Читать книгу Сэмюэл Джонсон и врата ада - Джон Коннолли - Страница 9

Глава девятая,
в которой мы узнаем чуть больше о вратах ада, но при этом мало чего полезного

Оглавление

Когда мать ушла за покупками, Сэмюэл еще некоторое время просидел за кухонным столом, подпирая подбородок руками и размышляя над имеющимися вариантами. Он знал, что миссис Абернати, или существо, захватившее ее тело, творит какие-то гадости, но перед ним стояла та же проблема, что и перед детьми всего мира: как убедить взрослых, что ты говоришь правду, когда они просто не желают в эту правду верить?

Мать велела ему не играть в компьютерные игры, но это не значило, что вообще нельзя пользоваться компьютером. Сэмюэл в компании Босвелла поднялся к себе в спальню, уселся за стол и принялся прочесывать Интернет. Он решил начать с того, что знал точно, и потому напечатал в поисковой строке: «Врата ада».

Первая ссылка относилась к огромной бронзовой статуе под названием «La Porte de l’Enfer», что означает «Врата ада», отлитой скульптором Огюстом Роденом и находящейся во Франции. Судя по всему, Родена попросили создать эту композицию в 1880 году, и он обещал создать ее к 1885-му. Но на самом деле он все еще трудился над ней к моменту своей смерти в 1917-м. Сэмюэл произвел мысленные подсчеты, и получилось, что Роден задержал сдачу скульптуры на тридцать два года. Стало любопытно, уж не приходится ли этот Роден родственником мистеру Армитажу, местному художнику, который должен был расписать их гостиную и столовую за выходные, а на самом деле провозился с ними шесть месяцев, да так и оставил одну стену и часть потолка без росписи. Отец Сэмюэла и мистер Армитаж сильно поспорили из-за этого, когда встретились на улице. «Это не потолок Сикстинской капеллы! – заявил тогда мистер Армитаж. – Я возьмусь за него, когда у меня появится возможность. А то вы так захотите еще, чтобы я вам рисовал ангелов, лежа на спине!»[18]

Отец Сэмюэла высказался в том духе, что если бы мистера Армитажа пригласили расписывать потолок Сикстинской капеллы, у него бы это заняло не четыре года, а все двадцать и все равно Бог остался бы без бороды. На этом месте мистер Армитаж сказал грубое слово и ушел, а отец Сэмюэла в конце концов доделал стену и потолок сам.

Получилось неважно.

Ну да как бы то ни было, хотя врата работы Родена выглядели очень впечатляюще, они не светились голубым светом. Сэмюэл прочитал, что они создавались под впечатлением от «Божественной комедии», книжки писателя Данте, и заподозрил, что ни Данте, ни Роден на самом деле не видали врат ада, а только строили догадки[19].

После этого Сэмюэл нашел несколько групп, играющих хеви-метал, которые либо пели про врата ада, либо пихали на обложки своих дисков изображения демонов. Им хотелось выставить себя более опасными и жуткими, чем на самом деле, потому что на самом деле большинство этих музыкантов были просто лохматыми парнями из хороших семей, которые в подростковом возрасте слишком много сидели в одиночестве в своей комнате. Сэмюэл узнал, что римляне и греки верили, будто врата ада охраняет трехголовый пес Цербер, в чьи задачи входит никого оттуда не выпускать, но еще они верили, что мертвых через реку Стикс перевозит какой-то лодочник, а Сэмюэл не заметил в подвале дома Абернати никакой речки.

Он попытался написать по-другому, «адские врата», но и так толку не добился. В конце концов напечатал просто «ад», и его завалило ссылками. Оказалось, что некоторые религии учат, что в аду огонь и жара, а другие считают его холодным и мрачным. Сэмюэлу показалось, что никто из них ничего не знает наверняка, поскольку если кто-то и выяснял правду, он к этому моменту был уже мертв и никак не мог воспользоваться полученными сведениями. Но ему показалось интересным, что ад присутствует в большинстве мировых религий, даже если называется как-то иначе. Во многих вероисповеданиях имелись имена для существа, которое, как предполагалось, правило в аду: Сатана, Яньло-ван, Яма. Похоже было, что все сходились на одном: ад – довольно неприятное место, не такое, где хотелось бы оказаться.

Через час Сэмюэл прекратил поиски. Его переполняло разочарование. Ему нужны были ответы. Ему нужно было знать, что же теперь делать.

