Читать книгу Тузы за границей - Джордж Мартин - Страница 11

Вторник, 9 декабря 1986 года, Мексика

«Я нахожусь в Эль Темпло де лос Хагуарес – храме Ягуаров в Чичен-Ице. Жгучее юкатанское солнце освещает величественную арку в виде двух колонн, которым древние камнетесы придали сходство с исполинскими змеями: их громадные стилизованные головы обрамляют вход, переплетенные хвосты поддерживают притолоку.

Тысячу лет назад, как написано в путеводителе, жрецы майя приветствовали отсюда игроков на Эль Хуэго де Пелота, площадке для игры в мяч, расположенной двадцатью пятью футами ниже. Эта игра показалась бы знакомой любому из нас. Игроки отбивали коленями, локтями и бедрами твердый резиновый мяч, который пролетал сквозь кольца, вделанные в длинные каменные стены по сторонам узкого поля. Незатейливое действо посвящалось богу Кецалькоатлю, или Кукулькану[17], как его называли в этих краях.

После игры капитана победившей команды отводили в храм, где проигравший капитан обезглавливал своего противника обсидиановым ножом, тем самым даруя ему вечное блаженство в загробной жизни. Весьма экстравагантная награда за победу – по нашим меркам. Слишком отличающаяся от того, что привычно нам.

Я смотрю на эти древние стены: их камни до сих пор в бурых пятнах крови. Не майя – джокеров. Эпидемия дикой карты разразилась здесь поздно и жестоко. Некоторые ученые выдвинули гипотезу, что склад ума жертвы оказывает влияние на вирус; таким образом, из подростка, увлеченного динозаврами, вы получаете Малыша Динозавра. Из тучного гения кулинарии вроде Хирама Уорчестера – туза, способного управлять гравитацией. Доктор Тахион уклонился от прямого ответа на этот вопрос, поскольку гипотеза предполагает, что изуродованные джокеры каким-то образом наказали самих себя. Подобные умонастроения были бы очень на руку реакционерам вроде проповедника-фундаменталиста Лео Барнетта и фанатичным «пророкам» вроде Нура аль-Аллы.

И все же, пожалуй, нет ничего удивительного в том, что на древней земле майя появилось не менее дюжины пернатых змеев, олицетворений самого Кукулькана. Так что имей люди с индейскими корнями решающий голос, возможно, даже с джокерами обращались бы хорошо, ибо майя издревле считали физические недостатки благословением богов. Но потомки майя в Мексике не у власти.

Всего лишь год назад в Чичен-Ице были убиты более пятидесяти джокеров.

Большинство (хотя и не все) из них были последователями новой религии майя и обожествляли эти руины. Они верили, что вирус ниспослан им свыше как знак возвращения былых времен, они не считали себя жертвами. Боги искалечили их тела, тем самым отличив их от других, наложив на них печать святости.

Но в силу того, что они отличались от остальных, это вызывало страх и ненависть у их соотечественников испанского и европейского происхождения. Ходили слухи о том, что джокеры совершают кровавые обряды, принося в жертву животных и даже людей. Не важно, что ни один из этих слухов не подтвердился; это никогда не бывает важно. Они были другими. И окружавшие их люди объединились, чтобы избавиться от этой пассивной угрозы.

Связанных, умоляющих о пощаде джокеров Чичен-Ицы бросили здесь. Им перерезали глотки в жестокой пародии на ритуалы майя, и хлынувшая кровь окрасила каменных змей багрянцем. Потом тела сбросили вниз, на площадку для игры в мяч. Еще одно зверство, еще одно «столкновение натуралов с джокерами». Старые предрассудки подогрели новые.

И все же то, что совершилось здесь – как это ни ужасно, – ничем не хуже всего того, что происходило и происходит сейчас с джокерами у нас. Я обращаюсь ко всем, кто читает эти строки: мы ничуть не меньше подвержены страху перед другими».

Сара выключила диктофон и положила его на голову змея. Щурясь на слепящее солнце, она различила у храма Бородатого Человека основную группу делегатов; пирамида Кукулькана отбрасывала на траву длинную тень.

– Вам свойственно сострадание, и вы, должно быть, придерживаетесь широких взглядов, не так ли?

По спине у Сары поползли мурашки. Стремительно обернувшись, она очутилась лицом к лицу с сенатором Хартманном, который внимательно ее разглядывал. Она не сразу взяла себя в руки.

