Читать книгу Горшок золота - Джеймз Стивенз - Страница 8

Лепрекон, возникши в сосновом бору назавтра, увидел чуть поодаль от домика двоих детей. Вскинул раскрытую правую ладонь над головой (таково приветствие и у дивных, и у гэлов), а затем пошел бы себе дальше, однако замер – его вдруг посетила некая мысль. Присев перед детьми, он долго смотрел на них, а дети – на него. Наконец лепрекон обратился к мальчику:

– Как твое имя, а вик виг О?[16]

– Шемас Бег[17], достопочтенный, – ответил мальчик.

– Маловатое имя, – отозвался лепрекон.

– Так меня зовет мать, достопочтенный, – отбрил его мальчик.

– А как тебя зовет отец? – последовал вопрос.

– Шемас Эоган Мэлдуйн О’Карбайл Мак ан Дройд.

– Великоватое имя[18], – произнес лепрекон, а затем обратился к девочке: – А тебя как зовут, а кайлинь виг О?[19]

– Бригид Бег, достопочтенный.

– А отец тебя как зовет?

– Он меня вообще не зовет, достопочтенный.

– Ну что ж, Шемаси́н и Бриди́н[20], славные малыши, вы мне очень любы. Чтоб вам здоровья, покуда не приду я повидать вас вновь.

И удалился лепрекон той же дорогой, какой явился. Пока шел, подпрыгивал да пальцами потрескивал, а иногда сучил нога об ногу.

– Славный лепрекон, – молвил Шемас.

– И мне понравился, – сказала Бригид.

– Слушай, – проговорил Шемас, – давай я буду лепрекон, а ты – двумя детьми, и я спрошу у тебя, как вас звать.

Сказано – сделано.

Назавтра лепрекон явился опять. Сел рядом с детьми и, как и в первый раз, сколько-то помолчал.

– Ты не спросишь, как нас звать, достопочтенный? – поинтересовался Шемас.

Его сестра застенчиво разгладила платьице.

– Меня, достопочтенный, звать Бригид Бег, – проговорила она.

– Доводилось ли вам играть в «камешки»?[21] – спросил лепрекон.

– Нет, достопочтенный, – ответил Шемас.

– Я вас научу, как играть в «камешки», – сказал лепрекон, подобрал несколько шишек и обучил детей той игре.

– А доводилось ли вам играть в «шапки-салки»?[22]

– Нет, достопочтенный, – ответил Шемас.

– А доводилось ли вам играть в «Я делаю гвозди из своего ри-ро-радди-о, я могу наделать гвоздей из своих ри-ро-рей»?[23]

– Нет, достопочтенный, – ответил Шемас.

– Это славная игра, – заметил лепрекон, – как и «шапка-на-спинке»[24], и «двадцать четыре ярда на козлином хвостике», и «города», и «освобождение пленных», и чехарда. Я вас научу им всем, – сказал лепрекон, – а еще покажу, как играть в ножички, и в «ямки», и в «сторожей-разбойников». Лучше всего начинать с чехарды, вот ей я вас сейчас же и научу. Пригнись вот так, Бридин, а ты, Шемас, пригнись так же, но подальше. Теперь я прыгну через спину Бридин, пробегусь и прыгну через спину Шемасина – вот эдак, а затем побегу вперед и пригнусь. Теперь, Бридин, ты прыгай через брата, потом прыгай через меня, а затем беги подальше и снова вставай да пригибайся. Вот и твоя очередь, Шемас, – ты прыгай через меня, а затем через сестру и беги подальше, пригибайся, и буду прыгать я.

– Отличная игра, достопочтенный, – сказал Шемас.

– Так и есть, а вик киг[25], – голову прячь, – сказал лепрекон. – Добрый прыжок, лучше и не прыгнешь, Шемас.

– Я уже умею прыгать лучше Бригид, – отозвался Шемас, – и буду прыгать лучше твоего, когда сноровки наберусь, – прячь голову, достопочтенный.

Почти не заметив, они миновали кромку леса и уже заигрались на суровой пустоши, загроможденной здоровенными серыми валунами. Дальше этой пустоши ничего не было видно: за нею вдали к горизонту вздымалась заросшая вереском гора. Вокруг пустоши росла потрепанная живая изгородь из ежевики да торчала длинными пучками там и сям жесткая дикая трава. В углу же высилось раскидистое коренастое дерево, и дети с лепреконом, играя, оказывались все ближе и ближе к тому дереву. Лепрекон пригнулся совсем рядом с ним. Шемас разбежался, прыгнул – и соскользнул в нору рядом со стволом. А следом и Бригид разбежалась, прыгнула – и соскользнула в ту же нору.

