Читать книгу Танцующая с бурей - Джей Кристофф - Страница 7

Город Киген был наполнен зрелищами и звуками, как грохочущий душный улей, населенный двуногими насекомыми в одеждах всех цветов радуги. В воздухе висел дым лотоса, смешиваясь с десятками маслянистых черных струй, которые вырывались из выхлопных труб неболётов, паривших под облаками.

В небе толпились сигарообразные дирижабли из парусины, натянутой на каркасы из ржавого металла. К шарам были подвешены длинные деревянные джонки, набитые военнопленными гайдзинами, всевозможными товарами и драгоценным кровавым лотосом, собранным на полях клана. На каждом шаре был изображен тотемный дух дзайбацу, которому он принадлежал и, казалось, что в небесах плывут готовые к схватке тигры (Тора), грозно рычащие драконы (Рю), пылающие ярким пламенем фениксы (Фушичо). Изредка попадались и девятихвостые лисы (Кицунэ). На каждой гондоле широкими мазками вдоль киля были изображены особые символы-кандзи Гильдии Лотоса. Да, не кирпичом и не камнем выложены дороги Шимы – их выстилают красные удушливые облака.

Когда-то давно на восьми островах проживало более двух десятков семей, включая кланы Тигра, Феникса, Дракона и Лиса. Все они были подданными великой империи Шима. Но когда первый сёгун клана Тигра, великий Тора Казумицу I, восстал против продажных императоров Тенма, он наградил трех преданных ему предводителей обширными участками земли и даровал управление всеми живущими там кланами. Так и получилось, что два десятка кланов незаметно превратились в четыре, и крупные дзайбацу-конгломераты тихо поглотили кланы Сокола, Змея, Быка. Их собратья и духи ками постепенно уходят из мыслей, стираются из памяти, и скоро от них останется лишь несколько выцветших татуировок да сноски в пыльных древних свитках.

С расположенного вдали рынка, над которым поднималось дрожащее марево, доносились экзотические ароматы. Там всегда было сумрачно из-за фыркающих моторов и плюющихся парами лотоса двигателей неболётов, моторикш, железнодорожных станций и огромных дымящих трубами заводов по переработке чи. Попав сюда, Юкико тут же начинала задыхаться; мириады запахов и цветов, смешиваясь с масляной вонью, заставляли ее желудок судорожно сжиматься.

Она пробиралась сквозь толпу, держа руку на кошельке, спрятанном в поясе оби на талии. По опыту она знала, что отец уже наверняка потратил всю зарплату на выпивку и курево, и на оставшиеся у нее несколько монет им предстояло продержаться целый месяц. Гетто Кигена были пристанищем для тысячи голодных и отчаянных карманников с десятью тысячами липких масляных пальцев. Здесь, в Даунсайде дураку сильно везло, если он расставался только со своими деньгами.

В пестрой давке смешивались запыленная кожа и разукрашенные татуировками чистые тела, грязные лохмотья и пышные шелка – тесная разноцветная толпа. Открытых лиц нигде не было видно: простолюдины носили темные очки и повязывали поверх ртов платки, богачи – дорогие механические респираторы, плотно закрывавшие лица. Как будто всем здесь было что скрывать. Поскольку разглядеть лица было невозможно, люди на улицах Кигена активно пользовались языком тела; о степени почтения судили по глубине поклона, жесты заменяли улыбку, агрессивная поза демонстрировала недовольство. Телом вполне можно пользоваться для разговора.

Многоэтажки Даунсайда были ветхими и громоздились друг на друге, о планировке никто не задумывался, и пузырь из растрескавшейся глины и выцветшего дерева постоянно рос и раздавался вширь. Архитектура Апсайда на другом берегу реки была такой же дряхлой, но там постройки были более упорядочены. Широкие серые крыши домов, крытые корой кипариса, были иссушены, краска облезла под безжалостно палящим солнцем и грязными черными дождями, поливавшими Шиму зимой. Окна из непрозрачного стекла или рисовой бумаги подслеповато и отсутствующе поглядывали вниз, на бурлящую толкотню тел на булыжной мостовой. На каждом кривом перекрестке стоял маленький каменный храм Фудзину, Богу Ветра и Дорог. Рядом с храмами Богини Солнца, благословенной Аматерасу, и ее отца, Идзанаги, великого Бога-Создателя, громоздились бордели, игорные дома и стены притонов, закопченные дымом лотоса. На каждом северном окне была рассыпана небольшая горстка риса в жалкой попытке утолить голод Матери Тьмы, ужасной Идзанами, Богини Земли, изувеченной царством мертвых Йоми после рождения островов Шима.

