Читать книгу Джокертаунская комбинация - Джордж Мартин, Уолтер Уильямс - Страница 13

Вечность назад Тахиона бросили в гробницу. Он думал, что узнал, что такое отчаяние, когда тяжелая толстая дверь захлопнулась за ним. Теперь он понял, что это была лишь бледная тень истинного несчастья.

Его голова трещала в такт биению его сердца. Дыхание царапало, будто осколки стекла в горле, сорванном от крика. Кровь все еще слабо сочилась из его влагалища, и он спрашивал себя, какие еще внутренние повреждения были нанесены.

Неуместность поразила его. Нельзя использовать мужское местоимение, говоря о женской анатомии. Но он был мужчиной. Разве нет? Он вдруг понял, что его мочевой пузырь переполнен. Он потянулся вниз, коснулся слипшихся от крови волос и гладкости. Да, он больше не был мужчиной.

Это стало последней каплей. Пока она смотрела сухим, страдающим взглядом в темноту, Таху хотелось плакать, омыть ее горящие глаза слезами, высвободить страдания, переполнившие ее грудь, словно неподъемный груз. Но она не могла плакать. Словно ее эмоции были бережно собраны и спрятаны в некое тайное, глубокое место ее души. Она страдала, но не могла выразить свою боль.

Темнота, казалось, обрела форму. Вытянув перед ней руки, Тахион определил границы ее тюрьмы. Шесть на пять футов. Голый бетон под ногами. Кирпичные стены, сочившиеся влагой, словно потливый толстяк. Пока она совершала свое исследовательское путешествие, ее голые пальцы вздрагивали от каждого прикосновения. Им не стоило волноваться. Комната была совершенно, абсолютно пуста. Тахион понял, что сдерживать естественные позывы в женском теле гораздо сложнее, чем в мужском. Она снова нашла дверь. Ударила отчаянно ладонями, набрала воздуха в легкие и закричала:

– Эй! Помогите! Послушайте меня! ЭЙ!

Ответа не было.

Когда она присела в уголке и опустошила мочевой пузырь, Тахион понял, что самый отчаянный момент ее жизни стал одновременно и самым унизительным.

Наконец, она заснула. Ее разбудили сильная жажда, липкий холод и звук закрывающейся двери.

– Нет! Подождите! Не уходите! Не оставляйте меня!

Ее пальцы ударились обо что-то. Раздался глухой жестяной звук, будто металл скользнул по полу. Запах овсянки ударил в ноздри. Дрожа от голода, она упала на колени и слепо зашарила в поисках рассыпанных столовых приборов.

Минуты проходили безрезультатно. Наконец со слабым стоном ярости Тах схватила миску руками и принялась есть кашу, словно голодная собака. Это приглушило, но не изгнало голод. Указательным пальцем Тахион поскребла стенки миски и слизнула последние крупицы каши.

Еще немного поисков, и она нашла кувшин с водой и пустое ведро. Она сразу же воспользовалась ведром.

Она потеряла счет времени. Один день, три дня, неделя? Сколько времени прошло в мире света, в мире, где люди не голодают, не живут в зловонии собственных испражнений и не вздрагивают при малейших звуках другого живого существа?

Сначала Тахион с ужасом думал о том, что Блез мог взять себе и Коди. В конце концов, мальчишка был очарован этой женщиной. Он завидовал отношениям Таха и Коди, что и стало причиной его бегства и его мести. Но Блез был так же незамысловат, как и неуравновешен. Если бы Коди была у него, он бы замучил ее на глазах у Тахиона. Слава Идеалу, он не понимал еще силу внушения, агонию неизвестности.

По крайней мере, он перенес свою одержимость с Коди на меня, думал Тахион. Теперь она будет в безопасности. И хотя мысль эта успокаивала, Тахиону все еще приходилось стискивать зубы, чтоб они не стучали.

И Коди сможет догадаться, что Тахиона похитил Блез. И краткое облегчение от этой мысли уступало место неожиданной тяжести. Она на Роксе, и никто в здравом уме не сунется на Рокс.