– Вы напугали меня, сенатор. Где ваша свита?

Хартманн виновато улыбнулся.

– Прошу прощения, что подкрался к вам незамеченным, мисс Моргенштерн. Я не хотел вас напугать, поверьте. Что же касается остальных, я сказал Хираму, что хочу обсудить с вами одно личное дело. Он верный друг и помог мне улизнуть. – Сенатор слабо усмехнулся, как будто забавляясь над чем-то, известным только ему. Однако Билли Рэй ждет внизу; он бдительный телохранитель.

Сара нахмурилась. Взяла диктофон, спрятала его в сумочку.

– Мне не кажется, что у нас с вами есть какие-то «личные дела», сенатор. Прошу прощения…

Она направилась мимо него ко входу в храм. На мгновение ей показалось, что Хартманн собирается удержать ее, но мужчина учтиво отступил в сторону.

– Я говорил про сострадание совершенно серьезно, произнес он за мгновение до того, как Сара ступила на лестницу. – Я знаю, за что вы меня недолюбливаете. И знаю, почему вы кажетесь мне такой знакомой. Андреа была вашей сестрой.

Каждое слово было для Сары как удар кулака. Она задохнулась от боли.

– Кроме того, я верю, что вы человек порядочный, продолжал Хартманн, как будто вознамерился добить ее. – И если бы вы наконец узнали правду, вам бы стало все ясно.

Женщина издала полувскрик-полувсхлип – он вырвался у нее против воли. Коснувшись рукой шершавого холодного камня, она обернулась. Сочувствие, которое явно читалось в глазах сенатора, испугало ее.

– Оставьте меня в покое.

– В этом путешествии нам с вами никуда друг от друга не деться, мисс Моргенштерн. Глупо считать друг друга врагами, когда для этого нет никаких причин.

Голос у него был ласковый и убеждающий. Лучше бы он обвинил ее, лучше бы попытался купить ее молчание или запугать ее. Тогда она могла бы без труда поставить его на место, упиваться своей яростью. Но Хартманн замер перед ней, опустив руки, и вид у него был… печальный. Таким она его никогда не видела и даже не могла представить.

– Как… – У нее перехватило горло. – Как вы узнали об Андреа?

– После нашего разговора на приеме для прессы я попросил мою ассистентку Эми разузнать о вашем происхождении. Она выяснила, что вы родились в Цинциннати и что до замужества ваша фамилия была Уитмен. Вы жили через две улицы от меня, на Торнвью. Андреа была лет на семь-восемь вас старше, так? Вы очень похожи на нее; вернее, на ту, какой она могла бы стать. – Он сложил руки домиком перед лицом, указательными пальцами потер переносицу. – Я не очень умею лгать и выкручиваться, мисс Моргенштерн. Это мне не свойственно. Судя по вашим резким статьям, то же самое можно сказать и о вас. Мне кажется, я знаю, почему мы с вами никогда не ладили, и знаю, что это ошибка.

– То есть вы считаете, что это моя вина.

– Я никогда не нападал на вас в прессе.

– Я не пишу неправды в своих статьях. Если вы усомнились в каком-либо из приведенных мной фактов, скажите об этом мне, и я предоставлю вам подтверждения.

– Мисс Моргенштерн, – начал сенатор с ноткой раздражения в голосе. Потом вдруг неожиданно запрокинул голову и громко фыркнул. – Господи, ну вот, мы опять начали! Вообще-то я читаю ваши статьи. Я не всегда согласен с вами, но при этом не могу не признать, что все они хорошо написаны и выдают серьезную предварительную подготовку. Я даже думаю, что их автор мог бы мне понравиться, если бы только у нас с вами была возможность поговорить и получше узнать друг друга. – Его серо-голубые глаза впились в ее лицо. – Но между нами стоит призрак вашей сестры.

От этих слов у нее перехватило дыхание. Сара не могла поверить, что он произнес их – так небрежно, с невинной улыбкой – столько лет спустя.

– Ты убил ее, – выдохнула она, сама не сознавая, что слова прозвучали вслух – пока не увидела отразившееся на лице мужчины потрясение. На мгновение его залила бледность. Рот раскрылся, потом губы сомкнулись. Сенатор покачал головой.

