Читать книгу Север и Юг. Великая сага. Книга 1 - Джон Джейкс - Страница 3

Пролог
Две судьбы
1687 год. Аристократ

Оглавление

В конце весны следующего года за океаном, в королевской колонии Каролина, еще один человек мечтал о том, чтобы сколотить состояние.

Его стремления граничили со страстью. Ведь когда-то он уже знал, что такое богатство, власть, уверенность в будущем. Но незыблемость такой жизни оказалась лишь иллюзией, а деньги и власть смыло, как роскошный песчаный пляж близ Чарльстона под натиском штормового прилива.

Чарльзу де Мэйну было тридцать лет. В эту британскую колонию он и его красавица-жена Жанна приехали два года назад. Вообще-то, европейцы жили в Каролине всего каких-нибудь семнадцать лет, так что все две или три тысячи белых горожан были здесь, условно говоря, первопоселенцами.

Среди колонистов была и группа искателей приключений с Барбадоса. Эти люди обосновались в деревушке Чарльстон и очень быстро присвоили себе власть под покровительством лордов-собственников, английских аристократов и фаворитов короля, которые и основали эту колонию. И теперь эти самые барбадосцы уже ставили себя выше других.

Чарльз считал их непрактичными глупцами. Они мечтали о некоем сельскохозяйственном рае, где могли бы выращивать сахарный тростник, табак, хлопок или даже заниматься весьма прибыльным производством шелка. Чарльз смотрел на вещи более реалистично. Прибрежные земли Каролины были слишком сырыми для хорошего земледелия. Летом здесь царила невыносимая духота, в которой могли выжить только самые выносливые. В настоящее время благополучие в колонии, каким бы оно ни было, можно было обеспечить только из трех источников. Пушнина, которую как раз возили через факторию Чарльза. Скотоводство. И еще одно, новое для него дело, которым он занялся не так давно: доставка из глухих районов живого товара под дулом пистолета.

Индейцев для рабовладельческого рынка.

* * *

Нельзя сказать, что Чарльз де Мэйн приехал в эти края прибрежных болот и песчаных холмов, потому что ему здесь понравилось или он счел здешнюю жизнь выгодной для себя. Они с Жанной просто бежали сюда из долины Луары, где Чарльз родился четырнадцатым герцогом в своем роду.

Ему еще не исполнилось двадцати, когда он женился и начал управлять семейными виноградниками. Несколько лет супруги жили душа в душу, и беспокоило их лишь то, что Жанна никак не могла зачать. Но потом религиозная вера их предков разрушила их жизнь.

Когда Людовик XIV в 1685 году отменил Нантский эдикт, неустойчивое перемирие между французскими католиками и протестантами закончилось. Как и все другие отчаянно гордые гугеноты, а в гордецах некоторые французы видели лишь изменников, Чарльз де Мэйн и его жена оказались под угрозой расправы, которая уже очень скоро последовала на их родине. Когда начался террор, любые попытки покинуть страну стали считаться серьезным преступлением. И все же, как и сотни других гугенотов, де Мэйны втайне строили планы бегства.

В деревне рядом с величественным родовым замком де Мэйнов жил некий законник по фамилии Эмильон, который прекрасно умел скрывать за благочестивой внешностью свою алчность и лживость. Он отлично знал, какую выгоду можно извлечь от продажи в Англии великолепных красных и белых вин, что производились на винодельнях де Мэйнов, и очень хотел заполучить их, поэтому и нанял одного конюха, чтобы тот докладывал ему о каждом шаге его хозяев.

Чутье подсказывало Эмильону, что де Мэйны могут попытаться сбежать, и действительно, вскоре конюх донес ему, что заметил некоторые приготовления. От Эмильона только и требовалось, что шепнуть словечко в нужном месте. В ту ночь, когда де Мэйны бежали, их экипаж был всего в полукилометре от замка, когда за ними пустились в погоню солдаты.

Чарльз обнял испуганную жену и шептал ей нежные слова, чтобы отвлечь от мрачных мыслей, ведь все знали, что арестованных еретиков-протестантов подвергали пыткам, чтобы вынудить их отказаться от своей веры. Одного их соседа, тоже гугенота, поймали, когда он уже направлялся к побережью, и он умер под пытками.

Молодого аристократа и его жену продержали в тюрьме семнадцать дней. Их допрашивали с помощью ножей и раскаленного железа. Мучителям так ничего и не удалось добиться, вот только несчастная Жанна все время кричала и плакала.

