Читать книгу Президент пропал - Джеймс Паттерсон, Джеймс Паттерсон, Marshall Karp - Страница 9

Спикер Роудс уходит, а я еще некоторое время смотрю на закрытую дверь. Сам не знаю, чего я от него ждал. Старого доброго патриотизма? Чувства ответственности? Капельки веры в президента?

Ну-ну, мечтать не вредно. В меня больше не верят. Просто невыгодно стало. Людей поощряют двигаться в ином направлении.

Итак, Роудс возвращается в свой угол, чтобы возглавить армию, которой даже толком не управляет. Его собственный кокус дергается от малейшего щебета в соцсетях. Порой и моя партия немногим лучше. Сегодня поддерживать демократию значит вестись на сиюминутные блага «Твиттера», «Снэпчата», «Фейсбука» и круглосуточных новостных циклов. Современные технологии мы используем, чтобы вернуться к примитивному виду человеческих отношений. СМИ знают, что продается хорошо: конфликты и разногласия. Сегодня проще поддаться гневу, а не искать ответы, проще негодовать, чем думать; эмоции оттеняют логику. Ханжеские и ядовитые остроты выдают за откровенный разговор, а спокойные взвешенные ответы кажутся затасканными и неискренними. Вспоминается старый политический анекдот: «Почему вы с ходу отталкиваете людей? – Помогает экономить время».

Сегодня даже правду от лжи отличить очень непросто, потому что грань между ними с каждым днем размывается все сильней.

Нам не выжить без свободной прессы, которая умеет соблюсти эту тонкую грань и следовать за фактами, куда бы они ни вели. Однако мир давит на журналистов, по крайней мере на тех, кто освещает политику, заставляет действовать ровно наоборот: пользуясь данной им властью, СМИ раздувают из мухи слона, цепляются к малозначительным промахам любых политиков, даже честных и деятельных.

Возникает «ложная равнозначность». Если выставляешь на свет слона в одном политике или партии, то надо срочно отыскать муху в противоположном лагере и раздуть из нее слона, чтобы тебя не обвинили в предвзятости. Тем более что «слоны» приносят определенную выгоду: сюжетам дают больше времени в вечерних новостях, в «Твиттере» тебя цитируют миллионы, и есть чем заполнить время в ток-шоу. Но когда мух не отличить от слонов, компании и правительства уделяют слишком мало времени и сил тому, что по-настоящему важно людям. И даже если мы беремся за дело, нас глушит очередная сенсация.

Однако за все приходится платить. Растут разногласия и недовольство, принимаются не те решения, упускаются возможности. Все больше политиков плывет по течению, ведь у них нет стимула для свершений; они раздувают пламя ненависти и гнева, хотя должны бы его гасить. Все понимают: так нельзя… Увы, сиюминутные выгоды соблазнительны, и мы предпочитаем верить, что наша конституция, общественные институты, верховенство закона и права выдержат любую напасть, а наши свободы и образ жизни не пострадают.

Я пошел в президенты, чтобы разорвать этот порочный круг. И по-прежнему надеюсь на успех, хотя сейчас мне надо разобраться с врагом у ворот.

Входит Джо-Энн.

– Пришли Дэнни и Алекс.

Джо-Энн раньше работала у губернатора Северной Каролины, которого я сменил. Она тогда впечатлила меня тем, как умело сопровождала передачу полномочий. Все ее боялись. Меня предупреждали: не нанимай ее, она из «этих», из оппозиции. Но сама Джо-Энн сказала мне тогда: «Господин губернатор, я недавно развелась, у меня двое детей в средней школе, и я на мели. Я не опаздываю, больничные не беру, печатаю быстрее, чем вы можете диктовать, а если станете вести себя как кретин, я первая вам об этом сообщу». С тех пор она всегда со мной. Ее старший ребенок недавно поступил на работу в Министерство финансов.

