Читать книгу Моя любимая сестра - Джессика Кнолл - Страница 8

– Выбросить? – Арч поднимает потрепанную копию «Составление бизнес-плана для чайников».

Я кидаюсь за книгой и прижимаю ее к груди.

– Никогда, – отвечаю я, с наигранным драматизмом поглаживая желто-черную обложку. – Я никогда не смогу ее выбросить.

– Будешь хранить, пока наконец не прочтешь? – язвит Келли, завязывая пакет с мусором на моей кухне.

– Эй, – говорю я, с любовью откладывая книгу в кучку «оставить», – знаешь, я не обязана переезжать.

– Тогда с кем ты планируешь сниматься? – Келли нахально поджимает губы, а потом направляется по коридору к комнате для мусора.

– А с кем ты планируешь сниматься? – в провальной попытке съязвить кричу я ей вслед. Раздается непривычный звук щелкающего засова.

Арч смотрит на меня с пола, на котором, скрестив ноги, сидит в окружении старой почты, DVD-дисков, проводов и открыток с запоздалыми поздравлениями с днем рождения от папы и Сьюзен. Ее длинная коса темных волос перекинута через плечо, и она с еле заметной улыбкой накручивает кончик на палец. Арч – единственный ребенок в семье и потому без конца потешается над тем, что Келли может так легко меня разозлить.

– А вот это точно можно выбросить. – Я пинаю старую копию романа «Она с ним» Стефани Клиффордс. Люди на обложке обещают: «Самое сексуальное чтиво для пляжа, которое прямо сейчас можно положить в свою сумку». Стефани ненавидела, что ее книги свели к летнему чтиву. Они были умнее, изучали тонкости между рабочим классом и чернокожими «белыми воротничками» и их проявление себя в романтических отношениях. В New York Times с этим не согласились. Они отказались писать отзывы на все три книги, в которых освещались страстные, граничащие с насилием отношения между семнадцатилетней школьницей и семнадцатилетней восходящей звездой футбола из городских трущоб. Представьте себе «Пятьдесят оттенков серого» с темнокожими героями и стилем, которые не нанесут ущерба вашему IQ.

– Можно я ее прочитаю? – спрашивает Лайла, вынырнув из спальни уже в моих сережках.

– Когда тебе стукнет тридцать пять, – отвечаю я ей.

Арч открывает книгу.

– Но она ее подписала, – возражает она и, шевеля одними губами, читает подпись. На мгновение замирает, а потом странно на меня смотрит.

– Что написано? – спрашиваю я и присаживаюсь рядом, чтобы прочитать.

«Любви всей моей жизни. Прости, Винс!» Ниже дата: 21.03.2015.

– Ого, – говорю я, совершенно не готовая к обжигающему кому в горле. Сердце замирает. Поверить не могу, что лишь два года отделяют меня от этой подписи и новостей, которыми вчера со мной поделилась Лиза.

* * *

– Тебе это не понравится, – сказала Лиза с улыбкой в голосе.

Вернувшись из турне, Стефани в частном порядке встретилась с Лизой, чтобы обсудить подготовку к съемкам. Марокко ей тоже не подходит. Всемирная организация здравоохранения выпустила предупреждение о вирусе Зика в Северной Африке. В общем, вот так.

Я чуть не уронила телефон.

– Она беременна?

Сколько я знала Стефани, она всегда была непреклонна: «Дети для женщин, у которых нет другого пути к славе».

– Они с Винсом обсуждают это.

– О, да ну на фиг!

– Мы все равно снимем, как ты летишь в Марокко, – сказала Лиза, вдруг переключившись на громкую связь. Я слышала, как ее пальцы щелкнули по клавиатуре. Чувствовала, как она погружается в себя, словно моя волна эмоций отбросила ее на другую сторону поля боя.

– Если я полечу одна, это будет совсем не то, – возразила я, стараясь не повышать голос. Лиза заторможенно реагирует на эмоции. – И ты это знаешь.

Если полечу одна, путешествие и все имазигенские истории, которые заслуживают огласки, сведутся к одной, может, двум частям одного эпизода. Они будут приравнены к связке между сценой, где Стефани и Винс притворяются, будто до сих пор занимаются сексом, и сценой, где Лорен заказывает третий бокал вина за обедом.

– Слушай, – вздыхает Лиза. – Они все думают, что ты уже получила свое путешествие в прошлом году в Лос-Анджелес. Это возможность для кого-то другого.