Они бы так и сгинули в подземелье Шалона, если бы не дядя Чарльза, живший в Париже. Будучи прирожденным политиком, свою веру он мог менять с той же легкостью, с какой менял атласные камзолы. Он знал нескольких влиятельных людей, чьи католические убеждения не распространялись на их кошельки. Дядя не поскупился на взятки, и в результате одна из дверей темницы оказалась незапертой. Чарльз и Жанна де Мэйн бежали из Нанта в трюме утлого рыбачьего суденышка, которое едва не затонуло в бурных водах Ла-Манша.

В Лондоне другие беженцы-гугеноты посоветовали им отправиться в Каролину. Эта колония славилась своей религиозной терпимостью, что делало ее чем-то вроде рая для людей их веры. Несколько месяцев спустя, измученный жарой и надменностью, с которой его встретили за океаном, молодой аристократ уже начал задумываться, стоило ли это путешествие, да и сама жизнь, таких усилий. Чарльстон вовсе не обязательно должен стать счастливым местом для всех, кто носит имя Чарльз. Во всяком случае, тогда он думал именно так.

* * *

Он упростил свою фамилию до просто Мэйн, показывая тем самым, что начинает все сначала в новых краях. Мало-помалу его пессимизм стал развеиваться. В Каролине он был свободен от многих правил, которые раньше диктовал ему его титул. И в этом Мэйн видел большое преимущество.

Он пережил пытки – об этом свидетельствовали шрамы на его груди и ногах – и бедность тоже намеревался пережить. Завистливый и жадный законник украл его земли и его имение – что ж, у него будет другая земля и новый прекрасный дом. Или у его потомков. Вот только если Жанна все-таки подарит ему наследника.

Бедняжка Жанна… Ее чудесные серые глаза остались такими же ясными, как прежде. Но узкая седая прядь, белевшая в ее золотистых волосах, напоминала о тех страданиях, которые она перенесла в тюрьме. Не изменилась и ее нежная девичья улыбка, и милая привычка мурлыкать и смеяться в ответ на любой серьезный вопрос. Иногда она узнавала мужа, но думала, что они по-прежнему живут во Франции. Ее разум не так успешно справился с испытаниями, как ее тело.

Потеря рассудка не остудила ее страсть. Но она по-прежнему не могла понести. Это мучило Чарльза, он понимал, что уже не молод, а наследника все нет. В тридцать лет мужчина начинает стареть, а в сорок ему уже могут сказать, что он прожил долгую жизнь.

Усилия по организации собственной маленькой фактории возле переправы на реке Купер близ Чарльстона изменили Чарльза и внешне. Он уже не был похож на аристократа. Конечно, он был все так же высок и слегка сутуловат из-за большого роста, но нищета, тяжелая работа, изнуряющая бессонница и постоянное напряжение не могли не отразиться на его облике.

Его улыбка, когда-то открытая и беспечная, теперь, в те редкие моменты, когда она появлялась, казалась неискренней и даже жестокой. Глядя на этого человека, никто ныне не смог бы угадать в нем потомка древнего аристократического рода. Ездил он на тщедушной маленькой лошаденке, которая с трудом выдерживала его вес. Можно сказать, он превратился в безжалостную пародию на себя прежнего.

Он даже едва ли был похож теперь на белого человека. Карие глаза, длинные, почти до середины спины, темные волосы, перехваченные красным кожаным шнурком. Такая же смуглая кожа, как и у любого из тех восьми закованных в цепи полуодетых людей, что плелись за ним. Несмотря на очень жаркое весеннее утро, Чарльз был одет в длинные штаны из оленьей шкуры и безрукавку из старой потрескавшейся кожи. Из-под вышитого бисером ремня торчали рукоятки двух заряженных пистолетов и двух ножей. Мушкет он держал в руке. Любой работорговец знал, что должен быть осторожен и уметь хорошо стрелять.

Это была его четвертая экспедиция в деревни индейцев чероки у подножия гор. Если бы время от времени он не продавал нескольких индейцев, его торговое предприятие давно потерпело бы крах. Маленькая фактория у реки просто не могла принести достаточного дохода, хотя перекупщики из Чарльстона и покупали все меха, которые Чарльзу удавалось получить у тех же племен, на которые он совершал набеги в других случаях.