– Господин президент, – приветствует меня Дэнни Эйкерс, юрисконсульт Белого дома. В округе Уилкс, что в Северной Каролине, мы были соседями, вместе росли в крохотном городке площадью в одну квадратную милю, ютившемся между шоссе и единственным дорожным знаком. Вместе купались на речке, рыбачили, катались на скейтах, гоняли мяч и охотились. Учили друг друга завязывать галстук, прилаживать леску к удочке и подавать крученый. Вместе мы прошли через все – от начальной школы до университета Северной Каролины. Даже в армию вместе пошли, записались в рейнджеры. И только в «Буре в пустыне» я участвовал без него: Дэнни не откомандировали в отряд «Браво», как меня, и он не воевал в Ираке.

Потом, когда я, оправившись от ран, пытался – безуспешно – начать бейсбольную карьеру, Дэнни вернулся на юрфак университета. И именно он познакомил меня с третьекурсницей Рейчел Карсон, когда я сам поступил туда учиться.

– Господин президент… – По Алексу Тримблу сразу скажешь – агент Секретной службы. Грудь колесом, короткая стрижка; чувством юмора не блещет, зато на удивление прямой и сильный; охраной руководит эффективно и ответственно, как военными операциями.

– Присаживайтесь. – Мне бы вернуться за стол, но я сажусь на диван.

– Господин президент, – начинает Дэнни, – мой меморандум к статье три тысячи пятьдесят шестой восемнадцатого раздела. – Вручает мне документ. – Вам длинную или короткую версию? – спрашивает он, хотя ответ знает заранее.

– Короткую. – Меньше всего сейчас хочется читать юридическую писанину. Нисколько не сомневаюсь, что меморандум подготовили тщательно. Прокурором я обожал сражения в залах суда, но Дэнни – истинный правовед: кайфует, штудируя последние решения Верховного суда, оспаривает нюансы права и ценит письменное слово. Когда я стал губернатором, он закрыл собственную фирму и пошел ко мне юрисконсультом. С обязанностями справлялся отлично, но потом тогдашний президент назначил его в Апелляционный суд четвертого округа США. Свою работу там Дэнни обожал и мог бы счастливо трудиться до конца жизни, если б я не стал президентом и не позвал его к себе снова. – Скажи просто, что мне можно, а чего нельзя.

Дэнни подмигивает.

– По закону, от охраны отказываться нельзя. Однако есть прецедент: можно отказаться временно, воспользовавшись правом на уединение.

Алекс Тримбл смотрит на меня тяжелым взглядом. Эту тему я с ним обсуждал ранее, так что он не удивлен.

– Господин президент, – произносит Алекс, – при всем уважении, вы ведь несерьезно?

– Серьезнее некуда.

– Но ведь не сейчас же…

– Решено.

– Можно расширить защитный периметр, – предлагает Алекс. – Или выслать группу вперед вас.

– Нет.

Алекс стискивает подлокотники кресла, слегка приоткрыв рот.

– Хочу на минутку остаться наедине со своим юрисконсультом, – прошу я.

– Господин президент, не надо, прошу вас…

– Алекс, оставь нас с Дэнни на минутку.

Тяжело вздохнув и покачивая головой, тот выходит.

Дэнни оглядывается на дверь, желая убедиться, что он и вправду ушел. Потом оборачивается ко мне.

– Сынок, да ты безумнее мартовского зайца, – пародирует он мою маму, вспомнив ее любимую присказку. Он помнит их все, не хуже моего. Родители Дэнни – хорошие, работящие люди – дома бывали нечасто. Отец работал на грузоперевозках и надолго уезжал, а мать трудилась в ночную смену на местном заводе.

Мой отец преподавал математику в старших классах и погиб в автокатастрофе, когда мне было четыре. Мы с матерью жили на пособие и то, что ей удавалось заработать официанткой в закусочной «У Кудрявого Рея» недалеко от Миллерс-Крик. Зато ночевала она дома и помогала Эйкерсам с Дэнни. Мать любила его как родного, а он у нас проводил времени не меньше, чем со своими.

Обычно стоит ему напомнить о детстве, как я улыбаюсь. Однако сейчас я лишь подаюсь вперед и потираю ладони.