– Неужели вы так считаете? Ее убил Роджер Пеллмен. В этом не было никаких сомнений. Этот бедный умственно отсталый мальчик… Я не знаю, как вам об этом рассказать. Он выскочил из леса в чем мать родила и выл так, как будто за ним гнались черти. Все его тело с ног до головы было покрыто кровью Андреа. Он признался, что убил ее.

Лицо Хартманна все еще было бледно. На лбу выступили капельки пота, взгляд казался отрешенным.

– Черт побери, я был там, мисс Моргенштерн. Я стоял во дворе, когда на улице показался Пеллмен. Он побежал к себе домой – на глазах у всех соседей. Мы все слышали, как закричала его мать. Потом приехали полицейские. Сначала они пошли к Пеллменам, потом вместе с Роджером отправились в лес. Я видел, как они выносили оттуда завернутое тело. Моя мама обнимала вашу матушку. Она билась в истерике. Это передалось всем нам. Мы все плакали, все ребятишки, хотя толком не понимали, что происходит. На Роджера надели наручники и увели…

Сара смятенно смотрела в его измученное лицо. Хартманн сжал кулаки.

– Как вы можете говорить, что я убил ее? – спросил он тихо. – Неужели вы не понимаете, что я был в нее влюблен, влюблен по уши со всем пылом одиннадцатилетнего мальчишки. Я никогда не мог бы причинить зло Андреа. Потом мне несколько месяцев снились кошмары. Я был в ярости, когда Роджера Пеллмена отправили в психиатрическую больницу Лонгвью. Я хотел, чтобы его повесили за то, что он сделал, я хотел собственными руками вздернуть его.

«Не может быть». Эти слова неотступно бились в ее мозгу. И все же она взглянула на Хартманна и каким-то образом поняла, что ошибалась. Сомнение притушило жгучую ненависть.

– Суккуба, – проговорила она и почувствовала, как пересохло у нее горло. Она провела языком по губам.Вы были рядом с ней, а у нее было лицо Андреа.

Хартманн судорожно вздохнул. На миг он отвернулся от нее, устремил взгляд на северный храм. Сара проследила за его глазами и увидела, что делегация с «упакованного борта» вошла внутрь. На площадке для игры в мяч было пусто и тихо.

– Я знал Суккубу, – наконец произнес сенатор, по-прежнему не глядя на нее, и она различила в его голосе дрожь. – Я познакомился с ней, когда она уже почти отошла от дел, и мы с ней встречались время от времени. Я тогда еще не был женат, а Суккуба… – Он обернулся к Саре, и она с удивлением заметила, что глаза у него влажно блестят. – Суккуба могла становиться кем угодно, понимаете? Она была идеальной любовницей на любой вкус. Она принимала такой облик, какой ты хотел.

В эту секунду Сара поняла, о чем дальше пойдет речь. И замотала головой.

– Для меня, – продолжил Хартманн, – она нередко становилась Андреа. Знаете, вы были правы, когда сказали, что мы с вами оба одержимы. Андреа и ее смерть преследует нас. Если бы она не погибла, возможно, я бы уже через полгода и думать о ней забыл, как это случается со всеми подростковыми увлечениями. Но благодаря Роджеру Пеллмену Андреа осталась в моей памяти навсегда. Суккуба… она проникала к тебе в голову и использовала то, что там находила. Внутри меня она обнаружила Андреа. Поэтому, когда во время восстания она увидела меня, когда она захотела, чтобы я спас ее от обезумевшей толпы, она приняла тот облик, в котором показывалась мне всегда, – облик Андреа. Я не убивал вашу сестру, мисс Моргенштерн. Я признаю себя виновным в том, что воображал ее в своих мечтах, и больше ни в чем. Ваша сестра была моим идеалом. Я ни за что бы не причинил ей зла. Не смог бы.

«Этого не может быть».

А как же странные факты, которые она собрала за все время после того, как впервые просмотрела видеозапись гибели Суккубы? Прежде она думала, что ей, в отличие от ее родителей, удалось не сделать из памяти Андреа всепоглощающего культа и навсегда оставить убитую сестру в прошлом. Лицо Суккубы не оставило от всего этого камня на камне. Трясущейся рукой она написала статью, которая в конце концов принесла ей Пулитцеровскую премию, думая, что все это ошибка, жестокая насмешка судьбы. Но Хартманн был там!