Всем семерым мужчинам и женщине, тащившимся за ним в цепях, было чуть больше двадцати. Это были красивые смуглокожие люди со стройными телами и самыми прекрасными черными волосами, какие он только видел. Особенно привлекла его внимание девушка. У нее была чудесная грудь. Несколько раз он ловил на себе пристальный взгляд ее огромных глаз. Наверняка за этими взглядами таилось желание перерезать ему горло, думал он.

Чарльз ехал спиной к пленникам, он мог себе это позволить, потому что у него был помощник, также основательно вооруженный, который замыкал их небольшую колонну. Помощником этим был здоровяк-метис, по-видимому потомок какого-нибудь испанца, забредшего сюда из Флориды. Он был из племени индейцев ямаси, пришел к Чарльзу почти год назад, уже немного говоря по-французски, и заявил, что хочет только одного: воевать с вражескими племенами.

Работать на Чарльза ему явно нравилось. Возможно, потому, что по Каролине было разбросано около тридцати разных племен и почти все они охотились друг на друга, а следовательно, для полукровки, величавшего себя Королем Себастьяном, страсть и призвание так удачно совпали.

У Короля Себастьяна была злодейская физиономия, и ему, как многим другим индейцам, нравилось носить одежду белых людей. Сегодня он натянул на себя грязные бриджи, скроенные из когда-то розового шелка, вышитый мундир бутылочно-зеленого цвета, распахнутый на блестящей от пота могучей груди, и огромный заношенный тюрбан, украшенный дешевыми стекляшками.

Работу свою он делал с удовольствием. Даже чаще, чем это было нужно, он подгонял свою лошадь поближе к пленникам и тыкал то одного, то другого мушкетом в спину. В ответ на гневные взгляды он только хихикал и приговаривал:

– Осторожней, братишка, не то я воспользуюсь этой огненной палкой и будешь ты уже не мужчина.

– Ты тоже поосторожнее, – сказал ему Чарльз по-французски, останавливая свою лошадь и пропуская чероки вперед. Он заметил, что в этот раз взгляды индейцев особенно яростные. – Я бы предпочел доставить их до прилавка целыми и невредимыми, так что будь добр обойтись без стрельбы.

Король Себастьян обиделся на замечание. И выплеснул свой гнев на пленных, принявшись хлестать самых медлительных плеткой, которую всегда держал за поясом. Чарльз скрепя сердце сделал вид, что ничего не заметил.

Прилавком здесь называли помещение для аукциона. Сейчас речь шла о тайном аукционе, проходящем в окрестностях Чарльстона. Продавать индейцев в рабство в колонии запретили уже несколько лет назад, но никто не захотел отказываться от такого прибыльного дела.

Привлекательным его делал еще и относительно небольшой риск. К примеру, нынешние пленники Чарльза были взяты на мушку на дынном огороде в сумерки. Чероки были и воинами, и крестьянами. И когда их удавалось застать на полях горных склонов, заковать их можно было довольно легко. Хотя, конечно, опасность оставалась всегда.

Очень мало индейцев умирало по пути к побережью, а вот черные рабы, которых везли из Африки через Бриджтаун, в огромном количестве умирали во время долгого морского путешествия. Более того, невозможно было заняться этой торговлей, не имея собственных кораблей или хотя бы некоего начального капитала. А у Чарльза только и было что его маленькая фактория, лошадь и оружие.

Жара нарастала. Тучи крошечных насекомых терзали путников, когда они шли через песчаные холмы. Зной и темная полоса леса на дальнем горизонте сказали Чарльзу, что они приближаются к прибрежной равнине. Еще одна ночь и половина дня, и они доберутся до фактории, где он каждый раз с опаской оставлял Жанну совсем одну, когда отправлялся в экспедиции.

Во время таких вылазок он всегда был взвинчен. Но в этот раз нервничал особенно сильно. Оборачиваясь, он заметил, что девушка снова наблюдает за ним. Быть может, она ждала удобного момента, когда можно будет подать знак мужчинам и броситься бежать? Он пропустил индейцев вперед и остаток дня ехал рядом с Королем Себастьяном.

* * *

В ту ночь они развели костер не для тепла, а для того, чтобы отгонять насекомых. Первым дежурил Король Себастьян.

Чарльз растянулся на земле, положил рядом мушкет и закрыл глаза. Уже начиная дремать, он лениво размышлял о том, как же ему все-таки поймать удачу за хвост. Нужно непременно придумать что-нибудь новое. Ведь нынешних его доходов хватало только на то, чтобы не умереть с голоду. Вдобавок их одинокая жизнь не шла на пользу Жанне, даже несмотря на ее помутненный рассудок. Она заслуживала лучшей жизни, и Чарльз твердо намеревался дать ее своей любимой жене.