– Путешествие в Лос-Анджелес? – скептически повторила я. – Оно было для группы. Для шоу. И никак не было связано со SPOKE.

– Знаю.

– Когда мы полетели в Париж, это было ради книги Стефани. В Хэмптонс – ради фургончика по продаже соков Джен. В Майами – ради Лорен…

– Подождешь секунду?

Меня отключили от громкой связи, и послышался приглушенный разговор между Лизой и кем-то еще.

– Бретт, мне нужно ответить. Это телеканал.

– Конечно. – Это явный намек «отвали от меня».

– Все получится, – сказала Лиза. Но перестала печатать. – Или, возможно, тебе стоит поговорить со Стефани. Это она убедила их не сниматься с тобой.

Я ощутила свой пульс на пуговице джинсов. Есть только одна причина, по какой Стефани пошла бы на это, и за такое не прощают.

Я не пыталась поговорить с ней. Не смогла. Но кое-кто мог меня выслушать, мог помочь, и поэтому я позвонила ей и спросила, не могли бы мы встретиться – где угодно, когда угодно, но чем раньше, тем лучше.

* * *

– Это шутка, – говорю я Арч, которая с подозрением смотрит на меня, ее палец с красным ногтем все еще лежит под подписью Стефани. «Любви всей моей жизни».

– Тогда почему ты краснеешь? – спрашивает Арч. Веский аргумент.

Забираю у нее книгу и, зайдя на кухню, выбрасываю эту макулатуру в мусорку. Замечаю рядом пакет, в который мы скидывали остатки старых приправ, хрена и горчицы, сирачи и виноградного джема, и тут в комнату возвращается Келли. А вот и прекрасная возможность отвлечь Арч от ее мыслей, из-за которых она так смотрит на меня. Я беру и швыряю открытый пакет в лицо Келли.

– Бретт! – кричит та и, нагнувшись, подавляет рвотные позывы. Лайла смеется вместе со мной. Келли иногда ведет себя как принцесса. Она приходит в себя и, схватив за волосы, прижимает меня левым ухом к полу.

– Пощади! – визжу я, боль, как холодная сталь, прокалывает мой череп. – Пощади!

Но, когда Келли отпускает – идиотка, она знает, что мы не деремся честно, – я пинаю ее по голени так сильно, что Арч стонет, словно эта боль передалась ей. Келли с ревом валится на пол, но это все фальшь, потому что уже в следующую секунду она запрыгивает на меня, опрокидывает на спину и зажимает между коленей.

– Извини! – кричу я сквозь смех. Келли покраснела и тяжело дышит. – О боже, хватит! Мне так жаль! – Келли склоняется надо мной, изо рта тянется слюна, удлиняется и болтается в сантиметрах от моего лица. – Лайла! – Я кручу головой вправо-влево. – Помоги мне!

– Прекратите! – кричит Лайла. – Мам, хватит! Остановись!

Она ищет, чем бы бросить в Келли, останавливается на скрученной паре носков в корзине для стирки. Бам! Они отскакивают от ее затылка, и как будто щелкнули выключателем. Келли, качнувшись, поднимается с прилипшей к подбородку слюной.

– Мне не нравится, когда вы деретесь, – на грани слез жалуется Лайла. Арч вскакивает, встает за Лайлой и, яростно глядя на нас, проводит рукой под подбородком – завязывайте.

– О, мы просто дурачились, – уверяет Келли Лайлу и вытирает подбородок. Затем пристально смотрит на меня, требуя подтвердить ее слова.

– Нам даже не больно, Лайлс! – вступаюсь я, хотя дикая пульсация в моей голове и ссадина на голени Келли говорят об обратном. Я смотрю на часы на микроволновке. – Черт! У меня скоро встреча с мисс Гринберг. Лайлс, поможешь мне выбрать наряд? Она тащит меня в какое-то модное местечко. – Протягиваю ей руку. Она молчит – злится, что я ее напугала. – Пожалуйста?

Я выпячиваю нижнюю губу. Лайла со вздохом переплетает свои длинные пальцы с моими, и мы идем в мою комнату. Теперь комнату Келли.

* * *

Иветта Гринберг сидит между финансистом старой закалки и техасской блондинкой: на ней широкие легкие черные штаны, белый пиджак и красные очки, которые она снимает, когда видит меня и заявляет, что я выгляжу счастливой. Затем облизывает большой палец и стирает помаду с моей левой щеки, отчетливо напоминая мне в этот момент маму.

Бармен убирает со стойки бара серебристую менажницу из трех ячеек.

