Читать книгу Зима тревоги нашей. Путешествие с Чарли в поисках Америки (сборник) - Джон Стейнбек, Джон Эрнст Стейнбек - Страница 6

У той субботы была своя, особая динамика. Есть ли она у других дней? Этот день выпадал из череды будней. Я представил мрачный шепот тетушки Деборы: «Разумеется, ведь Иисус мертв. Сегодня единственный день из всех дней, когда Он мертв. И все мужчины и женщины тоже мертвы. Иисус в аду. Но завтра… Погоди до завтра, и ты кое-что поймешь».

Я ее плохо помню, как редко запоминаешь того, кто тебе слишком близок. Тетя читала мне Священное Писание, будто ежедневную газету; пожалуй, так она его и воспринимала – непрерывный поток извечно повторяющихся событий, не перестающих удивлять ее своей новизной. Каждую Пасху Иисус воскресал из мертвых, как впервые, хотя она этого, разумеется, ждала. Словно и не было тех двух тысяч лет и события Библии происходили здесь и сейчас. В какой-то мере ей удалось убедить в этом меня.

Никогда прежде я не испытывал ни малейшего желания открывать магазин. Пожалуй, мне было ненавистно каждое унылое утро в лавке. Однако сегодня мне вдруг захотелось поскорее отправиться на работу. Я люблю мою Мэри всем сердцем, отчасти даже сильнее, чем себя самого, но при этом не всегда слушаю ее внимательно. Когда она излагает хронику покупок, походов к врачу и бесед, которые ее порадовали или вооружили новыми знаниями, я не слышу ее вообще, поэтому порой она восклицает: «Ты должен об этом знать! Я же тебе говорила! Точно помню, говорила в четверг утром». Очень может быть, что говорила. Даже наверняка. Есть темы, в пределах которых она выкладывает мне абсолютно все.

Сегодня утром я не просто не хотел ее слушать, я хотел удрать. Наверное, мне хотелось говорить самому, а сказать было нечего, потому что Мэри, в свою очередь, вовсе не меня слушает, иногда даже не слышит. Она улавливает высоту тона и интонацию, по ним же и судит о моем здоровье и настроении, определяет, устал ли я или мне весело. Кстати сказать, весьма неплохой способ. Теперь я понимаю, что она не слушает меня потому, что обращаюсь я не к ней, а к некоему тайному собеседнику внутри себя. То же самое и с Мэри. Разумеется, если дело касается детей или других каких катастроф, то все меняется.

Я не раз задумывался о том, как меняется манера излагать свои мысли в зависимости от собеседника. По большей части я обращаюсь к давно умершим людям вроде моего Плимутского камня – тетушки Деборы – или к Старому Шкиперу. Иногда я с ними спорю. Как-то раз в конце изнурительной и нудной борьбы с самим собой я воскликнул: «Неужели мне обязательно это делать?», а он отчеканил: «Знамо дело! И не бубни себе под нос». Он никогда не спорил. Только говорил, что мне делать, и я делал. Никакой мистики в этом нет. Я обращаюсь за советом или оправданием к той части моего «я», которая отличается зрелостью и уверенностью.

Если же мне просто нужно высказаться, то есть озвучить свои мысли, то для этого как нельзя лучше подходят молчаливые, выстроенные ровными рядами консервные банки и бутылки на полках. Как, впрочем, любое попавшееся на дороге животное или птица. Они не спорят и никому ничего не расскажут.

– Уже уходишь? – спросила Мэри. – У тебя еще полчаса в запасе. Вот что значит вставать рано.

– Нужно распаковать кучу коробок, расставить продукты по полкам, – ответил я. – Перед открытием придется принять пару судьбоносных решений. Можно ли разместить маринованные огурчики рядом с помидорами? Не поссорятся ли консервированные абрикосы с персиками? Ты ведь знаешь, как важно сочетание цветов в одежде.

– Над всем-то ты шутишь, – отмахнулась Мэри. – И все же я рада! Лучше шутить, чем брюзжать. Многие мужчины только и делают, что брюзжат.

Я вышел слишком рано. Рыжий Бейкер еще не отправился на прогулку. По этому псу можно часы проверять, впрочем, как и по любой другой собаке. Обход территории он совершит ровно через полчаса. Джои Морфи тоже не видать. Сегодня банк закрыт для посетителей, но это вовсе не значит, что Джои не просидит весь день за книгами. В городе очень тихо, многие уехали на пасхальный уик-энд. Люди всегда уезжают, пусть и не особо того хотят. Такое чувство, что даже воробьи с Вязовой улицы отправились восвояси.