И сокрушающее осознание: Блез не может позволить Коди раскрыть прыжок и похищение Тахиона. А что, если он убил ее? Или просто стер эту часть ее памяти своими ментальными силами? Страх охватывал ее: хотя Блез обладал самыми невероятными ментальными способностями, какие Тахион когда-либо видел, он оставался дубиной. В нем не было никакой ментальной тонкости. Его неуклюжее ментальное вмешательство могло разрушить разум Коди. В отчаянии Тахион бродил в темноте, которая не могла сравниться со стигийской чернотой ее ума и души. С их первой встречи Коди и Тахион образовали телепатическую связь – такого рода связь у Тахиона была лишь с одной человеческой женщиной помимо Коди. Безусловно, эта связь могла бы подсказать ему, жива ли Коди, но его силы исчезли. Так что темнота была полна лишь тишиной да ее мрачными страхами.

Ее кормили шесть раз. Значило ли это, что прошло три дня? Сложно сказать. Порой ее голод был так силен, что казалось, будто изнутри ее гложет маленький злой зверек. Так что, возможно, ее кормили не каждый день. Было ударом осознать, что ее метод вести счет времени оказался так же бесполезен, как и все, что она пробовала делать. Окончательная потеря контроля даже над крохотной частью собственного окружения едва не доводила ее до слез.

Прошло еще сколько-то времени, и наконец тишина стала невыносимой. Однажды она обнаружила, что разговаривает сама с собой. Столовые приборы стали катализатором этой последней странности поведения. Она копила их, и теперь у нее было три ложки и три вилки, которые она одержимо пересчитывала и сто раз перекладывала в долгие часы между сном.

«В приключенческих романах или дешевых шпионских фильмах наш герой всегда сооружает какое-нибудь дьявольски хитроумное устройство из обычных предметов домашнего обихода, – громко сказал Тах, – но наш герой всего лишь героиня, и она понятия не имеет, как это сделать». Смех отразился от низкого потолка и глухо упал назад. Тах зажал рот рукой, чтобы заглушить истерические звуки. Руки дрожали от истощения.

Заставив себя подняться на ноги, она шесть раз быстро обошла свою тюрьму, в такт своим шагам она цитировала по памяти: «Постоянное и всеобъемлющее желание спать. Беспричинные приступы тревоги. Истощение, затуманивающее ум. Приступы истерического смеха. Все классические симптомы острой депрессии». Она замолчала на минуту, признавая, что эта бессвязная речь – тоже аномальное поведение. Затем, пожав плечами, она прокричала в невидимый потолок: «Но ты не сведешь меня с ума, Блез. Ты можешь посадить меня за решетку, морить меня голодом, расстроить мое зрение постоянной темнотой, но ты не сведешь меня с ума».

Когда она сказала это, ей стало легче. Но потом она заснула.

Вместе с холодной темнотой пробуждения Тахиона покинули мрачные раздумья и пришла твердая уверенность в том, что она должна что-то сделать. Ожидание спасения не работало. Ей нужно найти способ общаться с миром, чтобы дать знать о своем положении. Был только один известный ей способ, и он потребует интимного исследования той телесной тюрьмы, в которой она очутилась.

Несколько минут она мерила темницу шагами. Она ненавидела это тело так же, как и влажные каменные стены этого подвала. Но теперь ей пришлось исследовать примитивный разум. Она искала связи, которые могли быть ментально отточены и отработаны до автоматизма.

Это было возможно. Давным-давно она тренировала Блайта создавать громоздкие простейшие ментальные щиты. Конечно, Блайт был джокером, но ее талант не влиял на физические связи в ее мозгу, и она училась. Так что это тело было обучаемым.

– Будем учиться, – прорычал Тахион.

Она удобно устроилась на полу. Закрыла глаза, начала со ступней, стараясь расслабить сведенные мышцы. И за темнотой под ее веками ее разум начал кружиться, словно собака, пытающаяся поймать себя за хвост. Что они сделали с моей клиникой? Почему никто мне не помогает?

Разъяренная собственной недисциплинированностью, Тах резко выпрямился.

– Если ты тренируешь это тело, – сказала она громко, – есть возможность, что ты свяжешься с Сашей или Фортунато или кем-то еще, кто тоже стал телепатом благодаря дикой карте, но еще не знает об этом. Ты сможешь вырваться на свободу и вернуться со множеством, множеством могущественных тузов, вернуть свое тело и сровнять с землей этот жалкий остров.