Через город протекало три реки, медленно несущих черные, как смола, воды. На размытом берегу Шудзё притулилась Кигенская тюрьма, сердито глядевшая на ржавые металлические каркасы железнодорожных станций через дорогу. Здание капитула Кигена маячило на черном фоне пенящегося слияния рек Широй и Дзюнсей, похожее на пятигранный кубок из желтого камня, рвущийся в небо сквозь разбитые булыжники. Пятиугольная башня с глухими стенами без окон возвышалась в вонючем воздухе на четыре этажа, отбрасывая мрачную тень на рябое лицо Кигена. С южной стороны рвались в небо огромные обугленные дымовые трубы перерабатывающего завода, и оттуда вонючая скверная гадость проникала черными потоками прямо в глотки бурлящей толпы. Звон металла, тысячи голодных голосов, брачные вопли крыс. Высокие здания с двускатными крышами упирались в красное небо, придавая горизонту дымного города зубчатую форму.

Миновав кучку рикш, устроивших перекур, Юкико увидела барометрический аппарат жреца погоды, пробиравшегося через толпу. Круглый прибор с бегающими по кругу стрелками исчез за дверью лапшичной, и в животе у нее заурчало, напомнив о том, что сегодня она еще не ела.

– Давайте позавтракаем? – Она оглянулась на Акихито, изрядно отставшего и прокладывающего себе путь сквозь замаскированную толпу.

– Хай, а я думал, что мы охотимся на грозовых тигров! – крикнул он.

– На голодный желудок? – Юкико улыбнулась, входя в переполненный бар и стягивая платок.

Невысокий прыщавый юноша с маленькой татуировкой тигра спросил, что она будет есть, и вскоре уже наполнял рисовые миски мясом черного краба и тофу. Вокруг кипел густой парящий воздух. В ожидании еды Юкико огляделась и прислушалась к радио. Сообщали о собранном за день урожае (обильный, все хвалят сёгуна), о войне с гайдзинами за границей (после двадцати лет славных битв, неминуемая победа уже не за горами) и о пожаре на перерабатывающем заводе (из-за случайной утечки топлива). Засаленные стены были увешаны плакатами, призывающими на службу в армии. На них были изображены юноши с суровыми лицами, выкрикивающие безмолвные лозунги на фоне имперских солнц.

Юкико наблюдала за жрецом погоды, высохшим человечком в резиновом костюме с пряжками и ремнями. Маленькие дуги красного тока танцевали по аппарату у него на спине, когда он тряс своим магическим жезлом в сторону плакатов и хихикал. Он выглядел непривычно в мегаполисе – большинство жрецов проводили время в сельских провинциях, вымогая у суеверных фермеров с трудом заработанные кука в обмен на молитвы и воззвания к Сусано-о, Богу Бурь и Штормов.

Они будут просить: «Господи, пошли нам дождя» или молиться: «Господи, останови дождь», но облака все равно будут появляться и исчезать, когда захотят. Жрецы погоды будут благодарить счастливую случайность или качать головами и говорить о «неблагоприятных предзнаменованиях», а кошелек фермеров в любом случае станет на несколько монет легче. Кивнув в знак благодарности и заплатив парню за прилавком несколько плетеных медных кука, Юкико вышла на бурлящую улицу и протянула миску Акихито. Великан был занят наказанием карманника. Затем он пнул мальчишку острым ботинком, и тот влетел в толпу, красочно обсуждающую сексуальное мастерство Акихито.

– А для Масару? – Гигант отогнал мух, роившихся над его головой.

– Пусть сам покупает.

– Ты отдала весь его выигрыш яку, – сказал Акихито. – И мой тоже, между прочим.

Юкико мило улыбнулась.

– Вот поэтому и я купила вам еду.

– А Касуми?

Улыбка исчезла с лица Юкико.

– А что Касуми?

