Читать книгу Домашние правила - Джоди Пиколт - Страница 4

Мне наложили на лицо двадцать четыре стежка, спасибо моему братцу. От десяти из них остался шрам на левой брови с того времени, как Джейкоб опрокинул высокий детский стул; мне тогда было восемь месяцев. Остальные четырнадцать пришлись на подбородок в Рождество 2003 года: в восторге от какого-то глупого подарка я смял в комок оберточную бумагу, и Джейкоба взбесил этот звук. Тем не менее причина, по которой я вам это рассказываю, не имеет отношения к брату. Дело в том, что мама обязательно скажет вам, мол, Джейкоб тихий и безобидный, но я живое доказательство того, что она себя обманывает.

Предполагается, что для Джейкоба я должен делать исключения; это одно из наших неписаных домашних правил. Поэтому, когда нам приходится объезжать знак «Объезд», что само по себе забавно, так как он оранжевый и пугает Джейкоба, и в результате я на десять минут опаздываю в школу, это нормально. В душ он всегда идет первым, потому что сто миллионов лет назад, когда я был еще младенцем, Джейкоб мылся в душе раньше меня и он не перенесет, если привычный распорядок дня будет нарушен. А когда мне исполнилось пятнадцать и в назначенный день нужно было получать учебные водительские права в дорожной инспекции, визит туда пришлось отменить, поскольку Джейкоб расклеился из-за покупки новых кроссовок, и я должен был понять, что такие вещи случаются. Проблема в том, что «такие вещи» случались и во время трех следующих моих попыток довести маму до дорожной инспекции. В конце концов я перестал просить ее об этом. При таких условиях я буду гонять на скейте, пока мне тридцатник не стукнет.

Однажды в детстве мы с Джейкобом играли в пруду у нашего дома с надувной лодкой. Моей обязанностью было следить за братом, хотя он на три года меня старше и столько же раз занимался с тренером по плаванию, как и я. Мы перевернули лодку вверх дном и занырнули под нее; воздух там был тяжелый и влажный. Джейкоб начал говорить про динозавров, которыми в то время был увлечен, и рот у него не закрывался. Вдруг я забеспокоился: а что, если из-за болтовни Джейкоба в этом тесном замкнутом пространстве закончится весь кислород? Я попытался поднять лодку, но она как будто присосалась к воде, и от этого я запаниковал еще сильнее. Разумеется, можно было нырнуть и выбраться из-под лодки, но почему-то в тот момент это не пришло мне в голову. Единственное, что я тогда понимал: мне нечем дышать. Когда меня спрашивают, каково это – расти с братом, у которого синдром Аспергера, я всегда вспоминаю тот момент, хотя вслух отвечаю: мне не с чем сравнивать.

Я не святой. Временами я специально достаю Джейкоба; его так легко вывести из себя. Достаточно залезть к нему в шкаф и переложить одежду или спрятать колпачок от зубной пасты, пока он чистит зубы. Но в результате мне становится жаль маму: она обычно принимает на себя главный удар, когда Джейкоб срывается. Иногда я слышу, как мама плачет, думая, что мы с братом спим. Тогда я вспоминаю: она ведь тоже не подписывалась на такую жизнь.

Поэтому временами я вмешиваюсь. Утаскиваю, в прямом смысле слова, Джейкоба, если, беседуя с кем-то, он начинает горячиться и чудить. Говорю ему, чтобы перестал дергаться, когда он начинает нервничать в автобусе и выглядит совершенно безумным. Захожу в его класс, перед тем как идти в свой, чтобы предупредить учителя: у Джейкоба сегодня было трудное утро, так как, понимаете, в доме неожиданно закончилось соевое молоко. Иными словами, я веду себя как старший брат, хотя я им не являюсь. А когда меня разбирает досада от чувства несправедливости всего этого и кровь во мне кипит, как лава, я сматываюсь. Если моя комната недостаточно далеко, беру свой скейт и качу куда-нибудь – в любое место, откуда нет возможности позвонить домой.

Так я поступаю и сегодня днем, после того как братец решает сделать из меня главного негодяя в своем выдуманном преступлении. Скажу вам честно: дело не в том, что он без спроса взял мои кроссовки или снял волосы с моей расчески, хотя это жуть; не хуже, чем в «Молчании ягнят». Просто, когда я увидел Джейкоба на кухне в крови из кукурузного сиропа, с фальшивой раной на голове и все улики указывали на меня, на полсекунды подумалось: «А что, я не прочь».

