Читать книгу Что лучше денег? - Джеймс Хедли Чейз - Страница 4

1.

Домой я вернулся за полночь. Когда отпирал свою комнату, дверь напротив отворилась, и выглянула Рима.

– Привет, – сказала она. – Я уже здесь.

– Я предупреждал, что здесь не ахти как, – сказал я, зажигая свет, – зато дешево.

– Ты это серьезно, о моем голосе?

Я вошел в комнату, оставив дверь нараспашку, и сел на кровать.

– Да, серьезно. Можешь заработать много денег с таким голосом.

– Тысячи певцов подыхают с голоду. – Она пересекла коридор и остановилась в дверях, прислонившись к косяку. – Что я в сравнении с ними? Не лучше ли зарабатывать деньги статисткой?

– Я знаю одного парня, он сможет кое-что для тебя сделать. Завтра поговорю с ним. Он содержит ночной клуб на 10-й улице. Это не очень роскошное заведение, но для начала – ничего.

– Ладно, посмотрим…

Она сказала это так вяло, что я удивленно уставился на нее.

– Ты что, не хочешь стать профессиональной певицей?

– Я готова делать что угодно, лишь бы зарабатывать деньги.

Я сбросил башмаки, давая ей понять, что пора возвращаться в свою комнату, но она продолжала стоять и смотреть на меня своими большими голубыми глазами.

– Я покимарю, пожалуй, – сказал я. – До завтра. Я поговорю с этим парнем.

– Спасибо. – Она все еще не уходила. – Большое спасибо. – Последовала пауза. Затем она сказала: – Мне противно просить тебя, но… не дашь ли мне пять долларов в долг, а то я тяну локш12.

Я снял пиджак и бросил его на стул.

– Так же и я. Вот уже шесть месяцев. Будь проще – не бери в голову. Привыкнешь.

– Я сегодня ничего не ела.

Я начал развязывать галстук.

– Сожалею, но мне нечем поделиться. Иди спать. Во сне забываешь о голоде.

Неожиданно она выпятила грудь и наклонилась ко мне. Не меняя выражения лица, сказала:

– Я должна достать денег. Я проведу с тобой ночь, если ты мне одолжишь бабки13. Потом верну.

Я повесил пиджак в шкаф. Стоя спиной к ней, сказал:

– Оставь. Я же предупредил: я не играю на гитаре14. Канай отсюда.

Услышав, как хлопнула дверь, я дернулся. Затем повернул ключ. Ополоснувшись над жестяным тазом – он вместо умывальника в моей комнате, – я сменил лейкопластырь на царапинах и лег в постель.

Я думал о ней. Первый раз о женщине за долгие месяцы. Как случилось, что она, обладая удивительным голосом, не стала певицей до сих пор? И внешность – то, что надо… Трудно понять – почему?

Вспомнил, как она пела. Вот бы стать импресарио этой девчонки и заработать кучу денег! Почему бы нет, – грезилось мне в темноте. – Много денег! С таким голосом и в хороших руках она могла бы… Выпустить, например, диск… Десять процентов мне от ее капитала – это вполне реальная вещь… Тогда все мои желания легко можно было бы удовлетворить…

Грезы мои оборвало громкое чихание, доносившееся из ее комнаты. Я вспомнил, как она промокла в тот ужасный вечер, когда впервые вошла в бар Расти. Действительно, мы оба потянем локш, если она простудилась и не сможет петь!

Так под ее чихание я незаметно уснул.

На следующее утро, в начале двенадцатого, выйдя из комнаты, я увидел ее в коридоре; она меня ждала.

– Привет. Я слышал, как ты вчера чихала. Простудилась?

– Нет.

В лучах яркого солнца, проникающего в коридор через жалюзи, она выглядела отвратительно. Глаза водянистые, выцветшие. Под глазами грязно-зеленые темные круги. Нос опухший и красный, лицо мертвецки бледно, в каких-то желтых пятнах.

– Пойду поговорю с Вилли Флойдом прямо сейчас. – сказал я. – А ты, пожалуй, отдохни. Видок у тебя, как у драной кошки! В таком виде ты вряд ли понравишься Вилли.

– Со мной все в порядке. – Она вяло провела рукой по лицу. – Дай хотя бы полдоллара на кофе.

– Черт побери, опять за старое! Я же сказал ясно: мне не чем с тобой поделиться!

Лицо ее исказилось. На нее жалко было смотреть.

