Читать книгу Сын цирка - Джон Ирвинг - Страница 9

Стоя на девятом грине и ощущая ступнями нежный покров из розовых лепестков бугенвиллей, доктор Дарувалла мог засвидетельствовать ненависть, которую этот придурковатый главный садовник-индус испытывал к Инспектору Дхару. Деревенщина притаился сбоку от Фарруха, получая насмешливое удовольствие оттого, что Дхару, притворяющемуся инспектором полиции, пришлось играть эту роль в непосредственной близости от настоящего трупа. Затем доктор Дарувалла вспомнил свою первую реакцию на прозвучавшее подозрение, что бедный мистер Лал стал падшей жертвой для стервятников; он вспомнил, как и сам с таким же удовольствием усмехнулся. Что он прошептал Дхару? «Вот работа для вас, инспектор». Фарруху было донельзя стыдно за эти слова.

Если доктор Дарувалла испытывал смутную вину за то, что очень мало знал и о родине, и о приютившей его стране, и если его самоуверенность исходила лишь из того, что он, в общем, был посторонним как в Бомбее, так и в Торонто, то более явно и болезненно доктор терзался по поводу чего-то такого в себе, что ставило его на одну доску с низами: с нищим уличным тупицей, с обычным простолюдином, короче – с человеком толпы. Если он чувствовал всего лишь неловкость, оттого что является обычным инертным жителем и Канады, и Индии, каковая инертность объяснялась недостатком знаний и опыта, то его охватывал ни с чем не сравнимый стыд, когда он ловил себя на том, что думает «как все». Он мог быть чужаком, но он также был и снобом. И здесь, пред лицом самой смерти, доктор Дарувалла был унижен очевидным отсутствием в себе оригинальности, а именно – он открыл, что пребывает на одной волне с абсолютно тупым и неприятным садовником.

Доктору было так стыдно, что он сразу же переключил свое внимание на убитого горем мистера Баннерджи, партнера мистера Лала по игре в гольф, который остановился неподалеку от девятого флажка, вяло висевшего на флагштоке, воткнутом в ямку для мячика.

Затем неожиданно раздался голос Дхара, скорее вопрошающий, чем удивленный.

– Возле уха довольно много крови, – сказал он.

– Полагаю, стервятники несколько раз клюнули его, – ответил доктор Дарувалла.

Он не рискнул подойти поближе, – в конце концов, он был лишь ортопедом, а не судебным медиком.

– Непохоже, – сказал Инспектор Дхар.

– Да ладно играть в полицейского, – раздраженно сказал Фаррух.

Дхар бросил на него твердый укоризненный взгляд, чего доктор, по собственному убеждению, абсолютно заслуживал. Он робко пошаркал ногами в цветах, но несколько ярких лепестков бугенвиллеи застряли между его пальцами. Его смутила очевидная жестокость, обозначившаяся на напрягшемся лице главного садовника; ему было стыдно, что он не выразил своего сочувствия живым, поскольку мистер Баннерджи совершенно явно страдал в одиночестве, – но что мог сделать доктор для мистера Лала? Бедному мистеру Баннерджи, должно быть, показалось, что доктор Дарувалла абсолютно безразличен к покойнику. А еще этот страх Фарруха из-за удручающих вестей, которые он так пока и не донес до сведения своего дорогого молодого друга.

О, какая несправедливость, что такие неприятные вести возложены на меня! – подумал доктор Дарувалла, на мгновение забыв о своей еще большей несправедливости по отношению к Дхару. Разве и без того мало было у Дхара схваток с жизнью? Дхар не только сохранил трезвость ума благодаря неукоснительному соблюдению своей приватности; он обеспечил приватностью и доктора Даруваллу, поскольку знал, что именно доктор писал сценарии для фильмов об Инспекторе Дхаре, – Дхар знал, что Фаррух создал этот самый персонаж, которым Дхар теперь обречен быть.

Доктор помнит, что это задумывалось как подарок; он как сына любил этого юношу – в порыве чувств он написал эту роль именно для него. И теперь, чтобы не видеть укоризненных глаз Дхара, Фаррух наклонился и стал вытаскивать лепестки цветов, застрявшие между пальцев.