По пути мне встретился Твердокаменный Джексон Смит – выходил из кофейни при ресторане «Формачтер». Он такой тощий и субтильный, что револьвер и наручники кажутся больше обычного размера. Форменную фуражку он лихо сдвигает набок и ковыряется в зубах отточенным гусиным перышком.

– Спешу к прилавку, Стоуни. Торговля так и кипит.

– Да неужто? В городе ни души, – заметил он, будто сожалея, что сам не уехал.

– Убийства или иные чернушные казусы были, Стоуни?

– Тишь да гладь. Несколько ребят врубились на тачке в ограждение на мосту. Машина их собственная, судья заставит оплатить починку моста, и всех делов. Слышали про ограбление банка в Фладхэмптоне?

– Нет.

– Новости по телику не смотрели?

– Нет у нас пока телевизора. Много взяли?

– Вроде тысяч тринадцать. Вчера, прямо перед закрытием. Грабителей было трое. В четырех штатах введен режим повышенной опасности. Вилли дежурит на автостраде, изнылся весь.

– Выспался он вчера отменно.

– Знаю, а я не спал. Всю ночь на ногах.

– Думаете, их поймают?

– Еще бы! Никуда они не денутся. Грабителей банков ловят только так. Страховая компания с нас живых не слезет. Страховщики никогда не сдаются.

– Надо как следует постараться, чтобы тебя не взяли.

– Да уж, это точно.

– Стоуни, присмотрели бы вы за Дэнни Тейлором. Вид у него совсем больной.

– Недолго ему осталось, – протянул Стоуни. – Досадно. Хороший парень из хорошей семьи…

– У меня прямо душа не на месте. Я его люблю.

– Увы, ничего не поделаешь. Похоже, будет дождь, Ит. Вилли ненавидит мокнуть.

Впервые на моей памяти я свернул в проулок с радостью и отпер заднюю дверь с нетерпением. Кот дежурил у входа – ждал меня. Ни одного утра не пропустил, не попытавшись проскользнуть внутрь, а я неизменно швырял в него палкой или топал ногами. Тощий и шустрый, и уши драные – явно пострадали в драках с другими котами. То ли эти зверюшки странные сами по себе, то ли просто кажутся странными людям, как обезьяны, к примеру. Этот котяра пытался прошмыгнуть внутрь раз шестьсот, если не восемьсот, и ему ни разу не удалось.

– Тебя ждет жестокий сюрприз, – сказал я коту. Он сидел, обвив себя хвостом, подрагивавшим между передними лапами. Я зашел в темный магазин, взял с полки коробку молока, распечатал и налил в чашку. Потом отнес ее на склад и поставил на пол. Кот мрачно посмотрел на меня, затем на молоко и удалился прочь, перемахнув через забор у заднего фасада банка.

Я смотрел ему вслед, и тут в проулок вошел Джои Морфи с ключом от задней двери банка в руках. Вид у него был потрепанный и усталый – будто не спал всю ночь.

– Здрасьте, мистер Хоули.

– Я думал, что вы сегодня закрыты.

– По-моему, я никогда не закроюсь. Нашел ошибку в тридцать шесть долларов. Вчера работал до полуночи.

– Недостача?

– Нет, переизбыток.

– Разве это плохо?

– Увы. Найти нужно обязательно.

– Неужели банки настолько честны?

– Разумеется. В отличие от людей. Если я хочу отдохнуть, то должен поскорее все выяснить.

– Жаль, что я так мало понимаю в банковском деле.

– Все, что знаю я, уместится в одной фразе. Деньги делают деньги.

– Для меня в этом толку немного.

– Для меня тоже. Но совет дать могу.

– И какой же?

– Вот такой: никогда не принимайте первое предложение, и если кто-то что-то продает, то у него есть на то веская причина и вещь ценна лишь для того, кому она нужна.

– Ускоренный курс?

– Ну да, вот только без первой истины он ничего не значит.

– Деньги делают деньги?

– И это многих из нас из игры исключает.

– Разве нельзя одолжить денег?

– Можно, только для этого нужны активы, а это тоже деньги в каком-то смысле.

– Похоже, мне лучше оставаться продавцом.

– И то верно. Слышали про фладхэмптонский банк?

– Стоуни рассказывал. Забавно, ведь мы только вчера говорили об ограблениях, помните?

– Там работает мой приятель. Грабителей было трое, один говорил с акцентом, один хромой. Трое! Разумеется, их поймают. Через недельку-другую.