– Ну она ела? Или…

– Если Касуми захочет есть, я уверена, она знает, что делать. Она же всегда получает, что ей хочется.

Гигант надулся и продолжил пробираться сквозь толпу, осторожно потягивая обжигающе горячую лапшу. На плече Акихито застонал Масару.

– Кажется, он приходит в себя.

Юкико пожала плечами.

– Вмажьте ему еще разок, если хотите.

Толпа впереди расступилась, пропуская моторикшу с железной повозкой, помеченной символами кандзи Гильдии Лотоса. Юкико осталась стоять на дороге, когда к ней на толстых резиновых шинах подкатил металлический зверь, у которого горели выпуклые фары, а в воздух извергались сине-черные пары. Повозка затормозила буквально в нескольких дюймах от ее ног. Водитель нажал на клаксон, но Юкико продолжала стоять у него на пути.

Водитель посигналил еще раз и махнул ей рукой, чтобы она убралась с дороги. Мутное ветровое стекло приглушало его брань, но Юкико удалось разобрать лучшие из его высказываний. Она выбрала лапшинку из своей миски, втянула ее губами в рот и стала медленно жевать.

– Пошли, – Акихито схватил ее за руку и оттащил в сторону.

Водитель рикши газанул с места. Машина рыгнула облаком дыма в удушающее марево выхлопов и унеслась. На заднем сиденье Юкико разглядела силуэт члена Гильдии Лотоса.

Как и все его собратья, лотосмен был одет в специальный изолирующий костюм из латуни – атмоскафандр, нашпигованный всевозможными приспособлениями и механизмом с вращающимися стрелками. Скафандр защищал от ядовитых выхлопов, которыми все население дышало ежедневно. На голове у него красовался шлем, напоминающий голову насекомого с характерными плавными линиями и крутыми изгибами. Изо рта тянулось несколько металлических щупальцев, подключенных через штыковые разъемы к разным хитроумным штуковинам, приклепанным к внешней оболочке: гофрированные трубки респиратора, бак для топлива и мехабак, который каждый гильдиец носил на груди. Это устройство напоминало счетную доску абак, которую окунули в клей, а потом опустили в ведро с конденсаторами, транзисторами и вакуумными трубками. Когда машина проезжала мимо, лотосмен посмотрел на Юкико красными фасеточными глазами и несколько раз щелкнул шариками мехабака. Хотя рядовых членов Гильдии и называли лотосменами, на самом деле определить их пол было невозможно.

Она все равно послала ему воздушный поцелуй.

Когда моторикша отъехал достаточно далеко, Акихито выпустил руку Юкико и вздохнул.

– Почему ты всегда встаешь у них на пути?

– А почему вы всегда им уступаете дорогу?

– Потому что жизнь здесь лучше, чем жизнь в Кигенской тюрьме, вот почему.

Юкико нахмурилась и отвернулась.

Они пошли дальше, мимо пятиугольных стен здания капитула Гильдии, не произнесли ни слова, проходя по широким арочным пролетам каменного моста, соединяющего покрытые слизью берега Шудзё и Широй. Юкико посмотрела через перила на черную речную воду, увидела внизу мертвую рыбу, которая плыла в вонючей жиже, и двух нищих, пробиравшихся к ней по грязи. В тени, на другой стороне моста, склонился над своим инструментом уличный менестрель, фальшиво напевая о весеннем ветре. Перед ним лежал изношенный коврик с несколькими медяками. Толпа росла, шум на улице усиливался, и сотни голосов, сливаясь, превращались в ровный рокочущий гул.

Юкико и Акихито протиснулись сквозь толпу на просторную и полную суеты Рыночную площадь, которая растянулась на целый квартал. Ее огромное многолюдное пространство было окаймлено фасадами магазинов, торгующих всякой всячиной. Торговцы специями предлагали свои товары рядом с разносчиками мяса и торговцами тканью. Ларьки с едой, лавки с одеждой и травами, святые люди из разных храмов, продающие благословения за медяки, рядом с уличными куртизанками и наемными бандитами. Там и тут выступали уличные артисты, вызывая искреннее восхищение толпы, среди которой, пользуясь моментом, шныряли карманники с напряженными улыбками на лицах. Повсюду толклись продавцы очков с деревянными коробами на шеях, заваленными дешевыми защитными очками. В сточных канавах над чашами для подаяний покачивались нищие, которые пристально следили за грязными голодными детьми и прятали в лохмотьях железные заточки. Здесь и там среди толпы мелькали алые накидки дзин-хаори городских солдат: красные акулы кружили по площади в ожидании крови и раненой плоти.