Но мне не позволено говорить, что моя жизнь без Джейкоба станет легче. Нельзя даже думать так. Это еще одно из неписаных домашних правил. Поэтому я хватаю куртку и направляюсь на юг, хотя за окном минус шесть и ветер острыми кинжалами полосует мне лицо. Я ненадолго задерживаюсь в скейт-парке – единственном месте в этом дурацком городишке, где копы разрешают кататься, хотя он совершенно бесполезен зимой, которая в Таунсенде, штат Вермонт, длится девять месяцев.

Ночью насыпало дюйма два снега, но какой-то парень на зимнем скейте все же пытается отрабатывать соскок со ступеньки. Его приятель снимает исполнение трюка камерой мобильника. Этих ребят я видел в школе, но они не из моего класса. Я в некотором роде антискейтер: хожу на продвинутые курсы по всем предметам и получаю в среднем 3,98. Разумеется, в компании скейтеров это делает меня чудаком, так же как в глазах приличных людей моя манера одеваться и любовь к катанию на скейте превращают меня в оригинала.

Паренек, исполняющий трюк, приземляется на задницу.

– Я выложу это на YouTube, братан, – говорит его приятель.

Я объезжаю стороной скейт-парк и качу по городу на единственную в нем улицу, которая загибается по спирали панцирем улитки. В самом центре находится пряничный домик. Наверное, такие особнячки называют викторианскими. Он выкрашен в фиолетовый цвет, с одного бока к стене пристроена башенка. Вероятно, именно это заставило меня остановиться перед ним в первый раз: у кого, блин, есть башенка на доме, кроме диснеевской принцессы Рапунцель? Но в этой башенке живет девочка лет десяти или одиннадцати, у нее есть брат вполовину моложе ее. Их мама ездит на зеленом минивэне «тойота», а отец, наверное, врач – я два раза видел его возвращавшимся с работы в белом халате.

В последнее время я часто здесь бываю. Обычно присаживаюсь на корточки перед эркером. Оттуда мне почти все видно: стол, за которым дети делают уроки; кухня, где мать готовит ужин. Иногда она приоткрывает окно, и я почти ощущаю вкус того, что они едят.

Однако сегодня в доме никого. Это придает мне храбрости. Хотя день в разгаре и по улице то и дело проезжают машины, я захожу за дом и сажусь на качели, подвешенные на цепочках, закручиваюсь, а потом отрываю ноги от земли и кручусь в обратном направлении, хоть я уже великоват для таких забав. После этого подхожу к заднему крыльцу дома и дергаю ручку двери.

Она открывается.

Что-то не так. Это мне ясно. Но я все равно захожу внутрь.

Снимаю кроссовки, как воспитанный мальчик, оставляю их на коврике в прихожей и крадусь на кухню. В раковине стоят плошки, из которых ели хлопья. Открываю холодильник, внутри – стопка дорогих пластиковых контейнеров. Остатки лазаньи.

Беру в руки банку арахисового масла и нюхаю ее содержимое. Мне кажется или оно пахнет лучше того, что мы едим дома?

Я засовываю в банку палец и пробую масло на вкус. Потом со стучащим сердцем несу ее к столу, достаю вдобавок клубничный джем. Беру два куска хлеба от лежащего на столе батона и роюсь в ящике. Мне нужен нож. Вот и он. Я спокойно делаю себе сэндвич, как будто всю жизнь ничем другим не занимался, причем именно здесь, на этой кухне.

В столовой я выбираю стул, на котором обычно сидит девочка. Ем сэндвич и представляю, как сюда из кухни заходит моя мать; она несет на блюде огромную запеченную индейку.

– Здорово, пап, – громко говорю я пустому стулу слева, притворяясь, что у меня есть настоящий отец, а не убогий донор спермы, каждый месяц присылающий чек.

«Как в школе?» – спросил бы он.

«Получил сто баллов за тест по биологии».

«Потрясающе. Не удивлюсь, если ты окажешься в медицинской школе, как я».

Я мотаю головой, прочищая мозги. Либо я вообразил себя героем телесериала, либо у меня развивается комплекс Златовласки-привереды.

Джейкоб раньше читал мне по вечерам. Ну не то чтобы мне. Скорее себе, и не читал, а повторял то, что запомнил, я же просто оказывался в одной с ним географической точке и не мог не слушать. Хотя было здорово. Когда Джейкоб говорит, голос его раскатывается и сворачивается, словно каждая фраза – это строчка из песни. В обычном разговоре это звучало бы странно, но когда рассказываешь сказку – совсем другое дело. Помню, я слушал историю про Златовласку и трех медведей с мыслью: какая же она дура! Если бы правильно разыграла свои карты, могла бы остаться.