– Сурово!

– Вряд ли. Умом парни не блещут. Для таких и существует закон.

– Простите за вчерашнее.

– Забудьте! Болтаю слишком много. Еще одно правило – не болтай! Никак не усвою. А вид у вас сегодня бодрый!

– Странно. Я почти не спал.

– Заболел кто?

– Нет. Просто бывают такие ночи…

– Мне ли не знать.

Я подмел магазин и поднял шторы, сам того не замечая и не испытывая к работе ни малейшей ненависти. В голове крутились наставления Джои. И я, конечно же, обсудил их с моими друзьями на полках, возможно, даже вслух. Не знаю.

– Досточтимые коллеги, – начал я, – если все так просто, почему мало кто преуспевает? Почему все совершают одни и те же ошибки, снова и снова? Или кое о чем мы все-таки забываем? Не исключено, что слабость в классическом значении есть разновидность человеколюбия. Как сказал Марулло, у денег нет сердца. Не выходит ли тогда, что, имея дело с деньгами, человек не может позволить себе такую слабость? Как заставить обычного славного парня убивать на войне? Ладно если враг выглядит иначе, чем ты, или говорит на другом языке. А как насчет гражданской войны? Ах да, янки пожирали младенцев, южане морили пленных голодом. Тогда ладно. Погодите, консервированные шампиньоны и свекла ломтиками, через минутку я весь ваш. Знаю, вы хотите, чтобы я говорил только о вас. Все хотят. Однако я лишь ступил на порог, точнее, вышел на исходную позицию. Если законы мышления и законы, регламентирующие право собственности, суть одно и то же, то относительна и мораль, образ действия и грех – в относительной вселенной все относительно! Иначе никак. И никуда от этого не денешься. Вот она, исходная позиция.

Вы, хлопья с маской Микки Мауса на коробке и хитроумной штукой для чревовещания, которую можно получить по почте, послав вырезанную этикетку и десять центов! Вас мне придется взять домой, а пока стойте и помалкивайте. То, что я сказал моей Мэри в форме шутки, – истинная правда. Мои предки, в высшей степени уважаемые судовладельцы и капитаны, с ведома правительства действительно занимались захватом судов во время Первой американской революции и в тысяча восемьсот двенадцатом году. Весьма патриотично и похвально. Однако англичане считали их пиратами и реквизированную собственность врага предки брали себе. Вот откуда взялось семейное благосостояние, которое мой отец пустил по ветру. Выражение «деньги делают деньги» тоже оттуда. Нам есть чем гордиться.

Я занес со склада ящик с томатной пастой и забил опустевшую полку очаровательно стройными баночками.

– Вероятно, вы не знаете, потому что в каком-то смысле вы иностранцы. У денег нет не только сердца, у них нет ни чести, ни памяти. Через некоторое время деньги по умолчанию становятся достойными уважения. Не подумайте, что я хулю деньги. Напротив, я ими восхищаюсь. Джентльмены, позвольте представить вновь прибывших в нашу общину! Так, посмотрим. Поставлю-ка я их рядом с вами, бутылочки с кетчупом. Вот юные маринованные огурчики, прошу любить и жаловать! Уроженцы Нью-Йорка, там же сорваны и упакованы по банкам. Я тут обсуждал с моими друзьями тему денег. Одно из наших наиболее уважаемых семейств – да вы их точно знаете! Они известны во всем мире. Так вот, состояние они сколотили на поставках говядины британцам, когда наша страна с британцами воевала, и их деньги уважают не меньше, чем само почтенное семейство. Или взять другую династию – пожалуй, самых великих финансистов из всех. Основатель купил у военных три сотни винтовок. Те сочли их бракованными и опасными для солдат, и он приобрел их очень дешево, центов по пятьдесят за ствол. Довольно скоро генерал Фримонт решил предпринять героический поход на Запад и закупил винтовки не глядя, по двадцать долларов за ствол. Никто не знает, взрывались они в руках солдат или нет… Это все к тому, что деньги делают деньги. Неважно, как ты разбогател, важно, что деньги у тебя есть и ты продолжаешь богатеть. И вовсе это не цинизм. Наш господин и повелитель, Марулло из древнего римского рода, абсолютно прав. Если дело касается денег, обычные правила поведения отдыхают. Почему я разговариваю с продуктами? Вероятно, потому, что вы умеете молчать. Слова мои не повторяете, сплетни не разносите. Обсуждать тему денег как пошлую и отвратную не станут лишь те, у кого они есть. А вот бедняки находят ее очень даже достойной и привлекательной. Согласитесь, если человек питает живой интерес к деньгам, то обязан изучить их природу, типичные черты и свойства! Боюсь, совсем немногие, в основном великие финансисты или скряги, интересуются деньгами как таковыми. Скряг, которые копят из страха нищеты, можно вообще сбросить со счетов.