– Я не ела два дня! Я подохну. Дай мне хоть немного галья15.

– Я на мели, как и ты! – заорал я, теряя терпение. – Постараюсь найти тебе работу. Это все, что я могу, поняла?!

– Я подыхаю с голоду. – Она прислонилась к стене, заламывая руки. – Умоляю, дай мне хоть сколько-нибудь…

Меня пронзила мысль: ведь для того, чтобы она произвела впечатление на Вилли, получила у него работу и кучу денег, десять процентов от которых я хочу иметь, ей нельзя позволять умирать с голоду!

– Достала, черт побери! Хорошо, я дам тебе немного, но только с возвратом.

Вернулся в комнату, открыл ящик комода и нашел полдоллара. Здесь я хранил недельный заработок, который получил накануне от Расти. Вынимая деньги, повернулся к ней спиной, чтобы она не могла видеть, что у меня в ящике. Тщательно задвинул и закрыл его на замок, ключ положил в карман.

Когда она брала деньги, я заметил, как дрожала ее рука.

– Спасибо. Я верну. Честно.

– Думаю, что вернешь. Я едва свожу концы с концами и не могу позволить себе содержать кого-либо, даже если это и ты.

Я вышел из комнаты и запер дверь.

– Я буду у себя, если понадоблюсь. Только схожу в кафе напротив, выпью чашку кофе и вернусь.

– Постарайся привести себя в порядок. Если Вилли захочет встретиться с тобой сегодня вечером,.ты должна быть о'кэй. Петь сможешь?

Она кивнула.

– Могу, не беспокойся.

Вилли я нашел в его кабинете. Перед ним на столе лежала стопка двадцатидолларовых бумажек, которые он пересчитывал, время от времени слюнявя грязный палец.

Он бросил деньги в ящик стола и вопросительно посмотрел:

– Что случилось, Джеф? Почему ты здесь?

– Я нашел девчонку, которая может петь. Ты сойдешь с ума, послушав ее, Вилли! Это то, что тебе надо.

Его круглое одутловатое лицо выразило скуку. Этот толстый, коротенький, лысый человечек с маленьким ртом, маленькими глазками обладал и маленьким умишком.

– Бабы, умеющие или не умеющие петь, меня совершенно не интересуют. Я могу иметь их пачками, если захочу. Но я не хочу. Когда ты собираешься играть у меня? Пора бы тебе поумнеть, Джеф. Продуваешь жизнь даром.

– Не беспокойся обо мне. Я то, что я есть. Лучше послушай эту девчонку, Вилли. Это недорого тебе обойдется. Вполне возможно, сорвешь большой куш. У нее есть голос, она хорошенькая. Твои вшивые клиенты проглотят свои языки в экстазе. Это будет сенсация!

Он вынул сигару из кармана, откусил конец и выплюнул его через всю комнату.

– Не думал, что ты волочишься за бабами.

– А я и не волочусь. Это мой бизнес. Я разговариваю с тобой как ее импресарио. Давай, приведу ее сегодня вечером. Еще раз повторяю, тебе это не будет стоить ни гроша. Я хочу, чтобы ты ее выслушал. А затем мы поговорим.

Он пожал своими рыхлыми плечами.

– Хорошо! Но я ничего не обещаю. Если она то, что ты говоришь, я, возможно, найду для нее что-нибудь.

– Она лучше, увидишь. До вечера.

Я пошел прямо к себе. Настало время сказать Риме, что я ее импресарио. Пока мы не подпишем с ней контракт, представлять ее Вилли не стану. Я не дурак, чтобы позволить сорвать куш кому-нибудь половчее.

Стремительно, перешагивая через три ступеньки, поднялся к ней в комнату.

Служанка Кэрри перестилала постель. Римы не было.

– Где мисс Маршалл? – спросил я, остановившись в дверях.

– Она съехала полчаса назад.

– Съехала? Уехала совсем?

– Да, уехала.

Я почувствовал, что меня предали.

– Она ничего мне не оставила? Не сказала, куда уехала?

– Нет. Ничего не оставила и ничего не сказала.

– Она рассчиталась полностью, Кэрри? Кэрри усмехнулась. Мысль, что кто-то сможет

провести мадам Миллард и покинуть ее апартаменты, не оплатив счет, позабавила ее.

– Она заплатила.

– Сколько?

– Два доллара.