В центре рынка раскинулась большая площадка из серого кирпича, расположенная на один-два фута ниже уровня улицы. Из земли вздымались четыре колонны из обожженного камня, по одной с каждой стороны света, возвышаясь над беспорядочно движущейся толпой на высоту десяти футов. На каждой колонне висели гроздья обугленных железных наручников. Официально площадка называлась «Алтарь чистоты». Но местные жители называли ее «Пылающие камни».

Четыре гильдийца складывали связки сухого хвороста вокруг северной колонны, сверкая кроваво-красными глазами, и красные отблески отражались на гладкой поверхности механизированных атмоскафандров. Потемневшие элементы на их запястьях соединялись сегментированными трубками с большими резервуарами, закрепленными на спинах. Юкико уставилась на белые накидки дзин-хаори, надетые на металлические оболочки, и на символы кандзи, указывающие на их секту в Гильдии.

– Чистильщики, – выплюнула она.

Мельком она заметила цветное пятно на ступеньках, ведущих к Пылающим камням; небольшая плита из полированного кремня, не более четырех дюймов в высоту. Это была ихай – памятная табличка в память об уходе любимого человека. Найти в Кигене цветы было невозможно, поэтому скорбящий положил у ее основания венок из бумажных цветов. Юкико не могла разобрать имя, высеченное на камне. Когда она вытянула шею, чтобы получше разглядеть надпись, один из чистильщиков поднялся по ступенькам, пнул табличку и раскидал цветы сапогами.

Кусая губы, Юкико смотрела на пепел под почерневшими колоннами, на раздавленные бумажные лепестки, трепещущие на ветру. Сердце ее бешено стучало.

Покачав головой, Акихито прошептал:

– Должно быть, Гильдия поймала еще одного.

По краям площадки собиралась толпа – смесь болезненного любопытства и искреннего фанатизма, молодежь и старики, мужчины и женщины, и дети. Все головы одновременно повернулись, услышав разнесшийся по всей Рыночной площади отчаянный, наполненный страхом крик. Юкико увидела маленькую фигурку в черном, которую тащили через площадь двое чистильщиков. Это была девочка всего на несколько лет моложе нее. Она отбивалась и дрожала, спутанные волосы падали на лицо, а глаза были полны ужаса, когда она пыталась сопротивляться этой холодной механической хватке: кулачок ребенка против горы. Она споткнулась и упала, и на булыжниках осталась кровь, когда Чистильщики снова подняли ее на ноги.

– Нечистая! – раздался крик группки фанатиков из толпы, и площадь ответила эхом: «Нечистая!»

Девушку стянули вниз по ступеням, она рыдала и всхлипывала. Гильдийцы затащили ее на кучу хвороста, прижали спиной к северной колонне Пылающих камней. Как только два чистильщика защелкнули наручники на запястьях девушки, вперед вышел третий и заговорил механическим скрежещущим голосом, который жужжал, будто рой лотосовых мух. Слова выплескивались, как если бы он знал их наизусть – это был отрывок из священной «Книги десяти тысяч дней».

Другой чистильщик шагнул вперед, поджег двойные запалы почерневших устройств на запястьях и отвел их в сторону от толпы.

– Пройди Очищения Путь и ты! – взревел он.

Над Пылающими камнями понеслись одобрительные крики смешавшихся с толпой фанатиков, заглушив взволнованный ропот остальных. Акихито сжал зубы и повернулся спиной к мрачному зрелищу.

– Давай выбираться отсюда.

Юкико попыталась убедить себя, что тошнота и сухость у нее во рту – от ярости, что ноги трясутся – от ярости.

Она пыталась убедить себя в этом, но точно знала, что это не так.

Она посмотрела на Акихито, лицо ее напоминало бескровную маску. Дрожащим голосом она произнесла:

– И вы еще спрашиваете, почему я встаю у них на пути?