Он хотел остановить миссис Абернати прежде, чем она откроет эти самые врата.


Мать Сэмюэла пыталась высчитать, что выгоднее: взять две маленькие банки печеной фасоли или одну большую, и тут перед ней кто-то возник. Это была миссис Абернати.

– Здравствуйте, миссис Джонсон, – поздоровалась миссис Абернати. – Очень рада вас видеть!

Миссис Джонсон не знала, отчего это миссис Абернати вдруг так рада встрече с ней. Они были едва знакомы, и все их общение сводилось к вежливым кивкам при встрече[20].

– И мне очень приятно, – соврала миссис Джонсон.

Отчего-то в присутствии миссис Абернати ей сделалось не по себе. На самом деле теперь, когда она об этом задумалась, ей показалось, что в стоящей перед ней женщине слишком много несообразностей. На миссис Абернати было чудное черное бархатное пальто, слишком красивое для похода за покупками – если, конечно, вы не идете покупать еще более чудное черное пальто и не желаете произвести впечатление на продавцов. Ее кожа – очень бледная, куда более бледная, чем помнилось миссис Джонсон по предыдущим встречам, – приобрела голубоватый оттенок, и под нею более отчетливо проступили вены. Глаза миссис Абернати тоже стали ярко-голубыми. Казалось, будто они горят, как газовая горелка. Миссис Абернати очень сильно надушилась, но от нее все равно пахло как-то… загадочно и не сказать что приятно.

От вида и запаха миссис Абернати миссис Джонсон вдруг стало безудержно клонить в сон. Глаза миссис Абернати словно бы вцепились в нее, и в них начал разгораться огонь.

– Как ваш прелестный сын? – поинтересовалась миссис Абернати. – Его зовут Сэмюэл, верно?

– Да, – ответила миссис Джонсон, никогда прежде не слыхавшая, чтобы кто-нибудь назвал Сэмюэла прелестным. – Сэмюэл.

– Он, случайно, не говорил с вами обо мне?

Миссис Джонсон услышала сорвавшиеся с ее губ слова прежде, чем осознала, что они вообще пришли ей на ум.

– Ну да, говорил, – признала она. – Не далее как нынешним утром.

Миссис Абернати улыбнулась – но только одними губами, лицо ее не шелохнулось.

– И что же он сказал?

– Он, кажется, думает…

– Что же?

– Что вы хотите…

– Продолжайте.

– Открыть…

Миссис Абернати придвинулась вплотную к миссис Джонсон. Изо рта у миссис Абернати пахло отталкивающе, а зубы были желтыми. А еще они выглядели острыми – куда более острыми, чем полагается человеческим зубам. Между ними показался язык, и долю мгновения миссис Джонсон была абсолютно уверена, что язык этот раздвоенный, как у змеи.

– Врата…

– Какие врата? – спросила миссис Абернати. – Какие?!

Она схватила миссис Джонсон за плечо. Ногти глубоко впились в тело миссис Джонсон, и та вздрогнула.

Эта боль словно вырвала миссис Джонсон из оцепенения. Она отступила на шаг и моргнула. Когда она открыла глаза, миссис Абернати стояла на некотором удалении и на лице у нее застыло странное озабоченное выражение.

Миссис Джонсон, как ни старалась, не смогла вспомнить, о чем же они сейчас разговаривали. О чем-то, касающемся Сэмюэла, но о чем именно?

– Миссис Джонсон, как вы себя чувствуете? – спросила миссис Абернати. – У вас такой вид, будто вам нехорошо.

– Нет-нет, все нормально, – ответила миссис Джонсон, хотя на самом деле чувствовала себя вовсе не нормально.

Она до сих пор ощущала запах духов миссис Абернати и, что еще хуже, тот запах, который пытались замаскировать духами. Ей хотелось, чтобы миссис Абернати куда-нибудь исчезла. Вдруг показалось очень важным держаться от миссис Абернати как можно дальше.

– Ну что ж, всего доброго, – сказала миссис Абернати. – Приятно было побеседовать. Нам стоило бы встречаться почаще.

– Да-да, – отозвалась миссис Джонсон, имея в виду «ну нет!».

Нет, нет, нет и нет!


Когда миссис Джонсон вернулась домой, Сэмюэл сидел за кухонным столом и что-то рисовал цветными карандашами. При появлении матери он спрятал листок, но женщина успела рассмотреть голубой круг. Сэмюэл с беспокойством взглянул на нее.

