Читать книгу Сэмюэл Джонсон и врата ада - Джон Коннолли - Страница 7

Пока Сэмюэл спал, группа ученых столпилась у мониторов и распечаток. За спиной у них лежали позабытые листки с неоконченной партией «Морского боя».

– Но здесь нет никаких записей о необычном происшествии, – сказало одно из светил науки.

Его звали профессор Хилберт, и он стал ученым по двум причинам. Первой причиной было то, что его всегда восхищала наука и в особенности физика – отрасль знаний для тех, кто любит числа больше, чем… ну, вероятно, больше, чем людей. Вторая причина, по которой профессор Хилберт стал ученым, заключалась в том, что он всегда выглядел как ученый. Даже в детстве он носил очки, не мог нормально причесаться и имел привычку таскать ручки в кармане рубашки. Еще он очень любил разбирать разные вещи, чтобы посмотреть, как они устроены, хотя ему ни разу не удалось ничего сложить обратно в точности так, как оно было до того. Вместо этого он всегда пытался придумать, как бы усовершенствовать эту вещь, даже если она прежде работала отлично. Так, когда он «улучшил» родительский тостер, тот сжег хлеб дотла, после чего вспыхнул таким жарким пламенем, что на кухне расплавилась столешница. После этого на кухне всегда держался странный запах, а Хилберту было приказано есть хлеб неподжаренным, если рядом нет взрослых. Потом он часок повозился с радиоприемником, и тот стал принимать сигналы пролетающих мимо военных самолетов, что повлекло за собою визит двух суровых мужчин в военной форме, подозревавших Хилберта в том, что он – русский шпион. В конце концов маленького Хилберта отправили в школу для одаренных детей, где ему разрешали разбирать вещи и складывать их обратно в любом виде, как его душеньке угодно. Он даже учинил парочку пожаров в этой школе, но пожары были небольшие, и их быстро потушили.

Теперь же профессор Хилберт пытался отыскать какой-нибудь смысл в рассказе Эда и Виктора. В качестве меры предосторожности коллайдер остановили, и профессор был очень этим недоволен. Включать и выключать коллайдер – это вовсе не то же самое, что щелкать выключателем дома. Это дело сложное и дорогостоящее. Кроме того, это ухудшает репутацию всех, кто вовлечен в эксперимент, особенно если учесть, что до сих пор существуют люди, уверенные, будто коллайдер может вызвать конец света.

– Вы говорите, что некая неизвестная частица отделилась от пучка частиц?

– Именно так, – подтвердил Эд.

– Затем она каким-то образом прошла через стенки коллайдера и сплошной массив камня и исчезла?

– Именно, – снова подтвердил Эд.

– А затем система принялась переписывать сама себя, чтобы уничтожить все свидетельства об этом происшествии?

– Да.

– Потрясающе, – сказал профессор Хилберт.

Самым необычным в этом разговоре было то, что профессор Хилберт ни капли не сомневался в словах Эда и Виктора. Ничего из имеющего отношение к большому адронному коллайдеру и к тому, что тот выявлял в природе Вселенной, не могло удивить профессора Хилберта. Привести в восторг – да. Обеспокоить – иногда. Но удивить – нет. Профессор был вообще не из тех, кого легко удивить, и он подозревал, что Вселенная – куда более странное место, чем полагает большинство людей. Ему не терпелось доказать, какая же она необыкновенная на самом деле.

– Как вы думаете, что это могло быть? – спросил Эд.

– Доказательство, – ответил профессор Хилберт.

– Доказательство чего?

– Не знаю, – признался профессор Хилберт и побрел прочь, грызя ручку.

Несколько часов спустя профессор Хилберт все еще сидел за своим столом в окружении бумажек, на которых он вычерчивал графики, составлял сложные уравнения и рисовал человечков, дерущихся на мечах. Он повторно просмотрел системные записи за последние несколько часов и обнаружил кое-что любопытное. Система сама себя переписала, как и предположили Виктор с Эдом, но сделала это не безукоризненно. Понемногу профессор Хилберт восстанавливал произошедшее. И хотя пока был не в состоянии воссоздать все полностью, он обнаружил, что в тот самый момент, когда Эд с Виктором оказались свидетелями События (как это уже начали называть), в систему вторглась цепочка чужих команд, некий код. И вот этот самый код профессор Хилберт сейчас и пытался реконструировать.

Проблема заключалась в том, что посторонние команды не были написаны ни на одном из известных языков программирования. На самом деле они вообще не походили ни на какой опознаваемый язык.

Сферой особого интереса профессора Хилберта были параллельные измерения. В особенности его завораживала вероятность того, что вселенных на самом деле множество и наша – лишь одна из них. Он принадлежал к группе ученых, веривших, что наш мир может существовать среди огромного количества других, часть из которых зарождается, часть уже налицо, а часть завершает свое существование. Профессор Хилберт свято верил в множественность вселенных. Работа всей его жизни была посвящена поиску доказательств этой гипотезы, и он надеялся, что коллайдер поможет ее подтвердить. Если бы в коллайдере возникла миниатюрная черная дыра, такая, которая не грозила бы поглотить Землю – скажем, размером в одну тысячную массы электрона, – и просуществовала бы всего десять в минус двадцать третьей степени секунд, для профессора Хилберта это явилось бы неопровержимым доказательством наличия параллельных вселенных.

Теперь же, сидя за своим столом, он смотрел на загадочные команды, записанные символами, которые казались одновременно и современными, и очень древними, и размышлял: «Неужели это то самое доказательство, которое я искал? Послание из другой вселенной, другого измерения? А если да, то что оно означает?»

