Читать книгу Джокертаунская комбинация - Джордж Мартин, Уолтер Уильямс - Страница 8

Джон Дж. Миллер
И надежда умереть
6

Оглавление

Бренан бежал, преследуемый мертвыми людьми и маниакальным смехом Шрама.

Шрам играл с ним, понял Бренан. Туз с возможностью телепортации мог появиться рядом в любой момент, но, очевидно, хотел заставить Бренана страдать, прежде чем разделаться с ним. Он мерцал, появляясь то перед Бренаном, то прямо за ним, опасно взмахивая своей бритвой. Иногда Бренану удавалось уклониться или поставить блок, иногда он пропускал удар. Его рубашка превратилась в клочья, и за ним тянулся неровный кровавый след, подгонявший мертвецов бежать быстрее.

Даже если бы не было Шрама, вокруг оставалось слишком много тех, с кем требовалось разделаться. Ему нужна была помощь и нужно было оружие, а еще лучше и то и другое. Но улицы, по которым он бежал, оставались пустынными, разрушающиеся здания – темными и пустыми.

Бренан был в прекрасной физической форме, но его преследователи вообще не уставали. Он знал, что не сможет бежать вечно. Когда-нибудь он упадет, истощенный, и тогда его враги расправятся с ним без труда. Ему надо было как-то избавиться от погони, что казалось маловероятным, или хотя бы разработать тактику борьбы с малыми группами.

Знакомое здание привлекло его взгляд, когда он бежал вверх по улице, хватая ртом раскаленный воздух. Горло его пересохло, а сердце начало бухать в ребра. Это был знаменитый Десятицентовый музей Джокертауна. Внутри было прохладно и темно и существовало множество укрытий.

Он взбежал по лестнице, на двадцать ярдов опередив своего ближайшего преследователя, и вломился в центральных вход. Тот распахнулся настежь, и прохладное темное нутро музея поманило его. Он бросился внутрь и припал спиной к стене, чтобы перевести дыхание, прежде чем идти дальше.

Он огляделся, увидев знакомые экспонаты, стену чудовищных заспиртованных в банках младенцев-джокеров и диораму из четырех тузов: Землю, сражающуюся против Роя; убийц Кьена, нападающих на него и Анну-Марию. Бренан остановился пораженный. Конечно же в настоящем Десятицентовом музее такой экспозиции не было, но этот музей и не был настоящим. Эта его версия была вызвана из глубин подсознания Бренана и была наполнена архетипами и образами, довлевшими над его психикой на протяжении многих лет.

Он пошел к следующей экспозиции. Это было Падение Сайгона, воссозданное во всей своей непринужденной жестокости. Бренан на переднем плане, срывающий свои капитанские нашивки и уходящий прочь. Какая-то сцена какой-то забытой стычки в какой-то забытой азиатской стране, случившейся в годы его наемничества. Упражнения в стрельбе из лука в буддийском храме, и его наставник Ишида, наблюдающий за ним. А вот Бренан после возвращения в Штаты, в ресторане Мина. Он прибыл слишком поздно, и ему оставалось лишь отомстить за смерть своего товарища от рук Безупречных Цапель. Вот Бренан, встречающий Хризалис, Бренан, сражающийся с Роем, Бренан и Дженифер.

Он бродил в оцепенении. Последний экспонат замкнул круг времени и истории, и он обнаружил, что стоит, глядя на диораму, похожую, так похожую на первую, увиденную им. Убийцы Кьена вламывались в дом, но на этот раз в луже крови лежала Дженифер, а не Анна-Мария.

Я обречен, подумал Бренан, снова и снова проходить круг смерти, и это несмотря на лучшие мои намерения? Неужели разрушение и насилие всегда будут преследовать меня, словно злобные цепные псы, которых я никогда не смогу приручить? Он протянул руку к восковой фигурке Дженифер на последней диораме, но внезапный звук заставил его остановиться и оглянуться.

Шрам стоял во главе своры мертвецов и лыбился как идиот.