И все же невозможно было не думать и о практической стороне. Если ему даже удастся заработать состояние и вернуть свое имущество, кто его унаследует? Его бедная жена, которой он по-прежнему хранил верность, и эта верность оставалась последним оплотом порядочности в его жизни, была не только безумна – она была бесплодна.

Чарльз почти заснул, когда его разбудило звяканье цепей. Он открыл глаза и в тот же миг услышал предостерегающий вскрик Короля Себастьяна.

Метис тоже спал, это было видно по его неловкой позе и замедленным движениям, когда он пытался зарядить мушкет. Восемь индейцев, натянув кандалы на запястьях и лодыжках и выстроившись в ряд, бросились на своих похитителей. Девушку они тащили за собой, она бежала третьей справа, и именно ей пришлось перепрыгнуть через костер.

Чарльз в ужасе выхватил из-за пояса один из пистолетов. «Милостивый Иисус, не дай пороху отсыреть…»

Пистолет не выстрелил.

Чарльз схватился за второй.

Один чероки с левой стороны вооружился камнем. И метнул его в Короля Себастьяна, который пытался одновременно и встать на ноги, и прицелиться из мушкета. Полукровка увернулся, камень лишь слегка задел его правый висок, но когда мушкет наконец выстрелил, пуля просто улетела в темноту.

Храбрец, приблизившийся к Чарльзу, занес босую ногу, чтобы ударить его в горло, и ударил бы, если бы Чарльз не перекатился влево, одновременно вскинув правую руку и спустив курок. Второй пистолет выстрелил. Пуля врезалась слева в подбородок индейца и снесла ему половину головы.

Это жуткое зрелище чуть поколебало решимость пленников, но остановились они не сразу. Чарльзу пришлось выстрелить во второго индейца, а Король Себастьян убил еще одного из мушкета раньше, чем остальные четверо оттащили прочь девушку и трупы. Волосы одного из убитых задели угли костра, задымились, потом загорелись.

Чарльз никак не мог унять дрожь. Он был весь покрыт грязью и порохом, забрызган кровью и мозгами из головы первого застреленного индейца. На ужин он ел щедро просоленную оленину, и теперь она не желала оставаться в его желудке.

Вернувшись из кустов, он увидел, как Король Себастьян в ярости хлещет плетью тех смельчаков, что еще остались в живых. С трех убитых он уже снял кандалы, причем не стал утруждаться и открывать замки ключом, а просто воспользовался ножом. Где-то в темноте огромные черные грифы уже слетались на пир.

Метис с силой дернул девушку за волосы:

– Думаю, эту сучку тоже следует наказать.

На мгновение, посмотрев вниз на провисший лиф ее платья, Чарльз отчетливо увидел ее темные груди. Он вдруг почувствовал волнение. Округлая девичья грудь казалась зрелой и полной жизни. Настороженно глядя на Короля Себастьяна, пленница слегка изменила позу, и платье вновь легло на место, скрыв ее тело.

Чарльз поймал взлетевшую в воздух руку своего помощника. В свете костра его измазанное кровью лицо напомнило лица воинов-чероки, раскрашенные перед боем.

– Это ты заслужил наказание, – сказал Чарльз. – Ты заснул на посту.

Король Себастьян яростно зыркнул на него, словно вот-вот готов был броситься на своего нанимателя. Чарльз не отвел взгляда. Хотя девушка и не знала языка, на котором говорил этот высокий человек, зато прекрасно поняла его жест. Она не осмелилась улыбнуться, но в глазах ее мелькнул огонек благодарности.

Прошла минута. Потом еще одна. Наконец метис прихлопнул севшего на шею комара и отвернулся. На том все и кончилось.

Но только не для Чарльза. Он был глубоко потрясен тем, что случилось, и даже после того, как Король Себастьян снова сменил его на дежурстве, никак не мог заснуть. Столкновение со смертью еще раз напомнило ему о том, что у него нет сыновей. Трое его братьев умерли в младенчестве. Сестра исчезла за Пиренеями сразу после того, как настали тревожные времена. Он остался последним в их роду.

Когда Чарльз наконец задремал, ему приснился странный сон, в котором картины плодородных полей чероки то и дело сменяли образы прекрасной груди индейской девушки.

* * *

В начале следующего дня они добрались до фактории на реке Купер, одной из двух рек, названных в честь Энтони-Эшли Купера, графа Шафтсбери, одного из первых лордов – собственников здешних земель.

