Читать книгу 1984 - Джордж Оруэлл, George Orwell - Страница 4

С глубоким, непреднамеренным вздохом – не издать который в начале рабочего дня он не мог, и даже близость телеэкрана не могла этому помешать – Уинстон подвинул к себе речеписчик, сдул пыль с его роточасти и надел очки. Затем он развернул и скрепил вместе четыре маленьких цилиндрических свёртка бумаги, которые уже выскочили из пневматической трубы с правой стороны на его письменный стол.

В стене его кабинки было три отверстия. Справа от речеписчика – небольшая пневматическая труба для печатных сообщений, слева – труба побольше, для газет, а в боковой стене, так, чтобы легко было достать, протянув руку, – большая продолговатая щель, защищённая проволочной решёткой. Эта последняя предназначалась для ликвидации использованной бумаги. Подобные щели существовали тысячами и сотнями тысяч по всему зданию, причём не только в комнатах, но через небольшие интервалы и в каждом коридоре. Их по какой-то причине прозвали дырами памяти. Когда ты понимал, что документ подлежит уничтожению, или даже просто увидел, что рядом лежит использованный клочок бумаги, ты автоматически поднимал заслонку ближайшей дыры и выбрасывал бумажку туда, после чего она, подхваченная потоком тёплого воздуха, улетала прочь, в огромные печи, расположенные где-то в недрах здания.

Уинстон внимательно рассмотрел развёрнутые им ранее четыре листа бумаги. На каждом из них содержалось сообщение всего из одной-двух строчек на жаргоне с аббревиатурами – даже не на Новоязе, но на состоявшем, по большей части, из слов Новояза, – который использовался в Министерстве для внутренних целей. Сообщения гласили:

таймс 17.3.84 бб речь ошибочна африка ректифицировать

таймс 19.12.83 прогноз 3 на 4 квартал 83 опечатки согласовать с сегодняшним выпуском

таймс 14.2.84 миниизобилие ошибка цитаты шоколад ректифицировать

таймс 3.12.83 сообщение бб день порядок двоемысплюснехорош ссылки неперсон переписать полностью верхпредъяв доархив

С чувством некоторого удовлетворения Уинстон отложил четвёртое сообщение в сторону. С ним работа запутанная и ответственная – лучше оставить её напоследок. Остальные три были делами повседневными, хотя второе предполагало утомительное копание в списках с цифрами.

Уинстон набрал на телеэкране «старые номера» и запросил соответствующие издания «Таймс», которые после минутной задержки выскочили из пневматической трубы. Полученные им перед этим сообщения относились к статьям или информационным сообщениям, которые, как посчитали, по той или иной причине было необходимо изменить, или, как называлось это на официальном языке, ректифицировать. Например, в «Таймс» от семнадцатого марта говорилось, что Большой Брат в своей речи за день до этого предсказал, что на южноиндийском фронте всё будет спокойно и что Евразия скоро перейдёт в наступление на Северную Африку. А получилось так, что Высшее Командование Евразии начало наступление на Южную Индию, а Северную Африку оставило в покое. Теперь необходимо было переписать отрывок из речи Большого Брата таким образом, чтобы получилось, что он предсказал то, что произошло на самом деле. Или ещё, девятнадцатого декабря «Таймс» опубликовала официальный прогноз производства различных видов потребительских товаров в первой четверти 1983 года, которая, в свою очередь, являлась шестой четвертью Девятого Трёхлетнего плана. В сегодняшнем издании содержалось положение о фактическом производстве, из которого следовало, что прогноз был по всем показателям в высшей степени ошибочный. Работа Уинстона состояла в том, чтобы ректифицировать начальные цифры, приведя их в соответствие с более поздними. Что же касается третьего сообщения, то оно имело отношение к очень простой ошибке, которую можно исправить за пару минут. Не ранее как в феврале Министерство Изобилия опубликовало обещание («безусловная гарантия», так это официально называлось), что в течение 1984 года не будет сокращения рациона шоколада. Уинстон был в курсе, что на самом деле рацион шоколада должен быть сокращён с тридцати граммов до двадцати к концу этой недели. Всё, что ему необходимо было сделать, это заменить оригинальное обещание на предупреждение, что не исключается необходимость сокращения рациона в какое-то время в апреле.