– Ты думаешь, ты такой умный? – сказал насмешливо Шрам. – Мы знали, что ты бросишься сюда. – Он оглянулся и указал на диораму, которой Бренан не заметил. – Хочешь увидеть будущее, мудак? Посмотри сюда.

Там Бренан лежал окровавленный и разорванный на части, Шрам сидел на его груди, держа в одной руке бритву, а в другой – его сердце.

Бренан развернулся к тузу-садисту и мириадам пар сверкающих, немигающих глаз всех тех людей, что Бренан убил, вернувшись в город. Некуда было бежать, некуда скрыться.

– Посмотрим, – сказал он, – может ли мертвец умереть дважды.

Шрам оскалился, поднял бритву и исчез. Он проявился за три фута справа от Бренана. Бренан двинулся было на перехват, но что-то помешало ему.

Что-то появившееся из тени за спиной Бренана, быстрое как кошка, ударило Шрама чем-то деревянным. Удар пришелся Шраму в горло, и тот отшатнулся, широко распахнув глаза и хватая воздух ртом, словно выброшенная на берег рыба. Он уронил свою бритву, упал на колени и, как и Бренан, уставился на незнакомца.

Это был молодой человек, подросток. Он был ниже Бренана, тонкокостный, но мускулистый. Он был одет в черные брюки и черные туфли и держал бо[2], словно мастер боевых искусств.

Шрам смотрел на вновь прибывшего и Бренана с ненавистью в обезумевших глазах. Он выдохнул так, будто это был его последний вздох: «Снова» – и рухнул на пол, вцепившись руками в разбитое горло.

Ропот поднялся среди мертвецов, когда молодой человек заговорил.

– Вы знаете, кто я, – сказал он мягким, юным голосом. – Вы знаете, что я буду драться за этого человека. Так же, – добавил он, указав посохом, – как и остальные.

Мертвецы посмотрели в темноту зала, и Бренан сделал то же. Губы его шевелились, но он был слишком поражен, чтобы говорить. Там был старый товарищ Следопыт Тигр Мин со своей дочерью Май, принесший себя в жертву, чтобы земля была свободна от Роя. Там был сержант Галковский и его отряд из Японии. Там была Хризалис с сонмом карликов у ног.

Мертвецы все еще превосходили их числом, но шпана и задиры, чем они и были на самом деле, не горели желанием драться. Бренан пораженно наблюдал, как они медленно подались назад, покуда не исчезли в темноте. Затем он развернулся. Все его старые друзья и соратники исчезли, все, за исключением юноши, стоявшего перед ним.

– Кто ты? – спросил Бренан тихо.

Юноша не ответил, но обернулся, впервые посмотрев Бренану прямо в лицо. Бренан вглядывался в него и думал. Боже мой, у него глаза Анны-Марии. Тот улыбнулся, и это была улыбка Анны-Марии.

– Ты реален? – прошептал Бренан.

– Так же реален, как был бы, если бы все пошло иначе, – он оперся о посох, все еще улыбаясь. – Идем, – сказал он, – время найти суть вещей. Все ждут.

Бренан кивнул. Он много чего хотел бы спросить у мальчика, но остановил себя. Иногда, подумал он, лучше не задавать вопросов. Некоторые вещи лучше просто принять.

Они покинули музей в молчании. Когда его сопровождал мальчик, город больше не казался таким убийственно жарким, таким ужасно разрушенным. Бренан замечал признаки жизни: зеленые ростки, пробивающиеся сквозь камни мостовой, прохладный ветерок, пробегавший по улицам.

Казалось, они шли долго, но Бренан не возражал. Чем дальше они шли, тем больше он успокаивался. Они направлялись, наконец понял он, в Центральный парк. Конечно. Суть всего.

Только там не было того Центрального парка, который был знаком Бренану. Это были джунгли, будто бы вынутые из Центральной Азии и пересаженные в нагреженный Бренаном Манхэттен. Бренан и мальчик остановились у края джунглей.

– Дальше ты должен идти один, – сказал ему мальчик.

Бренан кивнул.

– Спасибо, – сказал он, – за помощь и компанию. Я увижу тебя еще когда-нибудь?