– Так ты расскажешь мне, что происходит? – начинает Дэнни. – А то я уже с ума схожу.

Почувствуй себя в моей шкуре!.. Дэнни умеет меня успокаивать. Став президентом, в нем и в Рейчел я находил утешение в трудные минуты. Поднимаю на него взгляд.

– Мы сейчас не форель ловим в Гарден-Крик.

– Славно. Ты и под страхом смерти не смог бы как следует забросить удочку.

И снова я не улыбаюсь.

– Эй. – Дэнни пересаживается на диван и шутливо бьет меня по коленке. – Ты же не в одиночку все будешь разруливать. Я с тобой. Я всегда был рядом, во все времена. И всегда буду.

– Да… знаю. Знаю.

– Дело не в импичменте – это само собой разрешится… Так в чем? Лестер Роудс? Да он такой тупой, что не сумеет слить мочу из ботинка, даже если ему дадут инструкцию.

Дэнни достал из нафталина еще одну коронную фразу мамы Лил. Напоминая о ней, он напоминает и о ее силе. Когда погиб папа, мама держала меня в черном теле – не хуже иного сержанта-инструктора. Лупила меня по башке за грамматические ошибки и просторечия, обещала шкуру с меня спустить, если не поступлю в колледж. Рано утром уходила на работу, а возвращаясь, приносила два пенопластовых контейнера еды – ужин для меня и Дэнни. Потом садилась проверять наши уроки, расспрашивая, как прошел день в школе, а я массировал ей ноги. Мама любила повторять: «Вы, мальчики, не настолько богаты, чтобы плохо учиться».

– Дело в другом, да? – спрашивает Дэнни. – В том, о чем мне нельзя рассказывать, из-за чего ты в последние две недели перекроил половину рабочего графика? Из-за чего так живо заинтересовался военным положением, habeas corpus и контролем цен? Из-за чего молчишь как рыба, когда тебя спрашивают о Сулимане Чиндоруке и Алжире, и пока Лестер Роудс вышибает из тебя дух?

– Да, – говорю. – Все из-за этого.

– Ясно. Насколько все плохо по шкале от одного до десяти?

– Тысяча.

– Боже! И ты просишь спустить тебя с поводка? Должен сказать: мысль просто ужасная.

Может, и так, но лучше идей нет.

– Ты напуган, – замечает Дэнни.

– Да уж, напуган.

Некоторое время сидим молча.

– Знаешь, когда я последний раз видел тебя таким напуганным?

– Когда в Огайо за меня отдали больше двухсот семидесяти электоральных голосов?

– Нет.

– Когда узнал, что отряд «Браво» отправляют в бой?

– Нет, сэр.

Я приглядываюсь к Дэнни.

– Когда мы выходили из автобуса в Форт-Беннинге, – говорит он. – Сержант Мелтон кричал: «Где эти Е-четыре? Где эти мажоры и спиногрызы?» Мы еще из салона не выбрались, а он уже точил нож на вчерашних студентов, которые начинали службу в офицерском чине и с повышенным жалованьем.

– Помню, – хихикнув, говорю я.

– Ну вот. И как он муштровал нас до потери пульса, тоже помнишь? Никогда не забуду выражение твоего лица, когда мы шли на выход из автобуса. У меня, наверное, было такое же. Тряслись мы, как мыши в змеином логове. А помнишь, как ты повел себя?

– Штаны обмочил?

Дэнни смотрит на меня прямо.

– Неужели забыл, рейнджер?

– Чесслово.

– Ты пошел вперед меня.

– Правда?

– Правда-правда. Я-то сидел у прохода, а ты – у окна, и мне было выходить первым. Но когда сержант заорал, ты локтем отпихнул меня в сторону, чтобы выйти раньше. Страх страхом, однако ты инстинктивно решил защитить меня.

– Ха… – Совсем этого не помню.

Дэнни хлопает меня по ноге.

– Так что можете бояться сколько угодно, президент Данкан, – говорит он. – Но свою судьбу я вверяю вам.