Возможно, некоторые из вас знают, кто такой Альберт Эйнштейн. Для тех же, кто не знает, вот его портрет:

Эйнштейн был очень знаменитым ученым, из тех, чье имя могут назвать даже люди, знать не знающие про науку. Больше всего он прославился своей общей теорией относительности, гласящей, что масса – это разновидность энергии и что e = mc² (или, иными словами, энергия – это масса, помноженная на скорость света в квадрате), но еще у него было чувство юмора. Однажды он сказал, что все мы невежи, но каждый из нас невежественен по-своему, – это очень мудрые слова, если задуматься[15].

Именно Эйнштейн предсказал существование черных дыр (одна из них находится в середине нашего Млечного Пути, но ее загораживают облака пыли, а то ее каждую ночь можно было бы наблюдать в виде огненного шара в созвездии Стрельца), но, как оказалось, к Эйнштейновым черным дырам прилагается одна проблема. В самом их центре наличествует сингулярность (опять это слово), точка, в которой время подходит к концу и все известные законы физики перестают действовать.

Невозможно создать закон, который будет нарушать все остальные законы. Наука просто не работает так.

Эйнштейна это не обрадовало. Он любил, чтобы все работало в соответствии с законами. На самом деле суть всей его научной деятельности заключалась в стремлении доказать, что известной Вселенной правят определенные законы, и ему не нравилось, что всякие сингулярности лезут под руку и нарушают порядок.

Потому, подобно всякому хорошему ученому, Эйнштейн вновь принялся за работу и попытался доказать, что сингулярностей не существует или что если они все же существуют, то играют по правилам. Похимичив немного с результатами, он пришел к выводу, что сингулярности могут быть мостиками между различными измерениями. Это решило проблему сингулярностей – в той мере, в какой она заботила Эйнштейна, – но никто на самом деле не верил, что этот мостик, известный как мост Эйнштейна – Розена, и вправду можно использовать для путешествия между мирами. Ведь если он и существует, он должен быть очень нестабилен. Все равно что построить мост из жевательной резинки и кусочков шоколада над очень длинным ущельем, а потом предполагать, что кому-нибудь на тяжелом грузовике захочется проехать по нему. Кроме того, этот мост может оказаться очень маленьким – десять в минус тридцать четвертой степени метров, то есть настолько маленьким, что его как бы почти и нет, – и существовать при этом лишь мгновение, так что переправляться через него на грузовике (космическом, ясное дело) будет делом трудным и, честно признаться, неминуемо приведет к смерти.

Математики также рассчитали вероятность существования в центре черных дыр так называемых множественно соединенных пространств, или «червоточин» – упрощенно говоря, туннелей между вселенными[16]. В 1963 году один математик из Новой Зеландии, Рой Керр, предположил, что черная дыра, начав вращаться, превратится в устойчивое кольцо нейтронов, потому что центробежная сила будет уравновешена направленной внутрь силой гравитации. Черная дыра не схлопнется и не задавит вас насмерть, но это будет путешествие в один конец, поскольку гравитация не даст вам вернуться тем путем, которым вы пришли.

И тем не менее этот спор был очередной стадией широкой дискуссии о «червоточинах», черных дырах и параллельных измерениях, где законы физики могут отличаться от наших, но превосходно работать в своей вселенной.

Теперь же профессор Хилберт размышлял, не могло ли так случиться, что кто-то из другой вселенной нашел путь наружу – через дыру или мост, пока невообразимый для нашей науки, – и попытался установить контакт? Если это и вправду так и если мост до сих пор существует, то должно быть открыто одно окно в том мире и другое окно – в нашем.

Вслед за этим вставал другой вопрос: где это окно и что именно из него выйдет?

В подвале дома № 666 по Кроули-роуд четверо стояли и внимательно смотрели на то место, где совсем недавно находился вращающийся голубой круг. Миссис Абернати вернулась после визита к дому Сэмюэла Джонсона и обнаружила, что три ее компаньона пребывают в состоянии стресса.

– Портал закрылся, – произнес мистер Рэнфилд, внешностью и голосом теперь несколько отличающийся от себя прежнего.

Слова исходили из его горла хриплыми щелчками, а кожа приобрела морщинистый, нездоровый вид, словно у гниющего яблока. Перемены в его внешности начались почти сразу же с исчезновением голубого света; подобным же образом изменились и миссис Рэнфилд, и мистер Абернати. Только миссис Абернати выглядела прежней.

– Должно быть, они остановили коллайдер, – произнесла миссис Абернати со странной интонацией, которую она постаралась скрыть от Рэнфилдов, – как и предсказывал Великий. Но теперь мы знаем, что путешествие между нашими мирами возможно. В эту самую минуту наш господин собирает войско, и когда все будет готово, портал откроется снова, он вступит в этот мир и объявит его своим.

– Но мы слабеем! – пожаловалась миссис Рэнфилд.

Ее дыхание сделалось зловонным, как будто у нее внутри что-то гнило.

– Вы слабеете, – отозвалась миссис Абернати, сделав упор на слове «вы». – Вы здесь лишь затем, чтобы служить мне. Ваша энергия будет питать меня, а когда портал откроется снова, вы восстановитесь.

Это было не совсем правдой. Миссис Абернати занимала более высокое положение в иерархии демонов, чем трое ее компаньонов: она была старше, умнее и могущественнее, чем они и помыслить могли. Портал не закрылся – во всяком случае, не до конца. Воля и сила миссис Абернати сохранили щелочку. И тем не менее она намеревалась тянуть из остальных столько энергии, сколько ей потребуется, и пользоваться порталом только при необходимости. Это ей предстоит исследовать новый мир в канун явления господина, и нужно пока что слиться с окружающим пространством, не привлекая к себе внимания. Пробыв столь долго во тьме, она теперь желала вкусить кое-чего в этом мире, прежде чем он превратится в огонь и пепел[17].