Как только Уинстон заканчивал работу с каждым из сообщений, он врезал свои письменно-голосовые исправления в соответствующий тираж «Таймс» и запускал их в пневматическую трубу. Затем движением, которое было как можно более бессознательным, он сминал оригинальное сообщение и любые, сделанные им записи, и бросал их в дыру памяти, на съедение пламени.

Подробностей о том, что происходило в невидимом лабиринте, куда вели пневматические трубы, он не знал, однако имел об этом общее представление. Как только все, оказавшиеся необходимыми исправления в каждом конкретном номере «Таймс» были собраны и сопоставлены, номер перепечатывался, оригинальный тираж уничтожался, а исправленный занимал его место. Этот процесс постоянного изменения применялся не только к газетам, но и к книгам, периодическим изданиям, памфлетам, плакатам, буклетам, фильмам, саундтрекам, комиксам, фотографиям – к любому виду литературы и документации, которая предположительно могла иметь хоть какое-нибудь политическое или идеологическое содержание. День за днём и почти минута за минутой прошлое обновлялось. Таким образом, любое предсказание, сделанное Партией, могло быть представлено как правильное с документальной очевидностью, и ни об одном информационном сообщении в новостях, ни об одном высказанном мнении, шедшем вразрез с нуждами момента, никогда не разрешалось оставлять и упоминания. Вся история оказалась палимпсестом, начисто счищенным и заново начертанным именно столько раз, сколько того требовалось. И коль скоро это было сделано, ни в каком случае было абсолютно невозможно доказать, что фальсификация имела место. Самая большая секция Департамента Документов, гораздо больше, чем та, в которой работал Уинстон, состояла исключительно из людей, в чьи обязанности входило отслеживать и собирать все тиражи книг, газет и других документов, которые были заменены или подлежали ликвидации. Номер «Таймс», который, из-за политической корректировки или ошибочных пророчеств Большого Брата, мог быть переписан сотни раз, сохранялся в архивах под своей оригинальной датой, и не было ни одного опровергающего его экземпляра. Таким же образом изымались и переписывались помногу раз книги, переиздание которых было абсолютно невозможным, если соответствующие изменения не были внесены. Даже в письменных инструкциях, которые Уинстон получал и от которых он в обязательном порядке избавлялся, как только работа по ним была проделана, никогда не утверждалась и не подразумевалась необходимость совершения фальсификации; в них упоминались только промахи, ошибки, опечатки или неточности в цитатах, которые необходимо было исправить в интересах достоверности.

Но ведь фактически, думал он, выправляя цифры Министерства Изобилия, это даже не фальсификация. Это всего лишь замена одной ахинеи на другую. Большая часть материала, с которым ты сталкивался, никак не была связана с чем-либо в реальном мире. Его содержание не имело отношения даже к непосредственному обману. Статистика, в её изначальной форме, была таким же вымыслом, как и её исправленный вариант. Уже давно предполагалось, что вы не будете брать всё это в голову. Так, например, Министерство Изобилия давало прогноз, что в первом квартиле будет произведено 145 миллионов пар ботинок. Была дана цифра фактического производства ботинок: шестьдесят два миллиона. Однако Уинстон, переписывая прогноз, занизил эту цифру до пятидесяти шести миллионов, удовлетворяя таким образом обычное требование, чтобы норма была перевыполнена. Хотя в любом случае шестьдесят два миллиона были столь же далеки от правды, как и пятьдесят семь миллионов, или как сто сорок пять миллионов. Вполне вероятно, что никаких ботинок вообще произведено не было. Хотя ещё вероятнее, что количество произведённых ботинок никого не волновало. Каждый понимал, что на бумаге в каждом квартале производилось огромное количество ботинок, тогда как примерно половина населения Океании ходило босиком. И так было с отчётом по любому вопросу, значительному или пустяковому. Всё постепенно исчезало в туманном мире, где, в конце концов, даже за точность года в указанной дате нельзя было ручаться.

Уинстон оглядел зал. В такой же, как у него кабинке на другой стороне усердно работал надлежащего вида человек с выбритым до синевы подбородком по имени Тиллотсон; он положил свёрнутую газету на колени и максимально приблизил рот к роточасти речеписчика. У него был такой вид, будто он старается сохранить надиктованное в секрете между собой и речеписчиком. Он поднял глаза, и его очки злобно блеснули в ответ на взгляд Уинстона.

