупсик.

У восточной и западной стороны маленького пруда Тесс установила изогнутые скамьи в форме русалки и тритона с грубой цементной поверхностью, инкрустированной камнями и ракушками. Прикованные к земле, они с серьезным видом смотрят друг на друга над водой, где снуют золотые рыбки и плюется водой каменная лягушка.

За прудом маячат два изваяния сов пятифутовой высоты, обращенные друг к другу в угрожающих позах; крылья распахнуты, когтистые лапы подняты словно перед схваткой. Кто? – как будто спрашивают они, задавая безответный экзистенциальный вопрос, за который будут рвать перья и ломать клювы. – Кто? Кто? Кто?

В разных местах пробиваются цветы, посаженные матерью Генри много лет назад: наперстянка, мелисса и аризема укрываются в совиной тени, клематис обвивает скамью в форме тритона. Тесс проредила и передвинула цветочные насаждения. Она посадила в разных местах новые многолетники, купленные на фермерском рынке, но без всякого плана и порядка.

На прошлой неделе на восточной окраине сада, граничившей с деревьями, которые означают начало леса, Тесс выкопала несколько кустов и принялась за строительство грота. Она соорудила арку из камня и цемента с мозаичными вставками битого стекла, крышек от пивных бутылок и другого мусора, – пружин, циферблатов, шайб и шестеренок от старого велосипеда, – дань памяти разбитым и забытым вещам, разобранным на части и никогда не собранным заново. А теперь в центральной нише грота, за рядом поминальных свечек в стеклянных банках, она поместила фотографию Сьюзи в прозрачной пластиковой коробке для защиты от стихий. «Великомученица Сердобольного Разоблачения».

Фотография была сделана за несколько недель до ее смерти. На ней Сьюзи сидит на стуле перед амбаром и строгает деревяшку, которой предстояло стать частью рога. Генри застиг ее врасплох со своим фотоаппаратом. На снимке Сьюзи почти испуганно поднимает взгляд, прядь светлых волос падает ей на глаза янтарного цвета с золотистыми крапинками. В ее лице застыл невысказанный вопрос: кто идет?

Это была любимая фотография Тесс, потому что здесь камера уловила ощущение уязвимости Сьюзи. Она одновременно поражена и поразительна. Этот снимок – единственная вещь, которую она сохранила после того лета.

Тесс лихорадочно стремилась закончить грот и уже неделю проводила там каждую свободную минуту, смешивая цемент при свете фонарика в мятой ручной тележке. Отмачивая ноющие запястья в тазу с ледяной водой перед сном, чтобы они не слишком болели, когда она снова примется за работу поутру.

– К чему такая спешка? – спросил Генри, но как она могла объяснить ощущение жестокой необходимости? Неустанную потребность работать быстрее и сделать все как следует. А теперь, когда она узнала о смерти Спенсера и об открытке, которую нашли рядом с ним, то принялась за работу с еще большей одержимостью.

Тесс не верила никогда в знамения или проклятия. Но главное, она не верила в призраков.

И все же она не могла объяснить инцидент с бордовой краской, предшествовавший сооружению грота.

В прошлый вторник Тесс находилась в своей студии: в небольшом сарае, расположенном на восточном краю скульптурного сада, между ним и домом. За сараем на четверть мили простирался густой лес, выполнявший роль естественного барьера между двором и дорогой. Тесс работала над картиной (хотя и сомневалась, что когда-либо закончит ее) с изображением кустика душистого горошка в ржавой садовой лейке. Она выдавила немного бордовой краски из почти нового тюбика на толстое стекло, которым пользовалась вместо палитры, когда испытала уже знакомое ощущение, что за ней наблюдают. Теперь оно лишь усилилось и сопровождалось звуками возни в кустах снаружи.

Тесс уронила тюбик и поспешно вышла на улицу. Она немного забежала в лес, откуда, как ей казалось, доносился странный звук.

– Эй! – крикнула она. Там определенно кто-то был, кто-то бежал за деревьями.

– Это частная земля! – снова крикнула она. – Здесь запрещено ходить!

Тесс зигзагами побежала между деревьями, но не слышала никаких шагов, кроме собственных.