Я сделал медленный и глубокий вдох. Ловко же меня провели с этой комедией вокруг полдоллара взаймы! Должно быть, у нее были деньги, когда она говорила: «Я подыхаю с голоду!» Ловко!

Я подошел к двери своей комнаты, вынул из кармана ключ, вставил в замок и хотел открыть. Ключ не поворачивался. Нажал – и дверь распахнулась. Она не была заперта! Но я помню, что закрыл ее на замок, когда отправился к Вилли. А сейчас она открыта…

Предчувствие беды охватило меня. Я бросился к столу, где держал свои деньги. Ящик тоже был отперт. И тридцать долларов – мой недельный заработок – исчезли.

2.

Следующая неделя была голодной. Раза два в день, правда, меня кормил Расти, но на сигареты не давал. Мадам Миллард любезно согласилась оставить комнату за мной в долг, тем более что я пообещал заплатить на следующей неделе несколько больше обычного. Кое-как я прожил эти семь дней, не переставая думать о Риме. Я успокаивал себя мыслью, что, если найду ее, она запомнит меня надолго. Одно огорчало – мечты о бизнесе импресарио рухнули. Но недели через две я забыл об этом, погрузившись в монотонность моей никчемной жизни.

Однажды, приблизительно месяц спустя, Расти попросил меня съездить в Голливуд и забрать неоновую вывеску, которую он заказал для своего заведения. Он дал мне свою машину и пару долларов за услуги.

Лучшего занятия у меня не было, и я охотно согласился. Забрав стекляшки и погрузив их на заднее сиденье видавшего вида «олдсмобиля», я решил прокатиться по территории киностудии.

Риму я увидел на улице, у входа в студию Парамаунт: она спорила с вахтером, видимо, не пропускавшим ее. Я сразу же узнал эту серебряную головку. На ней были черные в обтяжку джинсы, красная рубашка и красные балетные туфельки. Выглядела она неухоженно, неряшливо.

Я поставил машину на свободное место между «бьюиком» и «кадиллаком» и направился к ней. В этот момент вахтер захлопнул дверь, Рима повернулась и оказалась лицом к лицу со мной, но меня не заметила, настоль ко была поглощена своими мыслями.

Вдруг до нее дошло, она резко остановилась и уставилась на меня. Узнав, покраснела и попыталась бежать. В панике оглянулась по сторонам – бежать некуда. Тогда она попыталась оттолкнуть меня.

– Привет, – сказал я. – А я тебя как раз ищу.

– Привет.

Я сделал шаг вперед, чтобы успеть схватить ее, если она снова вздумает бежать.

– Ты должна мне тридцать долларов, – сказал я и улыбнулся.

– Это что… шутка? – Ее холодные голубые глаза бегали по сторонам. – Так много? За что?

– Тридцать долларов, которые ты у меня украла, – уточнил я. – Давай, гони, детка. Не то отправимся в полицейский участок, там разберутся.

– Я у тебя ничего не брала. Только полдоллара в долг.

Я крепко сжал ее тонкую руку чуть повыше локтя.

– Пошли. И не устраивай сцен. Я намного сильнее тебя. Идем в участок, там разберутся, кто лжет.

Она сделала слабую попытку освободиться. Но мои пальцы крепче сдавили ее руку, она смогла лишь дернуть плечом. Я потащил ее к «олдсмобилю». Открыв дверцу машины, втолкнул ее внутрь и сел рядом.

Когда я нажал на стартер, она с ноткой интереса в голосе спросила:

– Это твоя?

– Нет, детка, одолжил. Я тяну локш. Но больше не намерен, потому что получу от тебя свои денежки. Надеюсь, у тебя все в порядке с тех пор, как ты убежала?

Сморщив нос, она подпрыгнула на сиденье.

– Что хорошего, когда с бородой16?

– Вот и отлично. Посидишь немного в тюрьме – это пойдет тебе на пользу. Кстати, и питание бесплатное.

– Ты этого не сделаешь.

– Сделаю, если ты не отдашь мне деньги.

– Сожалею, – она повернулась, выпятив грудь, и положила свою руку на мою, – но у меня нет денег. Я верну, как только будут, клянусь.

– Не нужно мне твоих клятв. Верни деньги, и все.

– Я не могу сейчас. Я их потратила.

– Давай свой кошелек.

Она прижала к себе маленькую потрепанную сумочку.

– Нет!

Я свернул к обочине и остановился.

– Ты слышала, что я сказал. Давай свой кошелек или отведу тебя в ближайший полицейский участок.