Уинстон был едва знаком с Тиллотсоном и не имел ни малейшего представления о том, над чем тот работает. Люди в Департаменте Документации неохотно говорили о своей работе. В длинном зале без окон с кабинками в два ряда, с его бесконечным шелестом бумаги и гулом голосов, бубнивших что-то в речеписчики, было с десяток человек, которых Уинстон даже не знал по имени, хотя ежедневно встречал их, когда они торопливо шли по коридору или жестикулировали на Двухминутке Ненависти. Он знал, что в соседней с ним кабинке день напролёт усердно трудится женщина с песочного цвета волосами, просто-напросто отслеживая и удаляя из прессы имена людей, которых испарили и которые, как считалось, никогда не существовали. Для этого требовалась особая выдержка, так как её мужа испарили два года назад. А за несколько кабинок от него мягкое, слабосильное, мечтательное существо по имени Амплефорт, с очень волосатыми ушами и изумительным талантом жонглировать рифмами и метрами, был занят производством искажённых версий (дефинитивных текстов, так они назывались) стихотворений, которые стали идеологически неверными, но которые по той или иной причине должны были остаться в антологиях. И этот зал, с его работниками в количестве пятидесяти человек или около того, был всего лишь подразделением, единичной ячейкой в огромной сложной системе Департамента Документации. Помимо них, снизу и сверху, находилась масса других работников, занятых на невероятном множестве всевозможных работ. Там располагалось огромное количество типографий со своими субредакторами, специалистами в области печати, а также тщательно оборудованные студии для фальсификации фотографий. Был там и отдел телепрограмм со своими инженерами, директорами и командами актёров, выбранными исключительно из-за их способности имитировать голоса. Были там и армии референтов, единственная обязанность которых состояла в составлении списков книг и периодических изданий, подлежащих ликвидации. Были там и обширные хранилища, где хранились выправленные документы, и тайные печи, где уничтожались оригиналы документов. И где-то там, или в другом месте, довольно анонимном, располагались и те издающие директивы головы, которые координировали все эти усилия и закладывали основы курса, благодаря которому стало необходимо, чтобы один фрагмент прошлого был сохранён, другой – фальсифицирован, а третий – прекратил своё существование.

А Департамент Документации был, в свою очередь, всего лишь одним из филиалов Министерства Правды, основная работа которого состояла не в том, чтобы реконструировать прошлое, а в том, чтобы обеспечивать граждан Океании газетами, фильмами, учебниками, телепрограммами, играми, романами, то есть, разного рода информацией, инструкциями или развлечениями, то есть всем – от памятника до лозунга, от лирической поэмы до научного труда по биологии, от детского сборника упражнений по правописанию до словаря Новояза. И Министерство должно было не только удовлетворять многочисленные потребности партийцев, но и повторять всё ту же операцию на более низком уровне для нужд пролетариата. Существовала целая цепочка отдельных департаментов, занимающихся пролетарской литературой, музыкой, драмой и развлечениями в целом. Здесь выпускались низкого пошиба газеты, где не было ничего кроме спорта, преступлений и астрологии, сенсационные пятицентовые новеллы, фильмы, напичканные сексом, и сентиментальные песенки, сочинённые исключительно техническими средствами на особого вида калейдоскопе, известном как версификатор. Была даже целая подсекция – Порносек, как называлась она на Новоязе, – занимавшаяся производством самого низкого вида порнографии, которая рассылалась в запечатанных пакетах и которую ни одному члену Партии, за исключением тех, кто над этим работал, не разрешалось смотреть.

Пока Уинстон работал, три сообщения были отправлены в пневматическую трубу, но то были простые задания, и он разобрался с ними уже до того, как его работу прервала Двухминутка Ненависти. Когда Ненависть закончилась, он вернулся в свою кабинку, взял с полки словарь Новояза, отодвинул речеписчик в сторону, протёр очки и принялся за главное задание этого утра.