На полу выросла гора пустых коробок. Я отнес их на склад, чтобы сложить и припрятать. Многие покупатели берут их для покупок, и, как говорил Марулло: «Экономия пакетов, малыш».

Снова «малыш»! Теперь я не возражаю. Я даже хочу, чтобы он звал меня малышом, пусть так обо мне и думает. Пока я складывал коробки, в дверь забарабанили. Я взглянул на старый серебряный хронометр. Удивительное дело – впервые в жизни я не открыл магазин ровно в девять! Минула четверть десятого. За прениями с консервами я напрочь забыл о своих прямых обязанностях. Из-за стекла и защитной решетки внутрь заглядывала Марджи Янг-Хант. Я никогда на нее не смотрел, точнее, особо не засматривался. Вероятно, поэтому она устроила мне то предсказание – хотела удостовериться, что я знаю о ее существовании. Надо вести себя как ни в чем не бывало.

Я распахнул двери.

– Извини, если отрываю от дела.

– Я сам задержался.

– Разве?

– Конечно. Уже десятый час.

Она вошла неторопливой походкой. Ее пятая точка заманчиво оттопыривалась и подпрыгивала на каждом шагу. Впереди покачивался шикарный бюст, акцент на нем можно и не делать. Как говорится, все при ней. Таких, как Марджи, старина Джои называет «лакомый кусочек», да и мой сын Аллен наверняка тоже. Пожалуй, я впервые увидел ее по-настоящему. Черты лица правильные, нос чуть длинноват, губы обведены так, что кажутся больше, особенно нижняя. Волосы насыщенного каштанового цвета, какого в природе не бывает, но ей идет. Подбородок слабый и выступающий вперед, зато щеки округлые и скулы широкие. Глаза у Марджи тщательно накрашены. Серо-голубые, в зависимости от освещения меняют цвет. Лицо много вынесшее и не павшее духом ни от ударов судьбы, ни от мужских кулаков. Марджи стрельнула глазками по мне, потом по полкам с продуктами, потом опять посмотрела на меня. Похоже, она весьма наблюдательна, да и память у нее отличная.

– Надеюсь, у тебя нет той же проблемы, что и вчера.

Она рассмеялась:

– Нет-нет. Я не каждый день привечаю заезжих торговых агентов. Сегодня у меня действительно кончился кофе.

– Не ты одна такая.

– Ты о чем?

– Первые утренние покупатели всегда приходят за кофе.

– Неужели?

– Конечно. Послушай, я благодарен, что ты отправила ко мне своего приятеля.

– Идея была его.

– Но прислала его ты. Какой кофе возьмешь?

– Все равно. Какую бы марку ни взяла, кофе я варю паршивый.

– Нужное количество отмеряешь?

– Конечно, да толку ноль. Видно, у меня руки не из того места… ой, чуть не сказала!

– Я тебя понял. Попробуй-ка этот купаж. – Я достал банку с полки, Марджи потянулась ко мне – просто шаг навстречу, – и каждая часть ее тела пришла в движение, негласно заявляя о себе. Я здесь, протянула нога. И я, выпятилось бедро. Ничуть не лучше меня, пропел нежный животик. Я знакомился с ее телом, глядя на него, как впервые. Дыхание перехватило. Мэри считает, что женщина посылает в пространство сигналы, которые может включать и выключать по своему желанию. Если так, то система связи Марджи охватывает все ее тело – от острого носика лаковой туфельки до кончиков каштановых локонов.

– Вижу, твоя хандра прошла.

– Вчера на меня и правда накатило. Понятия не имею, откуда что взялось.

– Как я тебя понимаю! У меня тоже бывает ни с того ни с сего.

– Наделала ты дел своим гаданием.

– Ты из-за него разозлился?

– Нет. Просто интересно, как ты это провернула.

– Ведь ты не веришь в гадания!

– Неважно. Кое в чем ты попала не в бровь, а в глаз. Озвучила мои мысли и намерения.

– Какие именно?

– Пора меняться.

– Думаешь, я подтасовала карты?

– Какая разница. Даже если так, то что тебя заставило? Об этом ты не думала?