Она лишь смотрела на меня блестящими большими голубыми глазами.

– Оставь меня. У меня нет денег. Я потратила все.

– Слушай, детка. Это меня не волнует. Гони свой кошелек или будешь разговаривать с полицейским!

– Ты пожалеешь. Запомни это. Я злопамятна.

– Мне наплевать на твою память. Гони кошелек!

Она швырнула сумочку мне на колени.

В ней оказалось пять долларов и восемь центов, пачка сигарет, ключ от квартиры и грязный носовой платок.

Я взял деньги, сунул их в карман, закрыл сумочку и швырнул ей обратно.

Она поймала ее и спокойно сказала:

– Этого я не забуду никогда.

– Вот и прекрасно, – сказал я. – Научишься, как воровать впредь. Где ты живешь?

Лицо ее стало мрачным и словно застыло, а в голосе звякнул металл, когда она ответила, что живет недалеко.

– Поедем к тебе.

Вскоре я подкатил к дому, еще грязнее и непригляднее, чем тот, в котором жил сам. Мы вышли из машины.

– Ты переедешь жить ко мне, детка, – обратился я к ней. – Будешь зарабатывать деньги пением, чтобы вернуть мне украденное. Отныне я твой импресарио, и ты будешь платить мне 10 процентов от того, что заработаешь. Мы заключим договор, но сначала ты пойдешь и заберешь свои манатки отсюда.

– Я никогда не заработаю ни шиша своим пением…

– Оставь это мне, – отрезал я. – Ты будешь делать то, что я скажу, или отправишься в тюрьму. Подумай-ка об этом хорошенько, да побыстрей.

– Тебе лучше отпустить меня… Никогда я не заработаю ничего пением.

– Ты идешь со мной или в тюрьму?

Она пристально смотрела на меня какое-то мгновение. Ненависть и бессилие были в ее взгляде, но это меня не беспокоило. Я был хозяин положения – пусть бесится, сколько пожелает. Она вернет мне мои деньги.

Наконец, пожав плечами, она сказала:

– Хорошо, я пойду с тобой.

Для того чтобы собраться, ей не понадобилось много времени. Мне же пришлось расстаться с четырьмя долларами, чтобы заплатить за ее комнату. Мы вернулись ко мне.

Комната, из которой она убежала, до сих пор оставалась свободной. Пока она распаковывалась, я составил договор из подобающих, как мне казалось, для него казенных фраз и оборотов – бессмысленных, но производивших впечатление и утверждающих меня в качестве импресарио с 10-процентным гонораром!

С этим договором я вошел в ее комнату.

– Подпиши здесь, – я ткнул пальцем.

– Я ничего подписывать не буду, – сказала она упрямо.

– Подписывай или пошли в участок.

На мгновение в ее глазах блеснула ненависть, но она все же подписала.

– О'кэй, – сказал я, убирая бумагу в карман. – Сегодня вечером мы идем в «Голубую розу», и ты будешь петь. Ты будешь петь, как никогда, и мы заключим контракт на 75 долларов в неделю. Я получу 10 процентов от этой суммы и свои 30 долларов, которые ты должна мне. Сначала поработаешь на меня, детка, а потом и на себя.

– Я ничего не заработаю, вот увидишь.

– В чем дело? – Я уставился на нее. – С таким голосом ты завоюешь мир.

Она зажгла сигарету и глубоко затянулась. Внезапно став вялой и апатичной, тяжело плюхнулась в кресло.

– О'кэй, как скажешь.

– Что ты собираешься одеть?

Сделав усилие, она поднялась, подошла к шкафу и открыла его. У нее было только одно платье, так что выбирать не приходилось. Но я знал, что в «Голубой розе» вечно царит полумрак, так что дело не в одежде.

– У тебя нет чего-нибудь пожевать? – спросила она, вновь плюхаясь в кресло. – Я не ела весь день.

– Одно у тебя на уме – еда. Наешься, когда получишь работу, не раньше. Что ты сделала с деньгами, которые украла у меня?

– Я жила на них. – Ее лицо вновь приняло упрямое выражение. – Как бы иначе я протянула этот месяц?

– Ты что, нигде не работала?

– Работала, когда могла.

Я попытался расспросить ее о том, как она жила до того, как мы впервые встретились.

– Как ты нарвалась на этого наркоту Вильбера?

– Он имел деньги и не был таким жмотом, как ты.