Самое большое удовольствие в жизни Уинстону доставляла его работа. По большей части работа эта была утомительной и рутинной, но иногда в ней встречались задания настолько сложные и замысловатые, что в них можно было запутаться как в дебрях сложной математической задачи. Это были очень деликатные случаи фальсификации, в которых тебе нечем было руководствоваться, кроме твоего собственного понимания принципов Англосоца и твоего собственного представления о том, что именно Партия хочет сказать. В этом Уинстон преуспел. Бывало, ему доверяли даже исправление ведущих статей в «Таймс», которые были написаны полностью на Новоязе. Он развернул ранее отложенное сообщение. Оно гласило:

таймс 3.12.83 сообщение бб день порядок двоемысплюснехорош ссылки неперсон переписать полностью верхпредъяв доархив

На Староязе (обычном английском) оно могло бы быть воспроизведено следующим образом:

Сообщение о Приказе Большого Брата в «Таймс» в день 3-го декабря 1983 в высшей степени неудовлетворительно, и в нём есть ссылки на несуществующего человека. Переписать полностью и перед отправлением в архив представить свой проект высшему руководству.

Уинстон прочитал вызвавшую недовольство статью. Приказ Большого Брата в тот день, казалось, имел главной задачей похвалить работу организации, известной как ПККК, которая обеспечивала сигаретами и другими предметами хозяйственно-бытового обихода моряков Плавучей Крепости. Некий товарищ Уайтерс, известный член Внутренней Партии был отмечен и упомянут отдельно, a также награждён Орденом за Выдающиеся Заслуги Второй степени.

Три месяца спустя ПККК была внезапно распущена без объяснения причин. Можно было заключить, что Уайтерс и его сподвижники попали в немилость, однако никакой информации об этом деле ни в Прессе, ни на телеэкране не последовало. Да и чего можно было ожидать, если заводить судебное дело или даже публично осуждать политических преступников было не принято. Большие чистки затрагивали тысячи людей; они проходили с открытым для публики судом над предателями и идеологическими преступниками, которые униженно признавались в своих преступлениях, а затем были казнены. Это были особые показные мероприятия, которые случались не чаще, чем раз в пару лет. В то же время люди, навлекшие на себя недовольство Партии, чаще всего просто исчезали, и о них больше ничего не было слышно. Ни у кого не было ни малейшего представления о том, что с ними произошло. В некоторых случаях они, может быть, даже не были мертвы. Человек, вероятно, тридцать из тех, кого Уинстон знал лично, не считая его родителей, исчезли в то или иное время.

Уинстон слегка потёр нос скрепкой для бумаги. В кабинке напротив Товарищ Тиллотсон всё ещё сидел, склонившись с таинственным видом над своим речеписчиком. Он на минуту поднял голову – его очки опять злобно блеснули. Уинстон подумал, не занимается ли Тиллотсон той же работой, что и он. Это было очень даже возможно. Такую каверзную работу никогда не доверяли одному человеку. Представить её на рассмотрение комитета означало открыто признать, что здесь имеет место фальсификация. Очень возможно, что не менее дюжины человек, соревнуясь друг с другом, разрабатывают свою версию того, что на самом деле сказал Большой Брат. А потом какой-нибудь самый мозговитый во Внутренней Партии выберет ту или иную версию, заново её отредактирует и запустит сложный процесс перекрёстных ссылок, всё как требуется, и после этого выбранная ложь попадёт в постоянную документацию и станет правдой.

Уинстон не знал, чем провинился Уайтерс. Возможно, коррупция или некомпетентность. Возможно, Большой Брат попросту захотел избавиться от слишком популярного подчинённого. Возможно, Уайтерс или кто-то из его окружения были заподозрены в склонности к ереси. А возможно – и это вероятнее всего остального, – что всё это произошло из-за того, что чистки и испарения были необходимой частью в механизме работы правительства. Единственным реальным ключом к решению этой задачи были слова «ссылки неперсон», которые указывали на то, что Уайтерс уже мёртв. Сделать такой однозначный вывод в том случае, когда люди просто арестованы, было нельзя. Иногда их выпускали, и им позволяли оставаться на свободе даже год или два до того, как их казнили. Очень часто кто-нибудь из тех, кого ты давно уже считал умершим, вдруг появлялся на некоем публичном суде, где он под присягой давал показания против сотен других людей, а после этого исчезал, теперь уже навсегда. Уайтерс, однако, уже был НЕПЕРСОН. Он не существовал: он не существовал никогда. Уинстон решил, что будет недостаточно просто изменить направленность речи Большого Брата. Лучше будет сделать так, чтобы она вообще не была связана с изначальной темой.