Она настороженно посмотрела мне прямо в глаза.

– Да-а, – тихо проговорила Марджи. – То есть нет, никогда об этом не думала. Если я подтасовала карты, то что меня заставило?.. Чувствую себя обманутым обманщиком.

В дверь заглянул Бейкер.

– Доброго утра, Марджи, – поздоровался он. – Итан, ты подумал над моим предложением?

– Еще бы. И хочу с вами кое-что обсудить.

– В любое время, Итан!

– В течение рабочей недели выбраться не смогу. Сами понимаете, Марулло тут редко бывает. Завтра будете дома?

– Конечно, после церковной службы. А это идея! Приходите с Мэри часикам к четырем. Пока дамы будут обсуждать пасхальные шляпки, мы ускользнем и…

– У меня к вам сотня вопросов! Думаю, лучше все записать.

– Помогу, чем могу. До встречи. Еще раз доброго утра, Марджи!

Едва банкир удалился, Марджи заметила:

– Времени даром не теряешь.

– Так, разминаюсь. Скажи-ка мне вот что: если ты будешь делать расклад с завязанными глазами и мы сравним его со вчерашним?..

– Ну, нет! – воскликнула она. – Ничего не выйдет. Ты шутишь или правда готов рискнуть?

– По-моему, не важно, верю я или нет. Я не верю ни в телепатию, ни в молнию, ни в водородную бомбу, ни в фиалки, ни в косяки рыб, но знаю, что они существуют. Я не верю в призраков, хотя их и видел.

– Вот теперь ты шутишь!

– Вовсе нет.

– Ты на себя не похож.

– Ну да. Люди меняются.

– Что тому причиной, Ит?

– Не знаю. Может, мне надоело быть продавцом.

– Давно пора.

– Тебе действительно нравится Мэри?

– Конечно! Почему ты спрашиваешь?

– Просто вы с ней такие разные… точнее, ты совсем на нее не похожа.

– Понимаю. Но она мне очень нравится. Я ее люблю!

– Я тоже.

– Везет же некоторым!

– Да, я везунчик.

– Я не про тебя. Ладно, пойду варить свой паршивый кофе. Насчет гадания подумаю.

– Чем скорее – тем лучше, а то остыну.

Каблучки зацокали прочь, упругие бедра плавно покачивались в такт ходьбе. До этого дня я словно никогда ее не видел. Страшно подумать, сколь многих в своей жизни я не видел. Когда двое встречаются, под влиянием друг друга преображаются оба, и получаются совсем другие люди. Вероятно, дело в том… черт, как все закручено! Я решил подумать об этом ночью, когда не смогу уснуть. При мысли о том, что сегодня я не открыл магазин вовремя, я испугался. Это все равно что обронить на месте преступления носовой платок или очки, как убийца в том громком чикагском деле. Что это на меня нашло? Какое преступление? Какое убийство?

В полдень я сделал четыре сэндвича с сыром и ветчиной, с салатом и майонезом. Сыр и салат, сыр и салат. Когда мужчина женится, становится крылат. Два сэндвича и бутылочку колы я отнес к задней двери банка и вручил старине Джои.

– Нашлась ошибка?

– Еще нет. Подобрался к ней так близко, что чуть не ослеп.

– Почему бы не отложить до понедельника?

– Никак нельзя. В банках так не принято.

– Порой стоит немного отвлечься, и решение приходит само.

– Знаю. Спасибо за сэндвичи. – Он заглянул в каждый, желая убедиться, что я не забыл про салат и майонез.

В субботу после полудня, накануне Пасхи, торговля такая, что курам на смех. Так выразился бы мой августейший сын-неуч. Однако произошло два события, которые наглядно показали, что во мне происходят некие глубинные изменения. Вчера или позавчера я действовал бы совсем иначе. Словно выбираешь обои и вдруг попадается рулон с совершенно новым рисунком.

Сперва пришел Марулло. Артрит его замучил совсем. Он постоянно сгибал и разгибал руки, будто тяжелоатлет перед выпадом.

– Как торговля?

– Идет понемногу, Альфио. – Никогда прежде не называл его по имени.

– В городе пусто…

– Жаль, что ты больше не зовешь меня малышом.

– Думал, тебе не нравится.

– Теперь нравится, Альфио.

– Все разъехались. – Наверное, плечи у него жгло, будто суставы обсыпали раскаленным песком.

– Как давно ты приехал с Сицилии?

– Сорок семь лет назад. Очень давно.

– Выезжал туда?

– Нет.