– Мы наполним это и отнесем на ваш стол, мисс Гринберг.

Иветта говорит одними губами: «Спасибо, Томми».

– Поверить не могу, что ты согласилась сюда прийти, – говорит Иветта, садясь напротив меня и маша пальцами пианисту за моей спиной. Он мурлычет ее имя в микрофон, и она со смешком закидывает руку на спинку стула, когда раздаются тихие аплодисменты. Кажется, что это и мой момент. Быть Иветтой Гринберг – мечта, но на втором месте – находиться в ее компании.

Иветта подносит руку ко рту.

– Подумать только, эти придурки не обслуживали меня в восьмидесятых.

– Да ладно тебе.

– Вот почему теперь я здесь завсегдатай. Из мест, которые дискриминируют тебя, не убегаешь, дорогуша. Ты занимаешь их. – Она откидывается на спинку, сливаясь с сиденьем – этакий невозмутимый разлив льна и противодействия. – Так сказал мне президент Мандела.

– А может, Леннон?

Иветта искренне смеется. И это одна из двадцати семи сотен причин, по которым я ее люблю. Она не разыгрывает из себя скромницу, в отличие от большинства женщин, которым промыли мозги. Однажды я написала ей е-мейл о том, как мне повезло, что она есть в моей жизни, а она слетела с катушек и потеряла всякую способность ставить знаки препинания. «ТЕБЕ НЕ ПОВЕЗЛО БРЕТТ!!! ТЫ ТАЛАНТЛИВА И ВЕЛИКОЛЕПНА И СИЛЬНА А Я ИЩУ ТАЛАНТЛИВЫХ ВЕЛИКОЛЕПНЫХ СИЛЬНЫХ ЖЕНЩИН И ВОТ ПОЧЕМУ Я В ТВОЕЙ ЖИЗНИ». Я была так тронута, что распечатала это и прикрепила на свой компьютер в головном офисе SPOKE.

Подходит официант, держа руку на животе, и спрашивает, что мне принести. Я показываю на бокал Иветты, и она поднимает два пальца.

– Джин с тоником.

Пианист начинает играть Пола Маккартни, и Иветта подается вперед, ставя локти на стол.

– Как у тебя дела? – Она тянется к моей руке, длинные и тонкие стрелки на ее серых глазах взлетают вверх, как усы. От этого кажется, будто она улыбается, несмотря на заметные канавки между бровей, тяжелые веки нависают над глазами. Она похожа на человека, который многое повидал, но со сдержанным оптимизмом относится к состоянию всего человечества. Иветта стала известной, когда в семидесятых, выдавая себя за стюардессу, рассказывала об ужасном сексизме и шовинизме в компании Esquire. Но она была женщиной, и The New York Post признал ее хитрой феминаци. Ее ошибочно назвали символом женского движения, когда на самом деле Иветта является борцом за интерсекциональный активизм, борется с угнетениями во всех формах: расовых, сексуальных, религиозных, половых и так далее. Она была сопродюсером получившего «Оскар» документального фильма о конституционных нарушениях смертной казни и рискнула основать некоммерческую организацию для молодежи ЛГБТ. Она подтолкнула к забастовке работников метрополитена в 2005 году и как-то раз серьезно подумывала удочерить меня. Если бы однажды на нашу планету вторглись инопланетяне, я бы указала на Иветту в качестве примера, почему они должны пощадить человеческую расу.

Я с любовью улыбаюсь ей.

– У меня есть новости.

Иветта втягивает воздух.

– Рассказывай.

Я выдерживаю паузу для пущего эффекта.

– Мы съезжаемся.

– Бог ты мой! – восклицает Иветта. – Я так и знала. Поняла это, как только с ней познакомилась. Она особенная, Бретт. И ты особенная. – Она кладет ладони на свои красивые скулы, словно ей в голову только что пришла волнующая мысль. – Как думаешь, вы поженитесь?

– Иветта. Притормози, пожалуйста.

– А что? Вы должны пожениться. Все думают, я против брака, потому что так и не вышла замуж, но я просто не нашла подходящего человека. Или, может, – она кокетливо поглаживает подбородок, – находила слишком много подходящих людей?

Я смеюсь. Список Иветты сравним со списком гостей в Studio 54 в лучшую пору.

– Вы здорово повеселились.

– Мне и так весело. Наверное, еще никогда не было настолько весело. – Песня заканчивается, и Иветта кричит: – Сыграй Satisfaction! Сейчас мне нужно немного Мика! – Она едва заметно подмигивает.