– Все возможно. – Мальчик пожал плечами.

Бренан снова кивнул. Он распахнул руки. Мальчик подошел, и они крепко обнялись. Бренан поцеловал его в макушку и отступил. Мальчик улыбнулся и, крутанув посох, ушел, растворившись в волнах жара, поднимающихся от мостовой тлеющего города. Бренан смотрел ему вслед, пока он не пропал окончательно, а затем углубился в джунгли.


Кьен ненавидел джунгли. Он всегда ненавидел джунгли. В душе он был горожанином. Он любил кондиционированный воздух, кубики льда в стакане и здания с полом и потолком. В джунглях все это отсутствовало напрочь.

Но Змей сказал ему, что судьба его была здесь, и он не собирался спорить с мертвым джокером. Как только он достиг джунглей, он ступил на странно знакомую тропинку. Он почти знал, куда она приведет его, едва только увидел ее, так что он не слишком удивился, когда вышел к деревне, в которой провел все свое детство. Это казалось странным, но сейчас Кьена ничто не могло удивить. Он принял это, как принял все странности этого места, но он пошел к деревне со всеми возможными предосторожностями, поскольку был уверен: здесь можно умереть так же просто, как и в реальном мире.

Деревня казалась пустынной. Он направился прямо к грязному магазинчику, принадлежавшему его отцу. Он провел здесь столько времени, когда был ребенком!

Его отец, подумал Кьен, был таким лицемером. Всегда плакал и причитал, как плохо им живется. Он едва ли покупал приличную еду для стола, его дети не носили приличной одежды. То, что он рос китайцем среди чертовых вьетнамцев, уже было достаточно плохо. Но еще хуже было носить истрепанную, залатанную одежду, над которой смеялась вся деревенская школа. Но ведь у них были, вспоминал Кьен, приближаясь к деревне, деньги. Да. Отец Кьена был не только предприимчивым торговцем, ведущим дела со всей деревней, он заведовал и черным рынком. Он продавал оружие, амуницию и медикаменты повстанцам, сражающимся с французами, и все это он продавал по высокой цене.

Кьен вошел в темное нутро магазина. У старого папаши было много денег. На самом деле Кьен знал, где этот скупердяй их хранит – зарытыми под грудой дешевых соломенных матрасов в тайнике, устроенном в грязном полу магазинчика. Прямо здесь.

Когда Кьен посмотрел на это место, его охватил тот же порыв, что уже однажды овладел им тридцать пять лет назад. Он схватил остро отточенную мотыгу из тех, что висели на стене, и отбросил матрасы в сторону. Он начал неистово, резко врезаться в прохладную, слегка влажную почву в диком горячечном приступе. В считаные секунды он вырыл яму в два фута глубиной, и мотыга ткнулась во что-то, издавшее характерный металлический звук. Он выронил мотыгу, принялся руками сгребать грязь и вытащил металлический сейф, полный несказанных богатств.

– Ты! – голос звенел от ярости.

Кьен затравленно оглянулся через плечо. Это был старикан.

– Что ты тут делаешь? Что ты делаешь тут с моей коробкой?

– Я, – Кьен растерялся от мельтешения воспоминаний, развернувшихся перед ним.

– Мой сын – вор, – сказал старик надменно. Он поднял трость, которую всегда носил с собой, и резко ударил Кьена по плечу. Кьен пригнулся, словно черепаха, прячущаяся в панцирь, и снес удар, как он всегда это делал.

Старый папаша бил его снова и снова, и что-то в Кьене надломилось. Он завопил от ярости и боли, протянул руку и схватил что-то, оказавшееся рядом, и бешено ударил отца. Он испытал шок, когда почувствовал, как удар отозвался в его руке, а его отец прекратил его избивать. Он открыл глаза и увидел правду, которую он прятал за многочисленными покровами изощренной лжи. Он увидел лезвие мотыги в центре отцовского лба. Старик смотрел на него с удивлением в уже потухших глазах.