С Жанной все было в порядке. Они погуляли вдвоем по берегу реки. Чарльз обнимал жену за плечи. Она что-то лепетала по-детски, пока они наблюдали за белой цаплей, стоявшей на отмели на одной ноге. Жанна заслуживала лучшей участи. Она была достойна хорошего дома со множеством слуг.

Утром Чарльз готовился к отъезду на побережье. Он решил отправиться в полдень с индейцами и несколькими тюками шкур, которые успел собрать. По пути к тайному аукциону нужно было, как обычно, избегать людных дорог, где его могли заметить с контрабандным товаром.

За полчаса до отъезда в факторию вдруг прибежала Жанна. Она что-то возбужденно кричала, но Чарльз не понял, что она хочет ему сказать. Вскоре появился испуганный Король Себастьян. Метис с трудом пытался найти нужные французские слова.

– Кто идет? – перебил его Чарльз. – Джентльмены? Европейцы? Ты это хочешь сказать?

Перепуганный индеец кивнул и поднял руку с растопыренными пальцами:

– Много! Их много!

Чарльз обмер.

Они торопливо погнали рабов к сараю, построенному из стволов карликовых пальм и ветвей кипариса. Пока Чарльз лихорадочно приковывал четырех мужчин и девушку к лошадиному стойлу, Король Себастьян завязывал им рты лоскутами тряпок. Если бы пленники закричали, маленький работорговый бизнес Чарльза немедленно раскрылся бы.

Пылающие глаза пленников сказали ему, что они-то как раз на это и надеются. По приказу Чарльза метис во второй раз проверил, надежно ли сидят кляпы.

Как назло, во главе группы неожиданных гостей оказался член правящего совета колонии, элегантный англичанин по фамилии Мур. Он сообщил Чарльзу, что совершает ознакомительную поездку с целью изучения этих Богом забытых задворок. С ним были четверо чернокожих слуг, один из которых обладал некоторыми навыками изыскательских работ. Мур искал место для летней резиденции, подальше от побережья, где то и дело вспыхивали эпидемии лихорадки.

Мур пробыл в фактории три часа. Все это время Чарльзу стоило огромного труда скрывать волнение. Один раз он даже услышал какой-то стук и звяканье цепей, доносящиеся из сарая, но, на его счастье, Мур в этот момент как раз говорил и ничего не заметил.

Когда один из слуг Мура обратил внимание на лежащие под стойкой цепи и наручники, Чарльзу пришлось спешно придумывать какое-то правдоподобное объяснение.

– Выменял на ружье, – солгал он. – У одного подозрительного парня, он уверял, что направляется в Виргинию. Да, это было еще прошлой осенью…

Мур даже не повернул головы. С обычным для англичан высокомерием он пространно рассуждал о дурном климате, грубой первобытности этих мест, да и всего Нового Света в целом. К четырем часам, когда стало немного прохладнее, он и его люди отправились дальше. Чарльз налил себе солидную порцию теплого джина, осушил стакан в два глотка, обнял Жанну и поспешил в сарай.

Король Себастьян стоял на страже у двери. Внутри Чарльз увидел, что все мужчины с яростью смотрят на девушку. Закрывавшая ее рот повязка висела у нее на шее. Она вполне могла бы закричать.

Когда она уставилась на него все тем же внимательным немигающим взглядом, он наконец все понял. Наверное, он понимал это уже давно, но гнал от себя эту мысль из чувства вины перед Жанной. Он резко отвернулся и торопливо вышел на солнце.

Торговля рабами-индейцами становилась все опаснее. Это убеждение не оставляло Чарльза, когда на следующее утро он с запозданием отправился в путь. И всю дорогу через болотистые низины до самого побережья эти мысли не отпускали его.

* * *

Просека начиналась сразу за частоколом, окружавшим Чарльстон. Место было выбрано с большой осмотрительностью. Оно находилось не настолько близко к городу, чтобы его можно было легко обнаружить, но и не слишком далеко, чтобы не подвергать людей лишнему риску после наступления темноты. Дорога верхом сюда от реки Купер занимала не больше десяти минут. Когда они прибыли, здесь уже собралось с полдюжины мужчин, которых Чарльз мысленно называл англиканскими снобами. Это были местные плантаторы, которые пытались найти прибыльное занятие, позволившее бы им осуществить свои первоначальные мечты о Каролине. Пока что удача им не улыбнулась. Переезд в колонию явно был пустой затеей.