О бедный мальчик, во что я тебя втянул? – подумал доктор Дарувалла. Хотя Дхару было почти сорок, он еще оставался мальчиком для доктора Даруваллы. Доктор не только придумал противоречивый образ инспектора полиции, не только создал фильмы, вызвавшие умопомешательство у населения штата Махараштра, но также состряпал абсурдную биографию, которую знаменитый актер пытался выдать публике за историю своей жизни. Вполне понятно, что публика на это не купилась. Фаррух знал, что она не купилась бы и на подлинную историю Дхара.

Выдуманная биография Инспектора Дхара тяготела к вещам шокирующим и сентиментальным, что напоминало и сами его фильмы. Он утверждал, что был незаконнорожденным; он говорил, что его мать была американкой – в то время голливудской кинозвездой, – а отец был настоящим инспектором полиции в Бомбее, уже давно на пенсии. Сорок лет назад (Инспектору Дхару было тридцать девять) его голливудская мать снималась в Бомбее в кинофильме. Инспектор полиции, отвечавший за ее охрану, влюбился в нее; они тайно встречались в отеле «Тадж-Махал». Когда кинозвезда поняла, что ждет ребенка, она заключила с инспектором договор.

Ко времени рождения Дхара материальная поддержка индийского инспектора полиции обходилась голливудской звезде не дороже кокосового масла, которое она, принимая ванну, привыкла добавлять в воду, – во всяком случае, так гласит выдумка доктора. Внебрачный ребенок, да еще от индийского отца, мог стоить ей карьеры. По версии Дхара, мать платила полицейскому инспектору, чтобы он мог полностью посвятить себя заботам о сыне. Деньги понадобились и для того, чтобы инспектор мог уйти со службы; он донес до сына все тонкости полицейского дела, включая взятки. В фильмах Инспектор Дхар был всегда выше того, чтобы брать взятки. Все реальные инспекторы полиции Бомбея говорили, что если бы они знали, кто является отцом Дхара, то убили бы его. Настоящие полицейские не скрывали, что с радостью убили бы и Инспектора Дхара.

К стыду доктора Даруваллы, эта история была полна дыр, начиная с никому не известной кинокартины. В Бомбее снимается больше фильмов, чем в Голливуде. Но в 1949 году в штате Махараштра не снималось ни одного американского фильма – во всяком случае, ни одного, вышедшего затем на экраны. И вызывал подозрение тот факт, что не было ни одного документа, говорившего о назначении полицейского для охраны актеров, снимавшихся в иностранном фильме, хотя за другие годы копии записей были на месте, из чего следовало, что, скорее всего, отчеты, относящиеся к 1949 году, были изъяты из папок, и, несомненно, с помощью взяток. Но зачем? Что же касается так называемой бывшей голливудской звезды, то, если бы она была американкой и снималась в Бомбее, ее бы и принимали за голливудскую звезду, даже если бы она была неизвестной и, более того, ужасной актрисой и даже если бы этот фильм так и не вышел на экраны.

Инспектор Дхар счел за лучшее демонстрировать свое безразличие к матери. Говорилось, что Дхар никогда не бывал в Соединенных Штатах. Хотя его английский считался превосходным, без намека на акцент, Дхар утверждал, что предпочитает говорить на хинди и что у него отношения только с индийскими женщинами.

На худой конец, Дхар признавался, что испытывает легкое презрение к матери, кем бы она ни была. И он исповедовал неистовую и неугасимую верность своему отцу, которому дал решительный обет хранить его имя в строгом секрете. Ходили слухи, что встречаются они только в Европе!

В защиту доктора Даруваллы надо сказать, что невероятная природа его вымысла была, во всяком случае, основана на реальности. Изъяном в ней были лишь необъяснимые провалы. Инспектор Дхар впервые снялся в фильме, когда ему было чуть больше двадцати, но где он был в детстве? В Бомбее трудно остаться незамеченным привлекательному мужчине любого возраста. Кожу его назвать темной могли только в Европе или в Северной Америке – для индийца она была слишком светлой. Конечно, его темно-каштановые волосы казались почти черными, и у него были такие темные серые глаза, что они тоже казались почти черными; но даже если его отец действительно был индийцем, отчетливого следа индийской крови в светлокожем сыне не было.