Она провела несколько минут, рисуя себе эту сцену. Образы смерти и разрушения возымели крайне успокаивающий эффект. Тах снова легла на спину, она решила, что, несмотря на сорок пять лет, проведенных на Земле, она все еще оставалась таксианцем до кончиков пальцев.

Она шла по горам. Горы казались таксианскими, но небо было земным. Летающая рыба скользила по верхушкам темных сосен словно необычный китайский воздушный змей, но по какой-то причине ее это не смущало.

– Считается ли это встречей? – спросил голос молодого человека.

Тах поискала источник звука, но не увидела ничего, кроме травы, цветов, деревьев и этой чертовой рыбы. Она заметила, что на вершине одного из холмов внезапно появился замок.

– Полагаю, да, – осторожно ответил Тахион.

– Хорошо. Я всегда хотел встретиться с тобой, но мне хотелось, чтоб ты держалась подальше от этого места. Тебе тут нравится?

– Здесь очень… мило.

Она дошла до бурного потока. Вода неслась, со звонким смехом расплескиваясь о скалы и огибая гигантские серые валуны, присевшие на корточках в центре русла. Тах не смогла удержаться. Подняв длинные юбки, она легко прыгнула с камня на камень, чувствуя ледяное, обжигающее прикосновение пены к лицу и рукам. Она быстро взобралась на спину гранитного бегемота. Шум воды был очень громким, и туман от порогов время от времени целовал лицо Тахиона.

– Так кто же ты? – спросила Тахион с нарочитой небрежностью, вынимая серо-зеленый лишайник из расщелины в скале.

– Друг.

– У меня нет друзей тут. Все мои друзья живут в другом мире, в другое время.

– Я здесь. И я реален.

– Ты голос ветра. Шепот облака. Лепет воды. Сонное порождение обезумевшего разума, – она поежилась и обхватила себя руками. Длинные газовые рукава цвета морской волны зацепились за грубую поверхность камня. – Верни мне мой мир. Я не могу жить в безумии, каким бы приятным оно ни было.

И вдруг она вновь оказалась в своей клетке. Тьма давила со всех сторон, жесткий бетон леденил ее голый зад.

– Да, – сказала она, всхлипнув. – Это реально.

– О, принцесса. Мне жаль. Я помогу. Я клянусь тебе, я помогу.

Она проснулась с пылом этого обещания, все еще звучавшего в ее голове.

– Что ж, друг, не хочу показаться циничной, но я поверю в это, когда увижу, – выкрикнула она громко.

Что-то в звуке показалось ей неправильным. Окошко для еды загремело, как галька в банке. Звук был такой, словно гравий раскатывают по дороге. Свет ударил в глаза как копье, и слезы покатились по щекам. Отчаянно прищурившись, она разглядела в этом свете человекоподобную форму. А затем в ноздри ее ударил запах. Запеченная курица. Слюна мгновенно наполнила рот.

Тах поднялась на ноги, забыв о наготе, поглощенная близостью пищи. Теперь, когда она была ближе, она узнала силуэт человека. И силуэт этот мог принадлежать только Арахису. Его кожа была затвердевшей, сморщенной, словно арахисовая скорлупа – так он получил свое прозвище. Его глаз почти не было видно в чешуйчатой маске лица. Одна рука отсутствовала, и Тах заметила, что на обрубке висела блузка и пара джинсов. Арахис попытался наклониться, чтоб опустить поднос. Тах подскочил к нему, чтобы помочь и не дать джокеру опрокинуть этот чудесный банкет.

– Спасибо, док, – его голос походил на скрежет. Загрубевшие губы едва могли двигаться. – Я принес вам немного еды и одежду, но вы должны есть быстро, чтобы он не узнал.

Тахион не упустил ни легкое ударение, ни то, как нервно сверкнули глаза джокера, когда он оглянулся через плечо. Итак, все боятся Блеза. С ее стороны это не было бесхребетностью.

– Выпусти меня, Арахис, – сказала Тах, натягивая джинсы.

Малоподвижная голова качнулась.