Он был мертв. Кьен убил его. Теперь оставалось лишь одно. Ему надо было бежать. Ему нужны были деньги. Он осторожно потянулся к холодеющему трупу и снял ключ, который старик носил на шее. Он положил ключ в карман и схватил сейф под мышку. Тот был тяжел, достаточно тяжел, чтобы купить ему новую жизнь и новое имя в Сайгоне. Наконец-то он сможет выбраться из джунглей.

Он кинулся вон из магазинчика и столкнулся лицом к лицу с Дэниелом Бренаном. Они стояли и смотрели друг на друга, как враги, которыми они и были.

– Что ты тут делаешь? – прорычал Кьен.

– Ищу кое-что, что ты украл у меня, – сказал Бренан. Его взгляд переходил с лица Кьена на металлическую коробку, и он вспомнил, что сказала ему Хризалис, когда он впервые попал в это странное место.

Кьен тоже посмотрел на коробку.

– Это мое, – сказал он. – Я взял это, чтобы купить себе новую жизнь.

Бренан покачал головой.

– Это средства для моей новой жизни, – сказал он, наступая.

Кьен затравленно оглянулся, но бежать было некуда. Он попытался проскочить мимо Бренана, но тот был слишком быстр для него. Они вцепились в коробку, и та упала наземь, лопнув, словно перезрелый арбуз. Золотой свет ударил изнутри так ярко, что почти ослепил обоих мужчин.

Они прикрыли глаза руками и уставились на высокую стройную фигуру, выступившую из света. Это была Дженифер Малой, обнаженная, красивая и живая.

Она огляделась изумленно, затем увидела Бренана. Они бросились друг к другу и обнялись, пока Кьен ползал среди осколков сейфа, рыдая, словно потерявшийся ребенок. Бренан обнял и поцеловал Дженифер, желая никогда не отпускать ее больше, но вскоре ему пришлось разжать объятия, чтобы сделать вдох.

– Я потерялась, и мне было так страшно, – сказала она. – Я не могла найти дорогу к тебе.

Бренан поправил ее волосы и улыбнулся.

– Теперь все кончено, – сказал он. – Идем домой.

Дженифер оглянулась в изумлении и наконец обратила взгляд на Кьена, сидящего над осколками разбитого сейфа, словно сломанный человечек.

– А как насчет него? – спросила она.

Бренан чувствовал абсолютную безмятежность. Это удивило его. Вся злость и ненависть выгорели, возможно, от радости обретения Дженифер. Он размыслил минуту, не мог ли он как-то, неким невероятным образом достичь просветления, конечной цели дзен-буддизма на пути к полному самосознанию, затем отмел эту мысль как безосновательную. Едва ли он заслуживал просветления.

– Не знаю, – сказал он. – Может быть, нам стоит просто оставить его.

Впервые за все время Кьен поднял взгляд.

– Оставить меня? Здесь?

Взгляд Бренана был холоден.

– Почему нет?

Кьен вскочил и бросился на Бренана. Тот встретил его яростную атаку спокойно и отрешенно, он просто отпихнул его в сторону, и Кьен упал, тяжело дыша, наземь.

Бренан оглянулся.

– Кажется это не самое худшее место, – сказал он. – Ты заслуживаешь и похуже.

– Джунгли? – вскричал Кьен, дико оглядываясь вокруг. – Ты не знаешь, на что я пошел, чтобы сбежать отсюда! Не оставляй меня здесь!

Отчаяние в голосе Кьена было почти достаточным, чтоб пробудить в Бренане жалость. Почти. Но он мало что мог уже сделать. И он, и Дженифер начали постепенно исчезать, или эта странная вселенная, симулякр, построенный из кусочков воспоминаний Бренана, сцепленных цементом его психики, начала исчезать. Никогда нельзя знать наверняка.

Но они услышали крик Кьена:

– Не оставляйте меня здесь навсегда, – и он повторялся снова и снова, словно пронзительный плач, – навсегда, навсегда, навсегда… – будто осужденный, оспаривающий окончательный приговор.

Затем все стихло.

2

Посох из дерева или бамбука.

Джокертаунская комбинация

Подняться наверх