В прошлом году я оказался новичком в местной старшей школе, и мне пришлось начинать все сначала. Там были ребята из других городов, которые совсем меня не знали. Первую неделю я гулял после уроков с двумя парнями – Чедом и Эндрю. Они ходили со мной на занятия по программированию и казались такими классными, к тому же они жили в Суонзи, а не в Таунсенде и никогда не видели моего брата. Мы смеялись над тем, что у нашего препода по естественным наукам слишком короткие брюки, и вместе сидели в кафе за ланчем. Мы даже планировали втроем сходить в кино на выходных, если будут показывать что-нибудь стоящее. Но потом однажды в кафе появился Джейкоб. Он, видите ли, справился с заданием по физике как-то невероятно быстро, учитель отпустил его, и он, разумеется, сразу пошел ко мне. Я представил его своим приятелям и сказал, что он из старшего класса. Это была моя первая ошибка: Чед и Эндрю страшно воодушевились при мысли, что будут общаться со старшеклассником, и начали задавать ему вопросы типа: в каком он классе и в какой спортивной команде играет?

– В одиннадцатом, – ответил Джейкоб, а потом добавил, что не любит спорт. – Меня интересует криминалистика, – сказал он. – Вы что-нибудь слышали о докторе Генри Ли?

И после этого целых десять минут без умолку трещал о патологоанатоме из Коннектикута, который работал на таких важных уголовных делах, как дела О. Джея Симпсона, Скотта Петерсона и Элизабет Смарт.

Думаю, Чеда и Эндрю он потерял где-то на сообщении о руководстве по распознаванию рисунка брызг крови. Ни к чему говорить, что на следующий день, когда мы выбирали себе партнеров для выполнения лабораторной по программированию, мои приятели сразу от меня отвернулись.

Сэндвич я доел, а потому встаю со стула, выхожу из гостиной и иду по лестнице на второй этаж. Первая комната там – мальчика, все стены в плакатах с динозаврами. Кровать застелена покрывалом с флуоресцентными птеродактилями, а на полу валяется пульт от телевизора в форме тирекса. На миг я замираю. Было время, когда Джейкоб сходил с ума по динозаврам, так же как сейчас – из-за криминалистики. Может ли маленький хозяин этой комнаты рассказать про теризинозавра, найденного в Юте, с когтями длиной пятнадцать дюймов, похожими на оружие маньяка-убийцы из подросткового фильма ужасов? Или сообщить, что первый почти полный скелет динозавра – гадрозавра – был обнаружен в 1858 году в Нью-Джерси?

Нет, он обычный ребенок, а не ребенок с синдромом Аспергера. Я за свои слова отвечаю, потому что вечерами не раз заглядывал в окна этого дома и наблюдал за семьей. Я знаю, ведь эта кухня со светло-желтыми стенами – место, где я хотел бы быть, а не откуда сбежал бы.

Вдруг я кое о чем вспоминаю. Тот день, когда мы с Джейкобом играли в пруду, забрались под лодку и я запаниковал, потому что не мог дышать, и лодка прилипла к воде над нами. Джейкобу как-то удалось отодрать невидимую присоску, которой лодка уцепилась за поверхность воды, потом он обхватил меня сзади за грудь, поднял вверх, и я начал жадно глотать свежий воздух. Брат дотащил меня до берега и сидел рядом, пока я трясся от пережитого страха и заново учился говорить. Это, насколько я помню, был последний раз, когда Джейкоб позаботился обо мне, а не наоборот.

В спальне, где я стою, целая стена занята полками с электронными играми. Wii и Xbox в основном, но встречаются и Nintendo DC. У нас дома нет игровых приставок; мы не можем себе их позволить. Дерьмо, которое потребляет на завтрак Джейкоб, – пилюли, уколы и заменители всего на свете – стоит целое состояние, и я знаю, что мама иногда не спит ночами, редактируя тексты, чтобы заплатить Джесс, наставнице Джейкоба по социальным навыкам.

Я слышу шум машины на тихой улице. Выглядываю в окно и вижу ее: на подъездную дорожку заворачивает зеленый минивэн. Я слетаю вниз по лестнице, бегу через кухню и выскакиваю в заднюю дверь. Ныряю в кусты и сижу там не дыша, смотрю, как первым из машины вылезает мальчик в хоккейных «доспехах». Затем появляется его сестра, и после нее – родители. Отец вынимает из машины сумку со спортивным снаряжением, и вся семья скрывается в доме.

Я выхожу на дорогу и уезжаю на скейте от пряничного домика. Под курткой у меня – диск с игрой, которую я прихватил в последний момент, что-то из серии «Супермарио». Чувствую, как сердце бьется о пластиковую коробку.

Играть в нее я не смогу. Да и желания нет. Я взял ее только потому, что хозяева никогда не хватятся такой пропажи. Как тут упомнить каждую вещь, когда у них столько всего?