– Нет, мы должны быть осторожными. Он сказал, мы ходим по лезвию, – другая интонация на этот раз. Интонация уважения.

– Кто? Кто это? – она застегнула последнюю пуговицу на блузке и почувствовала, как возвращается уверенность в себе, словно нарастает вторая кожа. Удивительно, что отсутствие одежды способно сделать с самообладанием человека.

Взгляд Арахиса нервно заметался.

– Я и так уже слишком много сказал. Ешьте, доктор, ешьте. И он поможет. Он помогает всем нам.

Тах присела и разделила мясо курицы изящными тонкими пальцами. Она ела быстро, маленькими порциями, но осторожно, чтоб оценить возможности организма. Слишком много еды, слишком быстро появившейся в желудке, – и у нее будет желудочный спазм, а было бы расточительством выблевать все это роскошество. На тарелке нашелся помидор. Она впилась в него, сок потек по подбородку. Насытившаяся впервые за много недель, она вздохнула и качнулась на пятках.

Она, казалось, расслабилась. На самом деле она оценивала расстояние между Арахисом и дверью. Проверяла силу собственных мускулов. Внезапно она распрямилась и бросилась к выходу. Но недели в заключении взяли свое. Она неуклюже пошатнулась на ватных ногах. Ребристая поверхность руки Арахиса больно ударила в лицо, отбрасывая ее обратно.

От смущения он начал заикаться.

– Мне жаль. Мне так жаль, док, но вы заставили меня. Мне нужно думать о других. – Арахис схватил лоток и сбежал. Звук захлопнувшейся двери внес мрачную завершенность. Тахион заплакала.

Погоди, погоди, любовь моя.

Это была телепатия. Но телепатия, подобная едва заметной тени в темноте, словно свет светлячка на периферии зрения, отзвук музыки в дуновении ветра. Она обеими руками потянулась за этим едва уловимым ощущением.

– Помоги мне! – закричала она громко.

Я тебя не оставлю.

Контакт был разорван, но искренность этого обещания согрела Тахиона словно уютные объятия. Кому-то было не все равно.

С пробуждающимся удивлением она погладила материал блузки. Шелк. Вот насколько было не все равно ее мистическому покровителю.

– Спасибо. Спасибо! – прошептала она в темноту.

Когда он улыбался, он смотрел вниз и в сторону. Это придавало ему коварный кошачий взгляд, который всегда заставлял Тисианна смеяться. Когда Шаклан смотрел так, это значило, что вся работа будет отложена в сторону, а впереди их ждет какое-нибудь развлечение.

– Папа, куда мы идем?

– Плавать по льду.

– Но мне уже пора спать, и я голоден… и замерз.

– То, что ты увидишь, стоит больше, чем сон.

Руками он обхватывал шею отца, а мех и кружева на горле старика щекотали нос Тиса. Он чихнул. Звук смешался со стуком каблуков по мраморным плитам пола.

Северное сияние плясало, словно украшенное драгоценностями покрывало встряхивали на фоне усыпанной звездами черноты ночного неба. Было очень холодно, и каждый вздох царапал, словно грабли скребли по легким. Ледник, что венчает пик Да’шалан, трещал и стонал. Хруст снега под ногами, да изредка кашель телохранителей. Тис держал глаза закрытыми, зарывшись лицом в шею отца. Шаклан пах амброй и мускусом, и резким, едким запахом пороха.

Блестящее, как зеркало, озеро отражало переливы северного сияния. Ледяной пловец скользил по поверхности замерзшей воды. Все это сопровождалось нежным звоном колоколов. Он накренился и с шипением скользнул, причалив к берегу. Ледяные осколки ударили Тиса в лицо. Он облизнул губы и почувствовал резкий вкус горной воды, когда лед растаял от его горячего дыхания.

Они были на борту, и ветер колол щеки, пока ледяной пловец скользил по озеру.

– Возьми румпель, Тис.

– Не могу, папа. Ветер… Он слишком холодный.

Мужчина шагнул вперед. Северное сияние окружило его темную голову ярким ореолом. Бело-серебристый плащ, перекинутый через его руку. Мех его был так нежен, а ворсинки так сверкали в свете звезд, что казалось, будто бы он соткан из снега. Он поклонился.