– У меня пистолет! – пригрозила она, хотя единственным оружием в доме был водяной пистолет Эммы.

Через каждые несколько шагов она останавливалась, задерживала дыхание и прислушивалась. Она услышала, как по дороге проехал автомобиль. Звук собственного сердцебиения отдавался в ушах, громкий, как клубная музыка. Ритмическая пульсация пронизывала ее с головы до ног, но ей вовсе не хотелось танцевать. Сгущались сумерки, и тени играли странные трюки в густом лесу. Все еще взвинченная, Тесс вернулась в студию, чтобы снова приступить к работе.

Но ей это не удалось.

Тюбик с бордовой краской от Windsor & Newton, которым она пользовалась, куда-то пропал. Когда она услышала шум в лесу, то уронила его в тележку на колесиках, где хранила свои краски, прямо рядом со стеклянной палитрой. Она отодвинула тележку, опустилась на четвереньки и осмотрела пол, но ничего не нашла.

В тот вечер она внушила себе, что, должно быть, держала тюбик в руке, когда побежала в лес, и потеряла его каким-то образом, не заметив этого. Она даже вернулась назад и попробовала пройти по собственным следам, высматривая краску среди травы, но тоже потерпела неудачу.

На следующий день, когда она вернулась в студию после ланча, то обнаружила тюбик с бордовой краской возле своего мольберта, выжатый почти досуха.

– Что за черт? – пробормотала она и протянула к краске слегка дрожавшую руку.

Эмма была на улице и играла в саду. Тесс слышала, как она с кем-то разговаривает (с Дэннер? С цементными совами?) и восклицает: «Готовьте армию! Произошло вторжение во Фризию!»

Вот так. Тесс едва подавила желание распахнуть дверь студии и крикнуть дочери, чтобы она побыстрее пришла к ней, потому что на улице небезопасно.

Но было очевидно, что и студия перестала быть надежным местом. Там негде было спрятаться от кого-то или чего-то, следившего за ними.

«Это игра воображения, – думала Тесс. – Паранойя-разрушительница».

Но как насчет краски?

Именно в тот момент, когда Тесс сжимала в руке почти пустой тюбик с краской, а ее дочь снаружи сражалась с воображаемыми врагами деревянным прутиком, Тесс посетила мысль о создании грота. Это было ясное видение, готовое решение.

А потом… что? Может быть, ощущение слежки куда-то уйдет? Может быть, больше не будет этих фокусов: странных звуков в лесу, пропавших тюбиков с краской? Неужели она вот так просто сможет защитить свою дочь?

Если она назовет призрак по имени, построит алтарь для нее и встретится с ней на манер, близкий к идолопоклонству, то, может быть, ее оставят в покое?

Это было бы безумным и суеверным поступком. Может быть, даже немного опасным. Разве они не обещали больше никогда не говорить о Сьюзи или о том лете? Разве они не заключили договор, от которого зависела их жизнь? Тем не менее сейчас, неделю спустя, она поставила фотографию Сьюзи в центральной нише своего алтаря. Выставила напоказ единственную улику, которая у нее осталась.

Как она сможет объяснить это Генри? Это она считалась скептической особой, уравновешенной взрослой женщиной, которая всегда смеялась над призраками, проклятиями и прочими страшилками.

– Это всего лишь произведение искусства, – сказала она мужу, когда он вернулся из супермаркета и придушенно ахнул при виде фотографии Сьюзи. Ну конечно, подумала она, она помнит, каково находиться под управлением вдохновенной музы и при этом чувствовать, будто не имеешь к этому никакого отношения.

– Фотокарточку нужно убрать, – сказал он. – Это улика.

– Это моментальный снимок, Генри. Снимок не может доказать ничего, кроме сентиментальных чувств.

– Так вот что это такое? – спросил Генри. – Сентиментальные чувства?

Тесс покачала головой:

– Я не обязана объяснять свое творчество. По крайней мере, тебе.

Тесс была в ярости. Она злилась на себя за то, что не могла объяснить истинной причины сооружения грота, злилась на Генри за то, что он оказался таким тупицей, хотя и понимала, что он просто старался защитить ее и свою семью.

Вот ведь ирония судьбы. Она тоже хотела сделать именно это.