Тем не менее они старательно делали вид, что их жизнь идеальна во всех отношениях. Они обсудили все последние городские сплетни. Похвалили Чарльза за его товар, хотя и старались при этом не подходить к нему слишком близко. Его запах, как и его происхождение, оскорбляли их.

Факелы, воткнутые в песчаную почву, бросали дымный свет на помост из расколотых бревен пальмового дерева. Аукционист, еще один известный и весьма уважаемый джентльмен, вел торги за скромный процент с общей суммы продаж. В городе Чарльз не раз слышал, как этот человек разглагольствовал о недопустимости торговли индейцами. Такие разговоры были обычным делом. Большинство из присутствовавших здесь в прошлом имели хотя бы одного раба-индейца. И беспокоило их вовсе не порабощение одних людей другими, а возможное прекращение торговли с индейцами, если бы все племена вдруг взбунтовались из-за возмутительной продажи их сородичей и отказались иметь с ними дело. И еще белые боялись индейского бунта.

Впрочем, все это ничуть не помешало им явиться сюда. Проклятые лицемеры, вот кто они, думал Чарльз.

Четверо его индейцев были проданы один за другим. За каждого дали вполне приличную цену. Чарльз стоял в стороне, попыхивая глиняной трубкой, и чувствовал, как его гнев мало-помалу утихает с ростом сегодняшнего барыша.

Он прислушался к разговорам. Один из покупателей говорил, что намерен отправить свое новое приобретение в Вест-Индию для, как он выразился, «акклиматизации». Это означало: сломить дух раба. Второй джентльмен рассуждал о бесплатном выделении земель вдоль ближних рек и ручьев.

– Только вот какая польза от земли, если нечем заплатить налог и урожай не снять, чтобы получить от своей собственности звонкую монету, – сказал он.

– Может быть, и будет урожай, – произнес первый говоривший и показал маленький пухлый мешочек.

Все с любопытством столпились вокруг него. Даже Чарльз подошел поближе, чтобы все расслышать. Торги приостановились, пока джентльмен с мешочком отвечал на вопросы.

– Это семена. С Мадагаскара. Те самые, которые очень хорошо растут на затопленных полях.

– Так это тот самый рис, который капитан Тёрбер дал в прошлом году доктору Вудворту? – взволнованно спросил кто-то.

Тёрбер был капитаном бригантины, зашедшей в Чарльстон для ремонта; Чарльз уже слышал эту историю о каком-то рисе, привезенном на побережье.

Обладатель мешочка аккуратно спрятал его в карман:

– Ну да. Он растет на влажной почве. Более того, влага ему просто необходима. Многие в городе сейчас уже потирают руки в предвкушении. Вот почему всем сразу понадобилась земля. Похоже, из этих болотистых низин все-таки можно извлечь какую-то выгоду.

Джентльмен, который был настроен скептически, не сдавался.

– Да, но разве белый человек может выдержать труд в болотах и топях? – спросил он.

– Нет, конечно, Маниго. Тут нужны люди, привыкшие к сильной жаре и почти невыносимым условиям. – Для большего эффекта он чуть помедлил. – Африканцы! И полагаю, их понадобится намного больше, чем есть сейчас в нашей колонии.

Во Франции Чарльз де Мэйн пострадал из-за своей веры. Но вероломство лицемеров вроде Эмильона и жестокость, с какой обошлись с Жанной, сильно пошатнули те убеждения, из-за которых он подвергся таким тяжелым испытаниям.

Ведь не какие-то сверхъестественные силы, а его собственная воля помогла ему выстоять под раскаленным железом палачей. И хотя он все еще цеплялся за призрачную веру в некое Высшее Существо, его представление об этом существе изменилось. Богу было все равно. Великодушных планов для этой вселенной и своих созданий на ней Он не строил. Вполне возможно, у Него вообще не было никаких планов. А значит, человеку следовало полагаться исключительно на самого себя. Только вежливо кивать Господу время от времени, как своему слабоумному дядюшке. Но когда речь идет о будущем, человек всегда должен брать дело в свои руки.

И все же именно здесь, на этой освещенной факелами поляне, посреди бескрайних густых лесов, напоенных запахом влажной земли и звенящих птичьим гомоном, с Чарльзом произошло нечто удивительное. С неожиданной мощью он вдруг ощутил прилив прежней веры. Лишь на одно яркое мгновение он почувствовал присутствие какой-то внешней силы, которая и позволяла ему выжить в последние пару лет, чтобы оказаться в этом самом месте, в эту самую минуту.