– Почему бы не съездить погостить?

– Зачем? Все стало другим.

– Неужели не интересно, что там и как?

– Не очень.

– Родственники живы?

– Конечно, брат с семьей, у него уже и внуки пошли.

– Неужели не хочется их повидать?

Он посмотрел на меня так, как я сам разглядывал Марджи – словно увидел впервые.

– Что у тебя на уме, малыш?

– Не могу видеть, как ты мучаешься артритом. Подумал, что на Сицилии сейчас тепло. Может, боль уйдет.

Он поглядел на меня настороженно.

– Что с тобой?

– В каком смысле?

– Ты изменился.

– А! Есть пара хороших новостей.

– Работу не бросишь?

– Пока вряд ли. Если захочешь съездить в Италию, то я пригляжу за магазином до твоего возвращения.

– Что за новости?

– Пока не скажу. Все неопределенно… – Я поводил ладонью взад-вперед.

– Деньги?

– Вероятно. Послушай, ведь ты богат. Почему бы не поехать на Сицилию и не показать всем, каковы американские богачи? Погрейся на солнышке. С магазином я справлюсь, сам знаешь.

– Ты не прекратишь на меня работать?

– Нет, черт возьми! Ты знаешь меня достаточно, чтобы понимать – я тебя не предам.

– А ты изменился, малыш. Почему вдруг?

– Я же говорю – есть новости. Поезжай понянчить бамбини.

– Там я чужой, – задумчиво протянул Марулло, хотя заронить некое зернышко мне удалось.

Еще я знал, что ночью он примчится проверять книги – этот сукин сын не верит никому.

Не успел он выйти за порог, и тут же нарисовался агент «Би-Би-Ди-энд-Ди», совсем как вчера.

– Я не по делу. На выходные собираюсь в Монток, решил заскочить по дороге.

– Отлично, – сказал я, протягивая ему бумажник с торчащей из него двадцаткой. – Как раз хотел вам вернуть.

– Черт, напрасно вы так. Я же сказал, что пришел не по делу.

– Заберите.

– К чему вы клоните?

– Там, откуда я родом, так скрепляют договор.

– Вы что – обиделись?

– Вовсе нет.

– Тогда в чем дело?

– Забирайте, по ценам мы пока не сговорились.

– Господи Иисусе! «Вэйландс» предложил вам больше?

– Нет.

– Тогда кто? Чертовы дискаунтеры?

Я сунул двадцатку ему в нагрудный карман позади аккуратно сложенного носового платка.

– Бумажник оставлю, – сказал я. – Он мне понравился.

– Послушайте, мне надо согласовать все с руководством! Подождите, скажем, до вторника. Я вам позвоню, назовусь Хью.

– Как угодно, звонок-то за ваш счет.

– Дождитесь звонка, ладно?

– Дождусь, – пообещал я. – Порыбачить собрались?

– Нет, я только охочусь, и то лишь на цыпочек. Пытался зацепить тот лакомый кусочек – Марджи. Да не вышло. Чуть голову мне не откусила! Никогда их не поймешь.

– Они все страньше и страньше[11].

– Вот уж взаправду, – согласился он. Я лет пятнадцать не слышал этого выражения. Вид у него стал озабоченный. – Ничего не предпринимайте, пока не позвоню! Господи, я-то думал, что развожу деревенского парня…

– Не собираюсь предавать хозяина за бесценок.

– Очуметь! Вот вы и подняли ставку.

– Я просто отказался от взятки, если уж говорить начистоту.

Похоже, я действительно изменился. Парень меня зауважал, и это мне понравилось. Да что там, я был счастлив! Шельмец решил, что я такой же, как он, только ловчее.

Незадолго до закрытия позвонила Мэри.

– Итан, – начала она, – обещай не злиться…

– На что, мой цветик?

– Ну, она такая одинокая, и я подумала… В общем, я пригласила Марджи на ужин.

– Почему бы и нет?

– Ты не сердишься?!

– Нет, черт возьми!

– Не сквернословь. Завтра же Пасха!

– Кстати, завтра к четырем мы идем к Бейкерам. Так что наведи красоту!

– Мы пойдем к ним домой?

– Да, на чай.

– Придется надеть платье, в котором я хотела идти на пасхальную службу.

– Здоровски здорово, моя сладкая кочерыжка!

– Ты не сердишься из-за Марджи?

– Люблю тебя! – заверил я.

Нет, ну правда. Кроме шуток. А в голове пронеслось: какими же сволочами мы, мужики, иногда бываем.