– Мэм, – его голос был таким благоговейным, таким глубоким, каким бывает у мужчины, желающего показать, что он находит женщину прекрасной. Тахион растерялся. Маленький мальчик в замешательстве посмотрел на отца.

Шаклан улыбнулся и кивнул.

– Теперь о вас позаботится Изгой.

Тахион оглянулся на незнакомца, и недоумение трансформировалось в новую, более привычную для таксианца эмоцию – подозрение. У человека был странный цвет волос. Черные волосы? До того, как он/она прилетел/а на землю, Тах ни у кого не видел/а волос такого цвета, разве что у крашеных жеманниц из дома Алаа. А его одежда? Простая коричневая одежда, лишенная всякого стиля. И еще одно свидетельство того, что незнакомец в ее сне не был таксианцем, – имя. Таксианские пси-лорды носили свои прозвища не просто с гордостью. Это был крик, вопль о внимании. Тысяча, пять, десять тысяч лет тщательнейшей селекции были заложены в имени. Можно ли сравнить его с чем-то? Можно ли найти нечто, равное по благородству? Конечно же нет. Я бесподобный, несравненный. Я Тисианн брант Т’сара сек Халима – он мог продолжать в том же духе еще час. Но у нее не было времени. Опасность вторглась в царство его сна.

Тах отступал, пока не подошел вплотную к коленям отца.

– Нет, папа. Не оставляй меня, – это был яростный шепот.

Шаклан усмехнулся, покачал головой, потом склонился над руками Тахиона. Потоки его золотых волос попали в луч света и блестели, словно крученая проволока. Тах прижался ртом к уху Шаклана и продолжал умолять. Но слова, казалось, превращались в простые колебания воздуха, а волосы Шаклана липли к растрескавшимся губам Тахиона.

– В руках Изгоя ты будешь в такой же безопасности, как и в моих руках.

Шаклан быстро поцеловал каждую ладонь Таха, а потом сложил их вместе, будто так ребенок мог сохранить эти поцелуи. Это был любимый их ритуал, и Тах слабо улыбнулся отцу. Страх забылся. Шаклан подвел Тахиона ближе к Изгою.

Человек заботливо обернул плащом ее плечи. Что-то в этой сбивающей с толку смене пола снова сильно смутило ее. Длинные белые волосы смешались с мехом. Тах нахмурился. Даже волосы, казалось, играли бриллиантовыми огнями. Это напомнило ей о рисунках в ярких романтических японских комиксах, которые Блез бывало разбрасывал по квартире.

– Это глупо. Мои глаза тоже сияют как звезды?

Вопрос, казалось, оживил Изгоя. Кончики пальцев слегка коснулись козырька его черной тканевой фуражки, затрепетали на рукояти рапиры, висевшей на кожаном ремне, будто мужчина пытался увериться, что не забыл надеть свои брюки.

– Принцесса, я шепот облака, голос ветра.

– Ты! – Невольно ее руки вцепились в мягкую кожу его куртки. – Помоги мне.

– Скоро.

Изгой наклонился, его губы скользнули по тыльной стороне ее ладони, когда раздался хриплый смех. Они отпрыгнули друг от друга, и Тахион растерянно посмотрел на пингвина с ироничным человеческим взглядом, скользящего на коньках рядом с судном.

Грохот двери, распахнутой настежь, вырвал ее из сна. Блез вернулся. Отблески фонарей заставили Тахиона мигать словно крота, вытащенного из-под земли. Из ставших чувствительными глаз потекли слезы.

– Дедушка, мне следовало прийти… – он замолчал внезапно, грозная морщинка отчеркнула его переносицу. – Эй! Ты где достал эту чертову одежду?

– Зашел за ней в «Сакс». А ты как думаешь? Их швырнули в дверь вместе с моей баландой.

– Понятно… Я слишком долго отсутствовал. Люди стали относиться к тебе мягче. Но теперь я вернулся, и тебе будет приятно услышать, что я разрушил клинику. Ты ужасно разочаровал кучу людей там, в Джокертауне.

Каждое слово, казалось, жгло, словно капля кислоты. Тах моргнул, отчаянно пытаясь сосредоточиться. В конце концов ей это удалось, и она налетела на Блеза как боевой петух.