Он мог превратить эту речь в обычное осуждение предателей и идеологических преступников, но это слишком банально, тогда как изобретенная победа на фронте или некое триумфальное перевыполнение Девятого Трехлетнего Плана могут слишком усложнить документацию. Сейчас был необходим чистый полёт фантазии. Внезапно в его сознании всплыл образ, уже в готовом виде, некоего Товарища Огильви, который недавно героически погиб в битве при соответствующих обстоятельствах. Бывали случаи, когда Большой Брат посвящал свой Дневной Указ памяти какого-нибудь скромного, рядового члена Партии, чью жизнь и смерть он преподносил как пример, которому стоит следовать. Сегодня он почтит память Товарища Огильви. Правда состояла в том, что такого человека, как Товарищ Огильви не существовало, но, благодаря нескольким строчкам печатного текста и парочке подложных фотографий, он в скором времени обретёт существование.

Уинстон задумался на минуту, затем пододвинул к себе речеписчик и начал диктовать в знакомом ему стиле Большого Брата, в стиле одновременно воинственном и педантичном, и который, благодаря трюку с риторическими вопросами и последующему быстрому ответу на них (типа, «Какой урок мы из этого извлекли, товарищи? Тот самый урок, который является одним из фундаментальных принципов Англосоца, это… и т. д. и т. п.), так просто имитировать.

В возрасте трёх лет товарищ Огильви отверг все игрушки кроме барабана, автомата и модели вертолёта. В шесть лет (на год раньше, ему пошли на уступки вопреки правилам) он вступил в Агенты, а в девять уже был командиром отряда. В одиннадцать – он донёс на своего дядю в Полицию Мысли после того, как подслушал разговор, который, как ему показалось, имел криминальную подоплёку. В семнадцать – он организатор в районе Молодёжной Антисексуальной Лиги. В девятнадцать – он разработал проект ручной гранаты, которая была одобрена Министерством Мира и которая, при первом же испытании, убила одним взрывом тридцать одного заключённого. В двадцать три – он погиб при исполнении. Преследуемый вражескими реактивными самолётами во время перелёта через Индийский Океан с важными депешами он, прикрепив к своему телу автомат для утяжеления, выпрыгнул из вертолёта в глубины вод, вместе с депешей… конец, как отметил Большой Брат, о котором невозможно не размышлять без чувства зависти. Большой Брат добавил несколько штрихов о чистоте помыслов и единомыслии Товарища Огильви. Он был абсолютным трезвенником и не курил, не допускал никаких развлечений, кроме ежедневного часа в спортзале, и принял обет безбрачия, считая, что женитьба и забота о семье несовместимы с ежедневным двадцатичетырёхчасовым выполнением долга. У него не было иных тем для разговора, кроме принципов Англосоца, и иной цели в жизни, кроме победы над Евразийским врагом и преследования шпионов, саботажников, идеологических преступников и предателей в целом.

Уинстон вёл дебаты с самим собой: стоит ли награждать Товарища Огильви Орденом за Особые Заслуги. В конце концов он решил, что не стоит, по той причине, что тогда появится необходимость лишних перекрёстных ссылок, которую этот факт за собой повлечёт.

Еще раз он взглянул на своего соперника в кабинке напротив. Что-то определённо ему подсказывало, что Тиллотсон занят той же работой, что и он. Узнать, чью работу в конце концов примут, – невозможно, однако Уинстон был твёрдо убеждён, что это будет именно его труд. Товарищ Огильви, возникший в его воображении час тому назад, теперь стал фактом истории. Ему пришла в голову любопытная вещь: ты можешь создать мертвого, а живого – не можешь. Товарищ Огильви, который никогда не существовал в настоящем времени, теперь существует в прошлом, и как только факт фальсификации будет забыт, он будет существовать с такой же достоверностью и с такими же свидетельствующими о нём фактами, как Карл Великий или Юлий Цезарь.