Она считала, что сенатор появился на свет в Огайо. Лишь потом Сара узнала, что он не просто из Цинциннати, а еще и жил с ними по соседству и учился в одном классе с Андреа. Внезапно исполнившись подозрительности, она предприняла еще одно расследование. Загадочные смерти и проявления насилия, казалось, повсюду преследовали Хартманна: в юридической школе, в муниципальном совете Нью-Йорка, когда он занимал должность мэра, когда он был сенатором… И каждый раз Грег Хартманн оказывался непричастным. Всегда находился кто-то другой, у кого был мотив и желание. И все-таки…

Она принялась копать дальше. И обнаружила, что в тот день, когда погиб Джетбой и над ничего не подозревающим миром развеялся вирус дикой карты, пятилетний Грег с родителями находился в Нью-Йорке – они проводили там отпуск. Им повезло. Ни у кого из них никогда не было замечено никаких признаков заражения. И все же, если Хартманн был скрытым тузом, «тузом в рукаве», как это именовали…

Логическая цепочка была надуманной. Зыбкой. Ее инстинкт журналиста прямо-таки упрекал эмоции в необъективности. Но это не мешало Саре ненавидеть его. Она всегда присутствовала – убежденность, что во всем виноват он. Не Роджер Пеллмен, а Хартманн.

Последние девять лет, если не больше, она верила в это.

И все же Хартманн сейчас не казался ей ни опасным, ни недобрым. Он терпеливо стоял перед ней: гладко выбритое лицо, высокий лоб, лысеющий и покрытый испариной от зноя, намечающиеся изменения в фигуре, связанные с сидячей работой. Мужчина не попытался отвернуться, не дрогнув, встретил ее испытующий взгляд. Сара обнаружила, что просто не может представить себе, как он убивает кого-то или делает кому-то больно. Если человек упивался чужой болью, в ее представлении, это должно было в чем-то сказываться: в жестах, в глазах, в голосе. В Хартманне ничего такого не было. Зато имелась какая-то внутренняя сила, невероятное обаяние, и он не производил впечатления опасного человека.

«Разве он стал бы рассказывать тебе о Суккубе, если бы ему было все равно? Разве убийца стал бы так откровенничать перед совершенно незнакомым человеком, особенно перед враждебно настроенной журналисткой? Разве жизнь каждого человека не сопровождает насилие? Поверь ему».

– Мне… мне надо подумать, – пробормотала она.

– Я больше ни о чем и не прошу, – ответил он негромко. Потом вздохнул, обвел взглядом прокаленные солнцем развалины. – Пожалуй, мне нужно возвращаться к остальным, пока не пошли разговоры. Судя по тому, как Дауне шпионит за мной, он может распустить любые слухи. – Хартманн невесело улыбнулся.

Сенатор двинулся к лестнице. Сара хмуро смотрела на него; в мозгу у нее крутились самые противоречивые мысли. Проходя мимо нее, Хартманн остановился. Его рука коснулась ее плеча, прикосновение было теплым и ласковым, а лицо мужчины – исполнено сочувствия.

– Я придал Суккубе облик Андреа, и мне очень жаль, что это причинило вам боль. Меня это тоже мучает. – Рука соскользнула; он оглядел змеиные головы, обрамлявшие вход. – Андреа убил Пеллмен. И не кто иной. А я попал в вашу историю совершенно случайно. Думаю, нам лучше быть друзьями, чем врагами.

Казалось, он на миг заколебался, словно ждал ответа. Сара смотрела на пирамиду, не решаясь ничего сказать. Все противоречивые чувства, связанные с Андреа, нахлынули на нее разом: ярость, боль утраты, горечь и еще тысяча других. Сара не смотрела на Хартманна – не хотела, чтобы он увидел это.

Когда у нее не осталось сомнений, что он ушел, она опустилась на корточки и прижалась спиной к колонне в виде змея. Уткнулась лбом в колени и дала волю слезам.

У подножия лестницы Грег поднял глаза на храм. Его наполняло мрачное удовлетворение. Под конец он почувствовал, как ненависть Сары растаяла, словно туман в солнечных лучах, оставив после себя лишь слабые отголоски.

«Я сделал это без тебя, – обратился он к дремавшей внутри него силе. – Ее ненависть отбросила тебя, но это ничего не изменило. Она – Суккуба, она – Андреа, я сам заставлю ее прийти ко мне. Она моя. Я не нуждаюсь в твоей помощи, чтобы подчинить ее своей воле».

Кукольник безмолвствовал.