Говорили, что, возможно, его мать была голубоглазой блондинкой и все, что инспектор полиции смог передать ребенку, так это минимум национальных черт и страсть к расследованию убийств. Тем не менее весь Бомбей жаловался, что Дхар – кассовая звезда сумасшедших фильмов на хинди – выглядел, кого ни спроси, как стопроцентный европеец или североамериканец. Достоверного объяснения его внешности белого человека не было, что подпитывало слухи, будто он был сыном брата Фарруха, женатого на австрийке; и поскольку было хорошо известно, что Фаррух женат на сестре этой европейки, ходили даже слухи, что Дхар – сын доктора.

В ответ на все это доктор изображал на лице смертельную скуку, хотя еще оставалось много старых даквортианцев, кто помнил отца доктора Даруваллы в компании эфемерного белокожего мальчика, который иногда приезжал на лето. И этого подозрительно белокожего мальчика называли внуком старшего Даруваллы. Лучшим, как знал Фаррух, ответом на подобные разговоры было все отрицать в самой резкой форме, и не более того.

Как хорошо известно, многие индийцы считают светлокожих красивыми; к тому же Дхар был брутально красив. Однако считалось извращением, что Инспектор Дхар отказывался говорить публично по-английски, или же он говорил с явно нарочитым индийским акцентом. Ходили слухи, что он говорил по-английски без акцента только в узком кругу, но откуда это известно? Инспектор Дхар редко одаривал своими интервью, которые ограничивал лишь своим «искусством»; он настаивал на том, что его личная жизнь была запрещенной темой (личная жизнь Дхара была единственной темой, которая была всем интересна). Когда его загоняла в угол кинопресса в ночном клубе, в ресторане, на фотосессии в связи с выходом нового фильма с Инспектором Дхаром, актер отвечал своей знаменитой усмешкой. Не важно, какой вопрос ему задавали; он либо отшучивался, либо, независимо от вопроса, отвечал на хинди или по-английски со своим поддельным акцентом: «Я никогда не биль в Соединенных Штатах. Я не интересуюсь своей мама. Если у меня будють дети, то только индийцы. Они самые умные».

И Дхар мог ответить на любой взгляд и выдержать его; он не тушевался перед камерами, его снимавшими. С годами он выглядел все более внушительным. До тридцати пяти у него были выпуклые мышцы и плоский живот. То ли по причине среднего возраста, то ли Дхар уступил обычным плотским средствам для достижения успеха среди бомбейских актеров – любимчиков женщин, то ли все объяснялось его любовью к поднятию тяжестей заодно с его успехами в поглощении пива, но полнота актера угрожала похоронить его репутацию крутого парня. (Как откормленного крутого парня его и воспринимали в Бомбее.) Его критикам нравилось упоминать его «пивной живот», но не в лицо; в конце концов, для парня, которому под сорок, Дхар пребывал в неплохой форме.

Что касается киносценариев доктора Даруваллы, они отличались от чайной смеси в духе масалы[7], что присуща кинолентам на хинди. Они были достаточно слащавы и безвкусны, но их банальность была решительно западного разлива – отвратительность главного героя преподносилась как добродетель (Дхар, как правило, был отвратительней большинства негодяев), – а своего рода сентиментальность была на грани примитивного экзистенциализма (в этом смысле одинокий Дхар был выше одиночества, – похоже, он получал удовольствие от своей отчужденности). Кинематографу на хинди были присущи символические жесты, которые доктор Дарувалла рассматривал с насмешливой иронией стороннего наблюдателя: боги часто спускались с небес (обычно чтобы снабдить Инспектора Дхара тайной информацией) и все негодяи были вроде дьяволов (разве что неуспешных). В общем, злодейство было представлено преступниками и подавляющим большинством сил полиции; сексуальные подвиги были зарезервированы для Инспектора Дхара, чей героизм проявлялся как в рамках закона, так и вне его. А к женщинам, обеспечивающим его сексуальные подвиги, Дхар оставался абсолютно равнодушен, что выглядело подозрительно по-европейски.

Была и музыка в стандартной комбинации, как в фильмах на хинди, – женский хор из охов и ахов под гул и звон гитар, скрипок, щипковых «вина» и маленьких ударных «табла». И Инспектор Дхар, несмотря на свой махровый цинизм, иногда шевелил губами под фонограмму песни. Хотя шевелил он удачно, лирику такого поэтического уровня запоминать не стоило – ему приходилось мурлыкать что-то вроде «Беби, даю слово, за мной не заржавеет!». В индийском кинематографе такие песни исполняются на хинди, здесь был еще один пример того, как фильмы об Инспекторе Дхаре намеренно нарушали традицию. Дхар пел по-английски, со своим безнадежно индийским акцентом; даже его заглавная песня, исполнявшаяся всем женским хором и повторявшаяся по крайней мере дважды в каждом фильме об Инспекторе Дхаре, была на английском. Ее тоже ненавидели, и она также была хитом. Хотя доктор Дарувалла сам написал слова, он вздрагивал, заслышав ее.