Я сел на кровать:

– Где он брал их?

– Не знаю, я его не спрашивала. У него был даже «паккард», и мы частенько удирали на нем от легавых.

– А когда он попал в неприятности, ты удрала от него?

Она засунула руку за вырез кофточки и расстегнула лифчик.

– Ну и что? Легавые гнались за ним. Мое-то какое дело? Поэтому я слиняла17.

– Это случилось в Нью-Йорке?

– Да.

– Как ты оказалась здесь? Ее глаза сузились.

– У меня были деньги. Что еще?

– Клянусь: ты сперла их у него, как потом у меня!

– Все равно, – равнодушно ответила она, – думай как хочешь.

– Что ты собираешься петь сегодня? Лучше начнем с «Тела и души». А что на «бис»?

– Ты еще думаешь, что будет «бис»? – пробормотала она тупо.

Я еле сдержался, чтобы не ударить ее.

– Выберем что-нибудь знакомое. Ты знаешь «Не могу любить человека»?

– Да.

То, что надо. В ее исполнении эта вещь потрясет их.

– Прекрасно. Я скоро вернусь, а ты пока соберись. Буду через час.

Выходя из ее комнаты, я вынул ключ.

– Закрою тебя, чтобы не было соблазна смыться, детка.

– Я не убегу.

– Я позабочусь об этом, – ответил я, запирая дверь.

Доставив неоновые стекляшки Расти, я предупредил его, что не буду сегодня вечером.

Он посмотрел на меня и, словно что-то с трудом обдумывая, почесал затылок.

– Джеф, пора нам поговорить. Твоя игра здесь никому, как оказалось, не нужна. Я не могу больше платить тебе 30 долларов в неделю. Подумай хорошенько и вернись домой. Твоя жизнь здесь – пустое. В любом случае – на меня больше не рассчитывай. Я покупаю музыкальный автомат, и эта неделя для тебя последняя.

В ответ я усмехнулся:

– О'кэй, Расти. Я знаю, что ты желаешь мне добра, но домой не вернусь. Скоро я приеду к тебе в собственном «кадиллаке».

Потеря 30 долларов в неделю не встревожила меня. Я был уверен, что Рима скоро загребет кучу денег. С таким голосом не может быть осечки. Это несомненно.

Затем позвонил Вилли Флойду и сказал, что буду у него с Римой около половины девятого. Он равнодушно бросил: «Хорошо».

Я вернулся, отпер ее комнату и вошел. Она спала на кровати. Времени было достаточно, и я решил дать ей еще поспать. Побрился у себя, надел чистую рубашку. Много времени потратил на чистку и глажение смокинга. Дни его были сочтены, но что делать? Пока мы еще не заработали кучи денег, чтобы приобрести подходящий.

В четверть девятого я разбудил ее:

– О'кэй, лаура18. Поднимайся. В твоем распоряжении полчаса.

Она выглядела ужасно разбитой, и я видел, с каким трудом она поднимается с постели.

Может быть, она в самом деле голодна? В таком состоянии нельзя выступать.

– Я пошлю Кэрри за бутербродами. Она успеет сходить, пока ты одеваешься.

– Мне все равно.

Ее безразличие стало вызывать у меня беспокойство. Я вышел, когда она начала снимать джинсы. Спустился вниз и увидел Кэрри в дверях – она дышала свежим воздухом.

Я попросил ее принести бутерброд с куриной котлетой.

Через десять минут она принесла бумажный пакет с бутербродами из ближайшего кафетерия. Я взял его и пошел к Риме.

Она уже оделась и сидела перед зеркалом. Я кинул ей на колени пакет, но она сбросила его с отвращением.

– Я ничего не хочу.

– Черт побери!..

Я схватил ее за руку, рывком поднял на ноги и как следует тряхнул.

– Ешь. Ты собираешься петь сегодня! Это твой шанс. Ешь, черт тебя побери! Ты постоянно скулишь, что голодна. Ешь, поторапливайся!

Она подняла пакет, вынула бутерброд и вяло начала жевать. Добравшись до котлеты, она вдруг отшвырнула его.

– Не могу больше, меня сейчас вырвет.

Я поднял бутерброд и, дожевывая его, сказал:

– Ты утомляешь меня. Порой мне кажется, лучше бы я никогда тебя не встречал. Ладно, пошли. Вилли уже ждет нас.