В этот миг он все решил. Ни одного шиллинга он больше не вложит в товар для своей фактории. И чего бы ни стоила консультация этих ловкачей-адвокатов, он заплатит, чтобы только узнать, как получить надел прибрежной земли. Он обстоятельно изучит все, что можно выведать об этих мадагаскарских семенах. Ведь он всегда умел работать на земле. И если он мог выращивать виноград, то и рис тоже сможет вырастить.

Конечно, на этом пути его ждет немало трудностей. Чарльз хорошо знал те места. Поэтому понимал, что и месяца не выдержит, работая по пояс в гнилостной воде, не говоря уже об опасности стать добычей аллигаторов, которыми кишат эти ленивые извилистые заводи.

Ответ напрашивался сам собой. Нужны чернокожие рабы. Пока он мог позволить себе только двух.

С извращенной логикой человека, который сознает свою вину, но должен найти способ доказать обратное, Чарльз всегда считал, что не одобряет работорговлю, хотя и занимается время от времени продажей рабов. В глубине души он чувствовал отвращение к этому занятию. Кроме того, он ведь не знал, что происходит с индейцами, после того как он сбывает их с рук. Может, новые хозяева, услужливо подсказывала ему его дремлющая совесть, потом и вовсе дают им свободу?

Впрочем, теперь его совести придется заснуть покрепче. Чтобы начать то, что он задумал, ему самому понадобится хотя бы один раб из Африки, молодой и физически крепкий. И о моральной стороне придется забыть. Это не что иное, как экономическая необходимость. Вопрос выживания.

Человек делает то, что должен делать.

– Джентльмены, джентльмены! – воскликнул аукционист. – Разговоры отвлекли нас от самого интересного лота сегодняшних торгов.

Взобравшись на помост, он задрал платье девушки, оголив ее тело. Все мужчины как по команде повернули головы и стали с жадностью пожирать индианку глазами.

«Человек делает то, что должен делать». Это же правило поможет ему решить проблему с наследником, вдруг понял Чарльз. Если он хочет поймать удачу в Каролине, а теперь наконец у него впервые блеснул лучик надежды, он должен принять реальность такой, какая она есть. Бросать свою любимую жену он не намерен. Но и хранить ей верность с такой же щепетильностью, как раньше, не может.

– Итак, джентльмены, кто начнет торги за эту смазливую туземочку? Кто предложит мне…

– Стойте!

Резко оттолкнув стоявших перед ним мужчин, Чарльз вышел вперед.

– В чем дело, Мэйн? – спросил аукционист, пока те, кого Чарльз коснулся, торопливо отряхивали рукава и презрительно усмехались за его спиной. Ну и грубиян, хотя и протестант. Да и чего еще можно ожидать от французишки?

Выпрямившись во весь свой рост – куда только делась его обычная сутулость! – Чарльз пристально посмотрел на удивленного и слегка раздосадованного аукциониста.

– Я передумал, – сказал он. – Она не продается.

Он медленно перевел взгляд на девушку. Аукционист отпустил подол ее платья. Большие глаза индианки неподвижно смотрели на Чарльза. Она поняла.

* * *

Искать комнату на ночь в Чарльстоне было бессмысленно, и он прекрасно это знал. Хозяева даже самых убогих меблирашек на дальней оконечности полуострова, где встречались две реки, перед тем как устремиться в океан, едва ли пустили бы на ночлег белого мужчину и индейскую женщину, которая явно не была его рабыней.

Вместо этого Чарльз нашел укромную поляну недалеко от изгороди. Там, несмотря на опасность встречи со змеями или назойливыми насекомыми, он расстелил одеяла, сложил все оружие на расстоянии вытянутой руки, лег рядом с девушкой и овладел ею в знойной влажной темноте.

На ее языке он знал всего несколько обиходных слов, и это не были слова нежности. Но она понимала все его желания и страстно отвечала на его ласки. Его губы прижимались к ее губам, его сильная ладонь лежала на ее животе – почти с первой минуты, как она увидела его, она хотела именно этого. Он видел в ее глазах желание, только отказывался поверить.