Дхар ловко шевелил губами под фонограмму, но при этом не слишком усердствовал на ниве злодейства. Один из критиков отделал его словами «ленивая губа». Другой критик сожалел, что Дхара ничто не возбуждало, вообще ничто. Как актер Дхар был абсолютно востребован массами – возможно, потому, что он, казалось, постоянно пребывает в депрессии, как если бы мерзость жизни сама притягивалась к нему и его неизбежный триумф над злом был для него вечным проклятием. Посему определенную тоску вызывала у него каждая жертва, которую Инспектор Дхар разыскивал ради спасения или мести; злодеев – всех и каждого – Дхар наказывал с живописной жестокостью.

Что касается сексуальных сцен, то здесь преобладала сатира. Занятия любовью заменялись кадрами из старой кинохроники с несущимся паровозом (колеса-поршень); эякуляцию характеризовали бесчисленные волны, бьющиеся о берег. Кроме того, нагота, которую в соответствии с требованиями цензуры нельзя было показывать, заменялась «мокростью» – многочисленными сценами под дождем влюбленных героев (полностью одетых), как если бы Инспектор Дхар расследовал преступления исключительно в сезон дождей. Под полностью промокшим сари можно было случайно разглядеть сосок или, по крайней мере, представить его – это возбуждало больше, чем откровенная эротика.

Социальные проблемы и идеология просто замалчивались, если не полностью отсутствовали. (И в Торонто, и в Бомбее обе эти темы мало занимали доктора Даруваллу.) Кроме общеизвестного – что полиция полностью коррумпирована системой взяток, других назиданий почти не было. Сцены проникновенно снятой насильственной смерти, сменявшиеся сценами скорби с обилием слез, были более важны, нежели послания, призванные вдохновить национальное самосознание.

Герой Инспектора Дхара был беспощадно мстителен; он был также абсолютно неподкупен – за исключением лишь секса. Женщины легко и просто делились на хороших и плохих; однако Дхар позволял себе все, что хотел, и с теми и с другими, то есть со всеми. Ну почти со всеми. Инспектор не церемонился с европейскими женщинами, и в каждом его фильме была по крайней мере одна европейка, ультрабелая женщина, страстно желавшая сексуального приключения с Инспектором Дхаром; то, что он честно и с жестокосердным презрением отвергал европейку, было его фирменным знаком, его торговой маркой, – именно за это и обожали его индийские женщины и девушки. Отражала ли эта черта персонажа чувства Дхара к его матери, подтверждала ли озвученное им намерение иметь только индийских детей – кто ж это знает? Кто на самом деле знает хоть что-нибудь об Инспекторе Дхаре, ненавидимом всеми мужчинами, любимом всеми женщинами (кто это сказал, что его ненавидят?).

Даже те индийские женщины, что встречались с ним, были едины в рвении защищать его личную жизнь. Они говорили: «Он совсем не такой, как в своих фильмах» (никаких примеров за этим не следовало). Они говорили: «Он очень старомоден, настоящий джентльмен» (и никогда никаких примеров в доказательство). «На самом деле он очень скромный – и очень тихий», – говорили они.

Каждый мог допустить, что Дхар «тихий»; были подозрения, что он всегда строго придерживался текста сценария, – все это были вполне уместные и лишенные смысла противоречия относительно слухов о его идеальном английском. Никто ничему не верил, или же все верили любому слуху. Что у него две жены – одна в Европе. Что у него дюжина детей, и все внебрачные, которых он не признает. Что на самом деле он живет в Лос-Анджелесе, в доме своей ужасной матери!

Перед лицом всех слухов, при диком контрасте между исключительной популярностью его фильмов и исключительной враждебностью по отношению к нему, которую лишь провоцировала его усмешка, Дхар сам по себе оставался непроницаем. В его усмешке нельзя было обнаружить даже малой доли сарказма; казалось, никакой другой крепко сбитый мужчина не мог бы проявлять такое самообладание.