Я встал и оглядел ее. Выглядела она как мертвец – бледная с огромными синими кругами под глазами. Несмотря на это, было в ней что-то по-своему привлекательное и даже волнующее.

Мы спустились по лестнице и вышли на улицу. Ночь была душная, жаркая. В кромешной темноте переулка она прижалась ко мне, и я почувствовал, как она дрожит.

– Что с тобой происходит? – спросил я резко. – Тебе холодно? В чем дело?

– Так, ничего.

Мы поймали мотор и добрались до 10-й улицы. Машина несколько раз резко поворачивала, и всякий раз я ощущал, как сильно она дрожит, когда ее прижимало ко мне. Это все больше беспокоило меня.

.Вдруг она громко чихнула.

– Ты прекрати это! – заорал я на нее. – Тебе петь сегодня!

– Мне все равно.

Я готов был убежать, куда глаза глядят, но ее голос… О, я помнил его… А вдруг она начнет чихать у Вилли? Все полетит к чертовой матери!

– У тебя все в порядке? – с тревогой спрашивал я ее. – Сможешь петь?

– Оставь меня… Все в порядке.

«Голубая роза» была полна обычными посетителями: близкими к успеху дельцами, сателлитами настоящих бизнесменов, «ночными бабочками»19 «экстра»20 из Голливуда, гориллами21 и гангстерами – все вместе дружно предавались блаженству вечернего отдыха после дневной суеты и напряжения. Джаз-банд выстукивал быстрый, четкий ритм и ужасно гремел, что, однако, никому не мешало.

Сновали взмокшие официанты в тяжелой, спертой атмосфере сигаретного дыма, запахов кухни, духов, алкоголя и пота. Все покрывал полумрак.

Я подталкивал Риму, пока мы не добрались до кабинета Вилли. Постучал, открыл дверь и впихнул ее внутрь.

Билли сидел, развалившись в кресле, ноги на столе и чистил ногти перочинным ножичком. Он посмотрел на нас равнодушно.

– Привет, Вилли, – сказал я. – Вот и мы. Это Рима Маршалл.

Вилли взглянул на нее и кивнул. Его маленькие глазки скользнули по ее фигурке, он ухмыльнулся.

– Когда мы сможем начать? – спросил я. Он пожал плечами.

– Да все равно. Хоть сейчас. – Он убрал ноги со стола. – Ты уверен, что она сможет? Что-то вид ее меня не щекочет.

С неожиданным напором Рима ляпнула:

– Я не напрашивалась сюда…

– Заткнись, – перебил я. – Разберемся. – Повернувшись к Вилли, ответил:

– Защекочет. но это будет стоить большие башли22.

Вилли рассмеялся:

– Пацан! Чтобы я платил башли, меня нужно действительно защекотать! Пойдем, послушаем, что она может.

Мы вошли в кабак и остановились в полумраке возле джаз-банда, ожидая, когда он прекратит играть. Вилли взобрался на эстраду, сказал парням, чтобы они передохнули, и объявил выход Римы. Сделал он это просто: выступит крошка, которая хочет спеть для вас пару песенок. Затем махнул нам рукой.

– Как можно громче, – обратился я к Риме, устраиваясь у пианино. Большинство не обратило на нас никакого внимания, все продолжали болтать.

Мне было на это наплевать. Я знал, как только она откроет рот и из него выйдут первые звуки серебряного колокола, они все заглохнут.

Вилли стоял рядом со мной, нахмурившись. Он, не переставая, разглядывал Риму. Она, видно, чем-то его беспокоила.

Рима совершенно равнодушно взирала на повисший в полумраке густой чад. Она была абсолютно спокойна.

Я начал играть.

Первые звуки были высокие, чистые, звонкие. Шесть-семь тактов она исполнила профессионально. Мелодия выдержана великолепно. Чистое серебро и четкий ритм.

Я напряженно следил за ней. И вдруг это началось… Лицо ее внезапно посерело. Голос фальшиво задрожал, она сбилась. Словно поперхнувшись, прекратила петь и начала чихать. Согнувшись и закрыв лицо руками, она громко чихала, тело ее сотрясалось.

В зале наступила громовая тишина, слышно было только, как она чихает. Затем появился и стал нарастать гул голосов.

Я перестал играть. Противные мурашки поползли у меня по спине. Откуда-то издалека я услышал, как Вилли орал на меня:

– Вон отсюда! Как ты посмел привести ко мне эту вонючую наркоту? Вон, ты слышишь?!