– Ма, ты в порядке?

– Да, милый. А что такое?

– У тебя вид какой-то больной.

Миссис Джонсон посмотрелась в зеркало, висящее у раковины.

– Да, – согласилась она. – Пожалуй, и вправду. – Она повернулась к Сэмюэлу. – Я встретила… – Она умолкла.

Никак не удавалось вспомнить, кого же она встретила. Женщину? Да, какую-то женщину, но имя ускользало. Потом она вообще усомнилась в том, была ли это женщина, а несколько секунд спустя уже не была уверена даже в том, встречалась ли она хоть с кем-нибудь. Как будто разум ее был домом и кто-то поочередно выключал свет во всех его комнатах.

– Так с кем ты встретилась, ма? – спросил Сэмюэл.

– Я… не знаю, – ответила миссис Джонсон. – Пожалуй, пойду прилягу ненадолго.

Миссис Джонсон и вправду задумалась, уж не заболела ли она. Вот накануне могла бы поклясться, что слышала чей-то голос из встроенного шкафа под лестницей, когда открыла его, чтобы убрать туда пылесос.

Она ушла с кухни, и Сэмюэл услышал, как она поднялась наверх. Когда он несколькими минутами позже заглянул к маме в комнату, та уже спала. Губы ее шевелились. Сэмюэл решил, что ей снится плохой сон. Он подумал было, не позвонить ли кому-нибудь из маминых подруг, хоть той же тете Бетти, которая живет через дорогу, но потом решил, что пока лучше присмотрит за мамой сам. А сейчас пусть она поспит.


Конец ознакомительного фрагмента. Купить книгу

18

Художник Микеланджело расписывал потолок Сикстинской капеллы в Риме с 1508 по 1512 год. Для этого ему пришлось построить подмостки, но потолок был такой высокий, что он не мог соорудить подмостки от пола и до верха, и потому ему пришлось сделать специальную деревянную платформу, которая висела на брусьях, просунутых через окно. Как можно догадаться, разрисовывать потолок очень неудобно, но то, что Микеланджело это делал, лежа на спине, – миф. На самом деле он четыре года стоял, запрокинув голову. К концу этого срока ему так все надоело, что он написал про это стихотворение:

Я получил за труд лишь зоб, хворобу <…>

Да подбородком вклинился в утробу;

Грудь – как у гарпий; череп, мне на злобу,

Полез к горбу; и дыбом – борода;

А с кисти на лицо течет бурда,

Рядя меня в парчу, подобно гробу;

Сместились бедра начисто в живот,

А зад, в противовес, раздулся в бочку;

Ступни с землею сходятся не вдруг;

Свисает кожа коробом вперед,

А сзади складкой выточена в строчку,

И весь я выгнут, как сирийский лук.


(Перевод А. М. Эфроса) (Прим. авт.) 

19

 «Божественная комедия» совсем не смешная, но ей и не полагалось быть смешной, несмотря на название. Во времена Данте комедией называли сочинение, в котором описывалось устройство Вселенной. Кстати, тогда все серьезные книги писались на латыни, а Данте написал свою на новом языке, итальянском. Впрочем, некоторые из комедий Шекспира и вправду смешные, но только если вас не заставляют проходить их в школе. В школе все сочинения Шекспира начинают напоминать трагедию, даже те, которые на самом деле вовсе не трагедии, но это только из-за того, как их преподают. Ну да и ладно, в будущем вы сможете производить впечатление на окружающих, цитируя Шекспира, и это главное. Все решат, что вы очень эрудированный человек. Тригонометрию или квадратное уравнение процитировать куда сложнее и вовсе не так романтично. (Прим. авт.)

20

Взрослые часто говорят то, чего на самом деле не думают, в основном просто из вежливости, и в этом ничего плохого нет. Еще они говорят прямо противоположное тому, что имеют в виду на самом деле, например:

1) «Если уж совсем начистоту…» означает «Я нагло вру».

2) «Я слышал, вы сказали…» означает «Я это слышал, но толком не слушал, и в любом случае я с вами не согласен».

3) «Не хотелось бы показаться грубым…» означает «Я собираюсь нахамить».

Существуют люди, которые особенно поднаторели в использовании подобных фраз и постоянно произносят их, чтобы избегать ответов на вопросы и не говорить правды. Эти люди называются политиками. (Прим. авт.) 

Сэмюэл Джонсон и врата ада

Подняться наверх