– Ты чудовище! Злобный безродный ублюдок! Что ты сделал с моими людьми?

Блез легко сбил ее с ног и послал ей воздушный поцелуй.

– Ты прекрасна, когда злишься.

Пятеро молодчиков, сопровождавших Блеза, рассмеялись. Они все были пьяны, и все они отпускали замечания, пропитанные запахом виски и отличающиеся лишь своей грубостью и пошлостью, перебрасываясь ими, словно играя в бадминтон.

Звук расстегнутой молнии на брюках Блеза оборвал пьяное бормотание и стеб.

– Разденьте его, – сказал Блез, безнадежно запутавшись в местоимениях.

Даже сейчас, когда ужас вцепился ей в горло, Тахион заметила, что голос Блеза стал глубже. Он становился мужчиной. Очевидно, он вновь собирался доказать Тахиону, что он уже мужчина.

– Блез, не делай этого. Это поступок животного. Как ты можешь брать женщину таким образом? Как ты можешь прикасаться ко мне? – Тахион умолял.

Парни приближались. Тах отшатнулся от них. Шаг в такт каждому отчаянному слову. Стена приблизилась с ужасающей внезапностью. Бежать было некуда.

Они схватили ее и разорвали на ней одежду. Когда ее повалили на пол, ее ноги раздвинули. Сведенные бедра горели, а бетон под ее голыми ягодицами был ледяным.

Блез раздевался с продуманной неспешностью. Он отдал свой свитер, рубашку и брюки другому парню, который сложил их с почти благоговейной аккуратностью. Тах изогнулся, чтобы смотреть, предпочитая видеть приближающийся ужас. Член Блеза свирепо торчал из рыжей растительности.

Голова Таха ударилась о бетон с громким стуком, когда она начала яростно вырываться. Она думала, что сможет лечь и расслабиться. Она ошибалась. Таксианское воспитание не позволило. Это было изнасилование. Преступление, практически неизвестное в ее мире. Акт настолько гнусный, что считался формой безумия.

В конце концов, когда Блез медленно опустился на ее съежившееся тело, в ее мозгу мелькнула глупая мыслишка: мы без зазрения совести убьем женщину. Но Идеал не позволит нам ее изнасиловать. И чье общество более невинно? Человеческое или таксианское?

Это все длилось и длилось. Блез намеренно сдерживал развязку. То жестко наваливался на нее, то легкими поцелуями пощипывал груди, губы и уши.

Где-то в средине этого испытания Тахион взмолился:

– Пожалуйста, Блез, пожалуйста.

– В чем дело, дедушка? – мягко напевал Блез ей в ухо.

– Не мучай меня больше. Верни мне мое тело. Отпусти меня.

– Ты все еще слишком горд, дедуля. Ты все так же отдаешь приказы, даже если говоришь «пожалуйста». Попроси хорошенько, деда. Умоляй.

Блез откатился от нее и встал.

– Отпустите его.

Парни отпустили ее.

– А теперь становись на колени, дедуля, и умоляй.

Тах стала на колени. Она смотрела вниз, на босые ноги Блеза. Под ноготь большого пальца забилась грязь. Каким-то извращенным, причудливым образом это вызывало в ней отвращение. И она поняла, что самоуничижение не успокоит демона, стоящего перед ней. Она вскочила на ноги и плюнула Блезу в лицо. Легкий вздох, словно порыв ветра, прошелся по рядам наблюдающих подростков. Ошеломленный Блез поднял руку и вытер плевок. Изучил свои пальцы. Его лицо было пустым, бесстрастным. И вдруг отвратительная гримаса исказила его, и он ударил ее тыльной стороной ладони. Она перелетела через всю комнату и врезалась в дальнюю стену.

Блез снова был на ней. На этот раз, войдя, он принялся нещадно бить ее по лицу и голове. Его семяизвержение, когда оно наступило, было словно горячий прилив, затопивший ее изнасилованное тело. Блез дал ей еще одну последнюю затрещину, но сексуальная разрядка, казалось, выплеснула его ярость. Даже не взглянув на нее, мальчишка встал и оделся. Он и его окружение покинули камеру.

Очень долго Тахион просто лежала на полу.