Когда-то Чарльз был опытным любовником и умел быть нежным, если хотел. Да и сейчас он еще не забыл премудростей любовной науки. Тяжелый недуг Жанны и ее потребность во внимании требовали этого. Но с индианкой все было по-другому. Уже скоро его медленные, чуть ленивые движения стали быстрее и настойчивее. Возбуждение его нарастало. Девушка откликалась с неменьшим пылом. Лежа на влажной земле, окруженные сотней жужжащих и гудящих тварей, они обладали друг другом под ночным небом, испещренным россыпью звезд.

Той ночью Чарльз отдавал свое семя с тем же неистовым упорством, с которым собирался выращивать урожай для будущего процветания Мэйнов.

* * *

В те годы во всем Чарльстоне насчитывалось не больше сотни примитивных домов и торговых построек. Многие из барбадосцев говорили о том, что необходимо возвести в городе такие же вместительные прохладные дома, как на их родных островах. Но это требовало больших средств и более оптимистичного будущего. А пока претензии города на элегантность были явно завышены и по меньшей мере неубедительны.

Но только не для Чарльза следующим утром. День был солнечным и ясным, из гавани дул свежий северо-восточный ветер. Чарльз размашисто шел к пристани, девушка держалась на шаг сзади. В самой походке и во всем его облике появилась некая новая уверенность и сила.

Он, конечно, заметил презрительные взгляды нескольких джентри на причале. Одно дело – развлекаться с цветной женщиной в постели. Спать хоть с черными, хоть с коричневыми туземками не считалось зазорным. Но совсем другое – появляться с ней в обществе.

Выражение лиц джентльменов неожиданно навело Чарльза на другую мысль. Большинство жителей Каролины были чертовски высокомерны. И если станет известно, что его будущий ребенок наполовину чероки, ни он, ни его сын никогда не войдут в их круг, сколько бы денег он ни заработал и какое бы аристократическое происхождение ни имел.

Он лихорадочно начал придумывать другой план. Индианка наверняка забеременеет, уж он-то об этом позаботится. А когда это станет заметно, он увезет ее куда-нибудь в глушь, поселит в какой-нибудь лачуге, чтобы никто ничего не узнал, ну разве что только Король Себастьян. И предупредит ее, чтобы была поосторожнее.

Потом он скажет Жанне, что хочет усыновить мальчика. В том, что родится сын, он не сомневался, как и в том, что справится с матерью, когда будет отнимать у нее ребенка. Он был мужчиной, к тому же белым, это давало ему преимущества. Если понадобится, он может даже применить силу. Чарльз был готов на все, чтобы продолжить свой род и обеспечить надежное будущее любому представителю мужского пола, который будет носить его имя.

Позже можно будет выдать мальчика за своего осиротевшего племянника, сына погибшей сестры. Этот план настолько взволновал Чарльза, что он даже не мог скрыть своих чувств. Девушка теперь шагала рядом. Увидев на его лице застывшую улыбку, которая, впрочем, тут же исчезла, она вопросительно взглянула на него. Чарльз мягко коснулся ее руки и посмотрел на девушку, чтобы подбодрить ее. Дыхание его понемногу успокоилось. Они пошли дальше.

На пристани он стал расспрашивать, когда прибудут корабли с африканскими рабами. Оказалось, что нужно ждать не меньше трех недель. Сейчас в порту единственным достойным внимания было какое-то торговое судно из Бриджтауна с несколькими пассажирами на борту. Называлось оно «Портсмутская чайка».

Чарльз прошел мимо группы из пяти молодых людей, которые с любопытством оглядывались вокруг. Он уже встречал таких. Мальчишки, заключившие кабальный договор. Вид у них был забитый, у всех, кроме одного – коренастого паренька с пшеничными волосами и очень светлыми глазами, похожими на бледно-голубые льдинки, сверкавшие на солнце. Вел он себя довольно развязно.

Идя навстречу друг другу, они обменялись взглядами. Парня явно заинтересовал этот странный человек в примитивной одежде, с отросшей щетиной на аристократическом лице. А бывший работорговец и предполагаемый в будущем рабовладелец прикидывал, как бы заполучить кого-нибудь в добровольное рабство.

На палубе судна появился помощник капитана:

– Эй, парни! Возвращайтесь на борт, хватит таращиться! Начинается прилив. Насмо́тритесь еще на красоты и получше.

Мальчишки вернулись на судно, а высокий аристократ неторопливо пошел вперед и постепенно смешался с толпой; его женщина шла следом, с обожанием глядя на своего повелителя. В ярком свете того прекрасного утра и Чарльз, и светлоглазый мальчик очень скоро забыли друг о друге.

Север и Юг. Великая сага. Книга 1

Подняться наверх