– Ахти мне! – сказала Бригид, исчезая из виду.

Лепрекон щелкнул пальцами, посучил ногами – и, нырнув в ту же нору, тоже исчез из виду.

Минул час, когда дети обычно возвращались домой, и Тощая Женщина из Иниш Маграта немного забеспокоилась. Никогда прежде не бывало такого, чтоб дети опаздывали к обеду. Одного из двоих чад она не выносила на дух – свое, но уже забыла, который из них ее ребенок, а поскольку одного она любила, приходилось любить обоих – по опаске: ошибешься еще да отчитаешь того ребенка, к какому сердце втайне стремится. А потому тревожилась она за обоих поровну.

Позади осталось время обеда, час ужина пришел, а дети – нет. Вновь и вновь выбиралась Тощая Женщина к темным соснам и звала детей, пока не осипла совсем, аж перестала слышать себя, даже когда вопила. Вечер износился до ночи, и Тощая Женщина, поджидая прихода Философа, осмыслила положение. Муж не явился, дети не явились, лепрекон, как договаривались, не вернулся… И тут ее осенило. Лепрекон украл ее детей! Она объявила месть лепреконам – такую, что потрясет род людской. В самом разгаре ее исступления меж деревьями показался Философ, вошел в дом.

Тощая Женщина кинулась навстречу…

– Муж, – сказала она, – лепреконы Горт на Клока Моры похитили наших детей.

На миг Философ вперил в нее взгляд.

– Похищение детей, – произнес он, – многовековое излюбленное занятие дивных, цыган и разбойников с Востока. Обыкновенно порядок таков: напасть на человека и держать в плену ради выкупа. Если выкуп не заплачен, узнику, бывает, отрезают ухо или палец и доставляют заинтересованной стороне – с заявлением, что через неделю последует рука или нога, если не возникнут подобающие договоренности.

– Ты отдаешь себе отчет, – пылко спросила Тощая Женщина, – что украли твоих детей?

– Не отдаю, – сказал Философ. – Этому порядку, однако, дивные следуют редко: обычно крадут они не ради выкупа, а из любви к воровству или же ради каких-то других смутных и, возможно, практических целей, жертву держат у себя в цитаделях или дунах, пока с излиянием времени не позабудет жертва своих истоков и не сделается мирным обитателем дивной страны. Кража людей ни в коей мере не ограничивается родом людским либо же народом дивным.

– Чудовище, – произнесла басовито Тощая Женщина, – будешь ты меня слушать?

– Не буду, – произнес Философ. – Водится этот обычай и у многих насекомоядных. Муравьи, например, почтенный народ, живущий очень упорядоченными общинами. Цивилизация у них сложнейшая и искуснейшая, нередко отваживаются они на дальние походы ради колонизации или в другие экспедиции, откуда возвращаются с богатой добычей тли и другой живности, а из нее для республики далее получаются слуги и одомашненные твари. Поскольку ни убивают они своих пленных, ни едят их, такой обычай следует именовать похищением. То же можно сказать о пчелах, выносливом и трудолюбивом народе, живущем в шестиугольных кельях, кои очень трудно растрясти. Случается, когда у них нет своей королевы, они похищают королеву у соседа менее могущественного и употребляют ее для своих целей без всякого стыда, жалости или же совести.

– Уразумеешь ли ты? – возопила Тощая Женщина.

– Не уразумею, – произнес Философ. – Поговаривают, что субтропические обезьяны похищают детей и – как сообщают – обращаются с пленниками очень бережно: с величайшей щедростью делятся с ними своими кокосами, ямсом, плантанами и другими экваториальными кормами, а также перемещают похищенных по деревьям (зачастую отстоящим далеко друг от друга, на большой высоте) с бдительнейшей осторожностью и благоволением.

– Я отправляюсь спать, – сказала Тощая Женщина, – твоя каша – на печи.

– Комки в ней есть, дорогая моя? – уточнил Философ.

– Надеюсь, что да, – ответила Тощая Женщина и сиганула в постель.

В ту ночь Философа настиг жесточайший прострел, каких прежде не бывало с ним, и легче не стало, пока серое утро не сморило хозяйку дома в неохотную дрему.