Дхар поддерживал только один вид благотворительности; он провел свою личную кампанию столь активно и убедительно, что был поддержан общественностью, и достиг при этом такого статуса, как мало кто из меценатов Бомбея. На собственные средства он организовал телевизионную рекламу для госпиталя детей-инвалидов, и она оказалась невероятно эффективной. (Разумеется, доктор Дарувалла был автором и этих рекламных роликов.)

На телеэкране камера показывает Инспектора Дхара либо крупным, либо средним планом – на нем свободная белая рубашка, без ворота или, как у мандаринов, типа курты[8], – и он пускает в ход свою усмешку, лишь пока рассчитывает с ее помощью полностью овладеть вниманием зрителей. Затем он говорит: «Вам, возможно, нравится меня ненавидеть – я получаю много денег, и я никому ничего не даю, кроме как этим детям». Затем следует серия снимков – Дхар среди детей-калек в ортопедическом госпитале: маленькая девочка с деформацией конечностей ползет к Инспектору Дхару, а он протягивает к ней руки; Инспектор Дхар между инвалидными колясками с детьми, которые неотрывно смотрят на него; Инспектор Дхар поднимает из джакузи маленького мальчика, несет его на чистый белый стол, где две медсестры прилаживают на ножки малыша ортопедические шины, – ноги мальчика тоньше его рук.

Несмотря на это, Инспектора Дхара по-прежнему ненавидели; иногда на него даже нападали. Местным громилам хотелось проверить, действительно ли он так крут и ловок во всех видах боевых искусств, как инспектор полиции, которого он изображал; судя по всему, так оно и было. На любые словесные выпады он отвечал странновато-сдержанной версией своей усмешки. Выглядело так, как будто он хватанул лишнего. Но при физической угрозе он не колеблясь принимал равнозначные ответные меры; однажды, когда человек замахнулся на него стулом, Дхар ударил его столом. В жизни у него была репутация человека такого же опасного, как и его герой на экране. Бывало, что он невзначай ломал людям кости; возможно, благодаря знакомству с ортопедией он мог серьезно повредить суставы нападавшим. Он действительно мог нанести большой урон. Но Дхар не искал стычек, он просто побеждал.

Низкопробные фильмы с его участием делались наспех, презентации сводились к минимуму; говорили, что он почти не бывает в Бомбее. Его шофером был неприветливый карлик, бывший цирковой клоун, которого околокиношная молва уверенно окрестила бандитом (Вайнод гордился этим мнением). И, кроме большого числа индийских женщин, которые встречались с Дхаром, иных друзей у него не наблюдалось. Его самое известное знакомство – с редким гостем Бомбея, почетным хирургом-консультантом в больнице для детей-инвалидов, который привычно исполнял функции пресс-секретаря, чтобы собирать зарубежные пожертвования на ее счет, – принималось как долгосрочные отношения, устоявшие несмотря на нападки массмедиа. Доктор Дарувалла – выдающийся канадский врач и достойный семьянин, сын бывшего управляющего бомбейской больницей для детей-инвалидов (доктора Лоуджи Даруваллы) – был уничтожающе краток с прессой. Когда его спрашивали про отношения с Инспектором Дхаром и отношение к нему, доктор Дарувалла отвечал: «Я врач, а не сплетник». Кроме того, двух мужчин – помоложе и постарше – видели вместе только в клубе «Дакворт». Прессу туда не пускали, а среди членов этого клуба подслушивание и подглядывание (если не брать в расчет старого парса-стюарда) считались вообще недопустимыми.

Однако было много толков о том, каким образом Инспектор Дхар мог стать членом клуба «Дакворт». Кинозвезд здесь тоже не жаловали. Поскольку же очередь на право вступления в клуб растягивалась на двадцать два года, а Дхар стал членом клуба в двадцать шесть лет, то получалось, что он должен был подать свое заявление на вступление в четыре года! Или кто-то это сделал за него. К тому же для многих даквортианцев не было достаточных доказательств того, что Инспектор Дхар отличился на ниве «общественного лидерства»; некоторые указывали на его хлопоты в пользу больницы для детей-инвалидов, но другие возражали в том смысле, что фильмы Инспектора Дхара деструктивны для всего Бомбея. Вполне понятно, что никто не препятствовал распространению в этом старом клубе слухов или недовольств на данную тему.